Песнь лихорадки (ЛП) - Монинг Карен Мари (книги хорошего качества .txt) 📗

Выражение его лица было бесценным.

Он знал, что раз я сделала это, я приняла решение, и именно это я хотела ему сообщить. Люди склонны впустую тратить дыхание на слова, тогда как простое действие передавало информацию куда более сжато.

Я не собиралась сажать его в клетку. И я не собиралась позволять его сердцу стать моей клеткой.

Я собиралась делать то же, что и всегда делала. То, что делал Танцор.

Жить сейчас.

Как будто завтрашнего дня не наступит.

Это не означало, что все будет просто. Но я, черт подери, собиралась попробовать.

Он был одет в линялые джинсы и белую футболку со словами «СВЯТОЙ ПЕРЕНОС! ПОСМОТРИТЕ НА АСИМПТОТУ НА ЭТОЙ МАТЕРИНСКОЙ ФУНКЦИИ!», выведенными на груди.

— Это значит, что ты прокатишь меня на своем крутом байке? — он сверкнул своей коронной улыбкой Танцора, которая всегда освещала его лицо, ничего не утаивая, аквамариновые глаза светились и были полны жизни.

Я кивнула. А затем я подалась вперед и поцеловала его. Совсем не так, как когда-то целовала Риодана. Я сделала это, чтобы позлить его, и это сработало, хоть он и притворялся, что нет. Меня это тоже разозлило.

Я целовала Танцора той частью себя, которую не понимала. Ту «я», которая целовала Риодана, я понимала. Она была жесткой, могущественной, обладала древней душой и яростным сердцем. Та «я», что целовала Танцора, была молодой, невинной, и хоть между миром и ее мягким сердцем стояла массивная дверь, к нему все равно вела тропа, рядом с дверью висел ключ с выгравированной Д — Дэни и Танцор [68]. Иногда я действительно чувствовала себя так, будто внутри меня живут двое разных людей, хотя это не так. Одну версию меня влекло к Танцору, а другая была мотыльком, одержимым пламенем Риодана. Они пробуждали во мне совершенно разные качества.

Я целовала Танцора медленно и мягко, касаясь его рта будто крыльями бабочки, ожидая, что же он сделает, каково это будет между нами.

Он запустил руки в мои влажные волосы и произнес в мой рот:

— Боже, как я люблю, когда ты распускаешь волосы, Мега. Это так похоже на тебя, полную огня, большую чем жизнь.

Мы просто стояли там, медленно целуясь и переговариваясь, и он сказал мне, что думал, будто ему никогда не доведется поцеловать меня, и уж точно я его никогда так не поцелую. А я сказала, что всегда думала, что у него самые невероятные глаза, на что он ответил, что у него много невероятных частей тела, и я вольна заценить их в любой момент.

Его руки скользнули вокруг меня, и я задрожала, потому что никто никогда не обнимал и не держал меня так, как он. Как будто я действительно что-то для него значила, и он никогда не хотел переставать касаться меня. Как будто он поверить не мог в свое счастье держать меня, и я была самым крупным призом, который он вообще мог выиграть в своей жизни.

Он с поцелуем отстранился, и мы как будто просто дышали друг в друга, пока он давал мне время привыкнуть к ощущению его тела, теплым и сильным рукам, близким, но не слишком тесным объятьям. Мне было сложно заставить себя оставаться на месте. Я никогда не позволяла никому касаться себя. Слишком личное. Слишком много сопутствующего риска.

Поэтому мне потребовалось минут десять просто объятий и близости, чтобы отпустить себя и стать гибкой, как во время медитации. Это было самой сложной медитацией в моей жизни, потому что рядом со мной находился другой человек. Мне казалось, что я вся сделана из обнаженных граней, и я жаждала возвращения своих стен и личного пространства.

Но и этого мне тоже хотелось, и мне начинало казаться, что возможно, если я никому не позволю себя коснуться, то вообще никогда себе этого не позволю. Что станет все легче и легче держать всех на расстоянии вытянутой руки, и все сложнее кого-то впустить. Думаю, наше стремление к близости похоже на окно. Которое может закрыться. Я могла навсегда остаться Джадой, и если Джада занималась бы сексом, это были бы отношения на одну ночь, и я никогда не познала бы того цвета радуги, который именуется любовью.

