Волчий берег (СИ) - Шолох Юлия (книги онлайн полные .txt) 📗
Тогда и время приходит. Пора одеваться.
Мне придётся долго идти, так что надену штаны и два платка на голову намотаю. Теперь ещё рукавицы, да пояс, чтобы тулуп плотно к телу прилегал.
Надо идти, надо.
Глава 19
О многоликих духах, в которых и человеческое осталось
Я тихо выхожу на крыльцо, спускаюсь на притоптанный снег.
Вначале ноздри обжигает ледяной воздух – сильный мороз сковал сегодня землю впервые. С непривычки и нос ничего не чувствует, но я терпеливо жду. Куда мне спешить?
Вот он… еле вьётся над снегом, словно бестелесная змейка – его запах. Можно хоть глаза закрыть, всё равно мимо не пройти. Жаль только, идти далеко.
Так, шаг за шагом в тёмный стылый лес.
И ничего, что ноги проваливаются до колен, это же ерунда, когда впереди полно времени. Луна серебрит сугробы и запах крови, его и чужой, слишком дразнит, чтобы спать.
Сколько можно спать?
Я иду.
А ведь прежде я побоялась бы войти одной в зимний лес, да ещё когда мороз хватает, словно насмерть хочет заобнимать. Боялась ли?.. Или память моя такая дырявая стала, вначале зверем бегала, теперь волхв травками закормил… не со зла, я знаю. Но также знаю, что надо идти и увидеть… понять.
Чем дальше, тем свежей в голове. Вот уже и холод чувствую… хорошо. Верно, совсем не околела потому, что рысь, человеком, помню, я сильней мёрзла. А тут кровь горячая по венам бежит, да ещё сердце спать не даёт, гонит к нему.
От чего ты закрываешь меня, Гордей? Чему отдаёшь себя с такой силой, что на собственную душу ни капли не остаётся?
Почему раньше ты хоть ночевать возвращался, а теперь, бывает, лишь к утру появляешься? Взглянешь да прочь, под крыло к Всеволоду.
Рано или поздно, стоянку волчью я нашла. Была в кругу вытоптанного грязного снега палатка, из которой пар валил – самодельная баня, были палатки для сна, очаг, от которого шёл серый дым, да несколько воинов.
Ох и всполошились же они! Стоят, переглядываются, глазами лупают. А сказать ничего не могут. Как меня заставить прочь убраться? Никак.
Подошла я к огню, чувствую, ноги отнимаются. Села, не спросив, на самый большой чурбан, мехом крытый, такие зимой использовали на стоянках вместо стульев.
- Где Гордей?
Они все его князем называют, а я пока не могу этого разумом своим охватить. Думала, когда встретились, что он парень деревенский, хоть и зажиточный, а оказалось вначале, что оборотень из богатой семьи, а после – что Вожак звериного народа, да ещё и княжич. А теперь… Словно в сказке, и не сказала бы, что в доброй.
- Ушёл.
- Куда это?
Молчат, головы повесили, мнутся, как перед тёщей. И сказать, похоже, не могут, и не ответить нельзя. Всеволода нет среди них, даже легче стало. Где бы ни был Гордей, он там не один.
- Ладно. Подожду.
Они переглядываются, но ничего не поделаешь. Один, кудрявый, со вздохом приносит мне горячий взвар. Вначале хочется вылить, выплеснуть в снег, уж больно запах похож на травки волхва, но… к чему этим, в лесу, ватная голова? К чему им меня непонятно чем поить? Да и ягодами взвар пахнет.
Он горячий, только сделав глоток, я понимаю, как холодно. Мелкая дрожь бьёт, приходится крепче обхватить кружку руками.
Воины отошли подальше, шепчутся, тревожатся. Зря, ничего не случилось, нормально дошла я и в охране не нуждаюсь!
Обратно меня никак не отправить, даже слушать не стану, так что вскоре они смирились. Снова жгли дрова да топили снег, да смотрели вперёд.
А я всё же раньше увидела… Почувствовала.
Так и сидела, когда Гордей вышел из леса. Босиком прямо по снегу. В одних портках, прямо как когда купаться на берегу хотел, но тогда было лето, а сейчас… Белый, словно изо льда, мокрые чёрные волосы сосульками висят. Сам почти трясётся, в руке длинный кинжал.
И весь залит кровью. Чужой кровью. Она как текла с него, так и застыла. Словно кровяной панцирь.
