Вампиры: Когда ночь сменяет ночь Книга 2 (СИ) - Тигиева Ирина (полная версия книги txt) 📗
И я, не задумываясь, ответила:
— К Акеми.
[1] Вавилон — древний город Месопотамии на берегах реки Евфрат возникший в III тыс. до н. э., родина знаменитого царя Хамураппи. В 689 г. до н. э. был разрушен ассирийским царём Синаххерибом. Не путать с "халдейским" Вавилоном, возникшим в период Нововавилонского царства (626–538 до н. э.) и завоёванного персидским царём Киром в 539 году до н. э.
[2] Страна Кедров — Ливан.
[3] Джига (англ. jig) — быстрый британский танец кельтского происхождения.
Удивительно, насколько садик Акеми преображался с каждым временем года. Сейчас здесь во всю цвели тюлпаны: ярко-жёлтые, нежно-розовые, огненно-красные… В траве стрекотали насекомые. Над входом в дом свисали пышные грозди глицинии. Но толком осмотреться я не успела. Почти невидимые среди зелени, фонари-торо вруг вспыхнули золотистым светом, и рядом со мной возникла изящная фигурка Акеми.
— Тшш, тихо, не вспугни его, — таинственно прошептала она.
— Кого?..
— В саду появился соловей, и Лодовико решил его поймать.
— Зачем?..
— Для меня.
Я вспомнила, как Доминик ловил для меня светлячков, и улыбнулась.
— Что-то случилось? — спросила Акеми.
— Скорее всего, вы оба слышали о последних событиях. Если нет, могу рассказать…
— Ты пришла за этим?
— Нет, — честно призналась я. — На самом деле я хотела говорить с тобой о корейском клане.
Яростно сверкнув глазами, Акеми демонстративно повернулась ко мне спиной и направилась в сторону дома, но я мгновенно оказалась между ней и входом.
— Прошу тебя, Акеми. Неужели ты не видишь, насколько это серьёзно? Они знают заклинания, способные обратить нас в живые камни, и уничтожат нас, всех до одного! Семнадцать нам подобных уже были принесены в жертву, осталось семь. Последние семь месяцев! Потом наше существование перейдёт в разряд мифов, рассказывать которые будет некому. Почему ты не хочешь хотя бы попытаться этому помешать?
— Потому что не могу! Они всё равно не поверят…
— Проведи меня к ним. Я смогу убедить их в том, что угроза реальна.
— Даже не проси, нет! — Акеми дёрнула головой, взметнув волну густых волос. — Ты никогда не задумывалась, где тот, кто меня обратил?
— Задумывалась, но…
— Его больше нет, потому что он выдал их тайну — мне. Они убили его на моих глазах в назидание, и, клянусь, я хорошо усвоила урок!
Из нахлынувшего потока вопросов я постаралась выделить самый значимый:
— Почему они не убили тебя?
— Посчитали, что на мне вины нет.
— То есть, о здравом смысле они всё же слышали.
— Я должна была принести клятву, что не выдам их местонахождения, иначе меня будет ждать участь Кагэтоки…
— Нас всех будет ждать участь Кагэтоки, если они не станут на нашу сторону!
Где-то в верхушках деревьев послышалось пение соловья, настолько нежное, настолько неподходящее для этого момента, что мы обе, как по команде, подняли головы вверх. Но пение длилось недолго. Среди веток послышалась возня и с дерева спрыгнул Лодовико. В ладонях он держал серо-коричневую птичку, с ужасом взиравшую на нас чёрными выпуклыми глазками. Акеми просияла, и, уже не глядя на меня, нетерпеливо повторила:
— Я не сделаю этого, не проси.
— Не сделаешь чего, amore? — ласково обратился к ней Лодовико.
Он осторожно протянул ей пленённого соловья, но я молнией метнулась между ними. Одно движение — и крылышки птицы уже трепетали в моих ладонях.
— Верни его! Что за наглость? — возмутился Лодовико.
Погладив соловья по крошечной головке, я посмотрела на Акеми.
— Видишь, как легко лишиться того, что было почти у тебя в руках. Гибель грозит нам всем, так или иначе. Но ты можешь увеличить наши шансы на выживание, — я кивнула на Лодовико. — Его в том числе.
Лицо Акеми окаменело, Лодовико угрожающе двинулся в мою сторону.
— Теперь понятно, опять ты с этой бредовой идеей! Оставь её, наконец, в покое! Если не терпится отправиться в небытие, отправляйся туда в одиночестве!
— А ты, Лодовико? Разве не согласился бы рискнуть своим бессмертием, если бы это могло спасти её?