В конце концов, я обвила его шею руками и с огромным дискомфортом опустила голову на его плечо, впитывая, каково это — прислониться к мужчине. Это мой Танцор. Парень, который нашел меня девчонкой, носящейся по улице, вылетающей из режима стоп-кадра, с ног до головы забрызганной кровью и кишками, и который мгновенно меня полюбил. И пока я тараторила миллион слов в секунду, бросаясь кучей слов «черт» и «чувак», он смотрел на меня так, будто я была каким-то экзотическим существом с другой планеты и самым изумительным и потрясающим, что он когда-либо видел.

Я сплавила наши тела воедино, свою грудь к его грудной клетке, свой таз к его бедрам, сосредотачиваясь лишь на его силе, отказываясь думать об этой его значимой предательской внутренней мышце.

Это ощущалось так хорошо. Тихая гавань. Порт во время шторма. Что-то во мне расслабилось, та часть меня, которая, возможно, никогда в жизни не расслаблялась.

Так вот почему люди обнимались. Вот почему близость желанна.

Это все равно что заехать на заправочную станцию и восполнить запасы топлива.

Как будто пока ты обнимаешься, время застывало, и было что-то в обнимающих тебя чужих руках, что нельзя заменить, обнимая саму себя. Я больше не была одинока. Рядом со мной был кто-то, стоящий на моей стороне, готовый выступить вперед и вместе принять удар. Это было самое странное и ободряющее чувство, что я когда-либо испытывала.

Потом мы целовались глубоко, жарко и ненасытно, тем поцелуем, который он обещал мне, сексуальным девятнадцатилетним поцелуем, и мои руки оказались в его волосах, я чувствовала себя кем-то, кто вырос нормальным, ходил в школу как другие дети, возможно, даже ходил на танцы в старших классах, и я впервые танцевала медленный танец с парнем. Но он был мужчиной.

И я определенно была женщиной. Я чувствовала его твердость, прижимавшуюся ко мне, и я хотела коснуться его, попробовать на вкус, ощутить его внутри себя. И я хотела вырваться из его рук и, не оглядываясь, побежать к двери. Я, которая ничего не боялась, смотрела в лицо врагу, сражалась в любой битве, убивала без колебания, теперь трусила, участвуя в сражении, которого избегала всю свою жизнь — близость.

— Мега, — простонал он, — ты меня убиваешь таким поцелуем. Хочешь уйти отсюда?

Я отстранилась и посмотрела на него. Мои губы сделались чувствительными и припухшими, они хотели продолжать целоваться. Внутри я чувствовала тепло и искрящиеся пузырьки, я сделалась томной, но гудела энергией, которой нужно было дать выход. Для меня это было так важно. Я всегда обещала себе, что это будет эпично. Я всегда думала, что это будет с супергероем вроде меня. Я уверена, что Мак думала, будто я это уже сделала. Или беспокоилась, что все равно сделаю. Но я никогда не оставалась на одном месте достаточно надолго, и хоть в Зеркалах были люди, я испытывала проблемы с доверием, и на уме у меня была одна цель: вернуться домой.

Риодан был первым мужчиной, которого я поцеловала.

Я хороша во всем, что делаю. Я посмотрела кучу порно-фильмов и многое знала о сексе. У меня прекрасное воображение. И голод — его у меня в избытке. Я знала, что когда наконец займусь сексом, это будет эпично.

Но это я хранила. Одно большое решение о том, как я хочу прожить жизнь, полностью принадлежащую мне.

Девственность — это дверь, в которую можно войти лишь раз.

Я не знала, как снять свою броню. Я носила ее слишком долго. Я не знала, как жить подобно другим людям. Я была Железным Дровосеком без масла для смазки.

— Ты говорил, что хочешь что-то мне сказать и показать? — уклонилась я.

Он воспринял мое бегство с привычной стойкостью. Он тут же широко улыбнулся, поспешно пряча разочарование во взгляде.

— Мак слышит песню наоборот, Мега. Она слышит ее совершенно иначе! И мне нужно показать тебе видео. Ты не поверишь своим глазам, черт подери.

Затем он оказался за столом, момент ушел, но я знала, что он вернется.