Вот тогда-то мне и стало плохо. Словно волной хлынула его боль, его страх, смирение. Как обухом по голове – его усталость, которая прорвалась, как вода сквозь плотину, и хлынула, затопив всё вокруг.
И только лица, лица… Будто мёртвых вокруг много, а сил похоронить не хватает. И лежишь среди них, уставший до смерти, но живой, смотришь с небо, и просишь лишь об одном – только бы хватило сил их похоронить. Предать земле, как предками завещано. Только бы хватило, а что дальше, уже неважно.
- Жгучка…
Он разжал руку, и кинжал выскользнул, утонул в сугробе. Бросился ко мне.
- Тебе плохо?
Да, мне было плохо. Так плохо, что сказать ничего не получалось, одно мычание. Я бы верно, свалилась в снег, если бы не сидела, а так только крепче ногами в землю упёрлась и удержалась. Но боли было! Не в теле, а в голове, как будто взрывается что-то, пульсирует, и каждый раз всё больше. Не телесная боль, душевная. Его боль.
- Это я, это я виноват.
Он сел рядом, протянул руки, но увидел на них кровь и отдёрнул.
- Прости меня.
Всеволод вышел из лесу за ним следом. Он выглядел таким же белым и мрачным, но сил отчего-то сохранил больше.
- Пошли.
Всеволод подошёл, тронул Гордея за плечо.
- Пошли, кровь смоем. Она уже всё видела, чего теперь.
Они ушли, и не скажу, что я была против. Этот вал боли, который на меня обрушили – вот оборотная сторона души, единства, которое оставил им в подарок их Звериный бог.
Вот он, подвох. А я всё думала – отчего же мне так повезло? Я полюбила, больше жизни его полюбила, да ещё и взаимно. И до конца своих дней мы будем вместе, любые препятствия преодолеем и никогда не расстанемся.
Но не всё так просто. Вот она, недоговорённость. О чём Гордей молчал. Я чувствую его не просто когда хочу, или когда хочет он. Иногда это случается против нашего желания, и тогда держись! К такому разве подготовишься?
Я наклонилась, зачерпнула снега и умылась им.
Не знаю, сколько времени прошло, но Гордей вышел, уже чистый и одетый. Подошёл.
- Пойдём домой? Или тут переночуем?
Тут ночевать не хотелось.
- Домой.
И мы отправились обратно. Ломкий снежный наст хрустел под ногами, луна серебрила наш молчаливый путь. Морозный воздух освежал, снимал ожоги, оставленные выбросом его боли.
Мы вначале шли, потом брели, покачиваясь, как расшатанные ветром берёзы. Вышли к дому, где я жила. Долго сбивали снег с обуви и вещей на крыльце, но куда тянуть? Зашли внутрь.
Я разворошила угли в печи, подкинула поленьев – и огонь набросился на них, разгорелся, сыто урча.
- Жгучка.
Гордей сел у стола, не стал мне помогать. Думаю, сил у него ни на что не осталось.
- Что?
- Ты как?
- Нормально.
Он долго молчал.
- Я должен. Должен это делать, понимаешь?
- Да.
- Почему ты не спрашиваешь, что?
Я впервые обернулась.
- Зачем? Разве ты ответишь?
Он подался вперёд, перехватил мою руку, потянул к себе, как тогда, в таверне, после того как помог затащить на чердак колыбель. Тогда я хотела отнять руку, а теперь нет.
- Сядь… Послушай меня, я всё расскажу. После… после войны остались в лесу они – дикие… звери, которые перекинулись в ярости.
- Людоеды?
- Прошу, не называй их так!
- Хорошо.
- Ты не понимаешь, - он покачал головой, скорбно сжал губы. – Я объясню. Есть у нашего народа… такая особенность. Когда их близким грозит смертельная опасность, когда их семьи убивают, они превращаются в бешеных зверей. Приобретают силу, буквально сносят врагов, но… никогда больше не вернутся в человечий облик. Никогда. Они навсегда, добровольно расстаются со своей жизнью, чтобы остановить врага. Ярость крови, вот как это называется. Чтобы нас всех не перерезали, многие из моего народа погрузились в Ярость, принесли самую великую жертву из всех возможных. И они больше никогда не вернутся обратно. Посмотри… мы проезжаем деревни, а мужчин нет. И многие из них ходят вокруг, как людоеды… их тянет в родные места, но у них нет разума. Они могут вернуться и загрызть собственную семью – тех, ради кого пожертвовали всем, что имели. Как думаешь, хотели бы они такого для своих родных? Нет, конечно, нет. И мне приходится… останавливать их.