В глазах Акеми читалось смятение, и Лодовико это заметил.
— У тебя в самом деле жало вместо языка, — прошипел он. — А ты разве позволила бы своему Доминику рисковать ради себя?
— Он бы не стал меня спрашивать. Как и я его.
Подойдя к Акеми, я протянула ей соловья. После едва заметного колебания, её пальчики устремились к беспомощно задёргавшейся птице — и лишь скользнули по контуру моих рук. Она непонимающе уставилась на меня. Разжав ладони, я выпустила соловья. Вспорхнув, он тут же растворился в темноте.
— Освящённая земля, — ответила я на непроизнесённый Акеми вопрос.
Лодовико, уже успевший выдать с десяток итальянских ругательств при виде улизнувшего соловья, замолчал.
— Ты хотел знать, что скрывает меня от Арента, — повернулась я к нему. — Моя способность носить на себе освящённую землю. В какой-то мере благодаря ей, я смогла вырваться из западни, которая иначе стоила бы мне жизни. Это же остановит и твоих корейцев, Акеми, хотя бы настолько, чтобы дать им время задуматься.
Глава 18
Когда-то очень давно один свободомыслящий небесный дух по имени Хванин решил порвать с традициями своего рода и поселиться среди людей. Против ожиданий, отца Хванина подобная оригинальность не озадачила, а, наоборот, нашла у него самую горячую поддержку. В результате Хванин спустился на землю, правда, не ниже вершины самой высокой горы, и построил там "Город Духов", из которого управлял силами природы, ростом злаков, судьбами людей, добром, злом и прочими ответственными вещами. А венцом его деятельности оказалось благоволение к одной медведице, зачем-то пожелавшей стать человеком. Хванин не только исполнил её просьбу, превратив из зверя в девушку, но и, опять-таки следуя желанию новоиспечённой красотки, взял её в жёны. Плодом необычного брака стал ребёнок, которого назвали Тангун. Возмужав, сын небесного духа и бывшей медведицы основал столицу в крепости Пхеньян, а государство вокруг неё назвал Чосон — "Утренняя свежесть". Так появилась удивительная страна, богатая золотом, серебром и шёлком, страна, "ослепительная, как красивая женщина" — Корея.
За пару часов, остававшихся до встречи с Акеми, я попыталась углубить поверхностные, граничившие с полным невежеством знания об этом чуде. Но всё, чем успела обогатить свою эрудицию, свелось к краткому экскурсу в историю древнего Чосона, нескольким восторженным отзывам туристов и подборке довольно странных легенд. Под конец я решила во всём уповать на Акеми и её опыт общения с корейскими бессмертными, закрыла ноутбук и понеслась на Японские острова.
В окнах домика Акеми мелькали оранжевые отблески. Дверь отворил Лодовико. Я так и застыла с полураздвинутыми в улыбке губами, увидев его лицо. Сказать, что оно излучало враждебность, было бы преуменьшением.
— Ты… — прошипел он.
— Позволь нашей гостье войти, милый, — послышался голосок Акеми.
Лодовико нехотя отодвинулся. Знакомая обстановка гостиной вроде бы осталась прежней, но что-то было не так… Мне бросилось в глаза подобие алтаря — миниатюрное похожее на тории сооружение на прикреплённой к стене деревянной полке[1]. Перед ним — несколько белых керамических сосудов, две пиалы, наполненные одна рисом с вертикально воткнутыми палочками, другая водой, свечи в чёрных металлических подсвечниках и ветки растений с широкими ярко-зелёными листьями. Комната была погружена в полумрак. Единственным источником света были горящие перед алтарём свечи и курильница, слабо тлевшая на низком столике.
За столиком, подогнув под себя ноги и сложив руки на коленях, сидела Акеми. Не знаю, что поразило меня больше: усыпавшие столик белые хризантемы, цвести которым вроде бы совсем не время, ширма с журавлями, почему-то перевёрнутая основанием вверх, или облик Акеми. На ней было белое кимоно, расшитое узором из нежно-розовых цветков вишни и широкий пояс-оби[2]. Высокую причёску тоже украшали гирлянды искусственных цветов вишни и нити крупного жемчуга. На фарфоровом личике с исчезнувшими под слоем белил бровями алым пятном выделялся маленький рот. Порхающим движением Акеми зажгла курительную палочку и подняла глаза на меня. Взгляд пробежал по моей узкой юбке, тонкой, словно паутина, тунике, открывавшей одно плечо, и невидимые брови озабоченно сошлись над переносицей:
