Мой (не)любимый дракон (СИ) - Чернованова Валерия М. (бесплатные полные книги .txt) 📗
— Проводите эсселин Сольвер в её покои, — велел тальден Мабли и подоспевшим стражникам, добавив: — И немедленно пришлите к ней Хордиса.
— Ты не посмеешь его тронуть! — тем временем продолжал качать права Хентебесир. — Крейн — мой подданный. Мой! — взревел. — И только я! Я распоряжаюсь его судьбой!
Ярость Огненного напоролась на толщу льда, которую он так и не сумел растопить. Пламя Игрэйта погасло, обратившись жалким дымком.
— А скоро станет твоим трупом. Им будешь распоряжаться, сколько захочешь.
Сложно сказать, какая каша варилась в голове у Крейна. По его лицу — распухшему от укусов, изукрашенному кровоподтёками, оставленными когтями Снежка — понять хоть что-то было невозможно. Разве что глаза горели такой ненавистью, таким жгучим бешенством, что я испуганно отпрянула, когда стража, отодрав «приваренного» к стене льдом мага, повела его к выходу.
Скальде ушёл следом за пленником, лишь на мгновение обернувшись. Вроде бы и на меня глянул, а такое ощущение, будто разглядывал бугристую кладку за моей спиной. Словно я была прозрачной. Призраком.
Умерла для него.
Сердце в груди болезненно заныло.
— Пойдёмте, Ваша Утончённость. — Мабли ласково взяла меня за руку, тихо увещевая: — Всё хорошо. Всё будет хорошо.
Прозвучи эти слова из уст Скальде, и я бы поверила. А так…
Веры во что-то хорошее у меня больше не было.
Шаги прогромыхали по пустынному коридору, пугливым эхом отозвавшись в его тёмных глубинах. Князь Темнодолья ворвался в свои покои. Разъярённым зверем бросился к бутылке, по тёмному стеклу которой вился узор лозы. Во рту нестерпимо горчило от осознания собственного бессилия, и Игрэйту не терпелось хмелем приглушить этот тошнотворный привкус.
Омерзительное ощущение.
Серебряный кубок опустел, едва успев наполниться, а потом, сопровождаемый грозным рыком, полетел в камин. Пламя жадно зашипело, принимая подношение, скрадывая чеканный узор каёмки. Заставляя металл тускнеть и тонуть в белёсом пепле.
Огонь бушевал и в сердце тальдена, плавя лёгкие, выбивая из груди раскалённое дыхание, смешанное с хриплыми криками:
— Дрянь! Лживая сука!
На этом словесный поток Его Светлости не иссяк. Тальден продолжал награждать графиню д’Ольжи всё новыми, далеко не самыми лестными сравнениями. Проклинал и желал ей гореть синим пламенем вечно.
— Стерва клянётся и божится, что дала алиане зелье, — не то вслух, а может, мысленно вспоминал их разговор Хентебесир. — Якобы подговорила одну из невест, эту куклу Рианнон, подлить его Фьярре в вино во время их посиделок. Брехливая тварь!
Маг снова грязно выругался.
— Если б подлила, оно бы подействовало! — прорычал глухо. Второго кубка в поле зрения Огненного не попалось, и ему ничего не оставалось, кроме как припасть к узкому горлышку бутылки. Не прошло и минуты, как та, опустев, стекольным крошевом укрыла дно камина. Пламя в котором бесновалось, откликаясь на огонь в душе тальдена. — Далива пожалеет об этом. Ещё как пожалеет тварь!
Игрэйта беспокоило не только собственное поражение, но и судьба Крейна. Где ещё он найдёт такого умельца?! Преданного и на всё согласного. Никогда прежде Его Светлость не видел кузена в таком исступлении, а потому герцог и правда мог возвратиться к своему господину трупом.
— Что на него нашло? Идиот! — выплюнул сквозь зубы Хентебесир. — Видел же, что план не работает. Какого тагра к ней полез?! Не остановился!
— Ох и жаркая получилась сценка. Всё как я люблю.
Игрэйт пошатнулся: крепкий напиток неожиданно ударил в голову, будто его со всей силы приложили лбом обо что-то твёрдое. Дракон несколько раз моргнул, вглядываясь в проступающие в полумраке очертания снежного духа. Облачённая в сотканное из снежинок платье, Леуэлла полулежала на кровати и коварно, с заговорщицким видом улыбалась магу.
— Такие страсти!
— Ты к этому причастна? — Игрэйт нервно облизнул губы, на которых ещё ощущался терпкий вкус вина, и впился взглядом в Древнюю, понимая, что без причины та бы не стала к нему являться.
— В какой-то мере.
— Леуэлла…
Снежная красавица перевернулась на спину. Любовно рассматривая свои отливающие синевой изящные кисти, на которых блики пламени создавали причудливые узоры, невинно призналась:
— Мне было скучно, и я решила немного пошалить. Внушила Его Светлости не отступать ни при каких обстоятельствах. Действовать, скажем так, до победного конца.
— Я не давал тебе права проникать в сознание моих людей! — прогремел Хентебесир. — Крейн — не твоя марионетка!
Леуэлла передёрнула плечами, не впечатлившись грозными нотками, прозвучавшими в голосе мага.
— Я сама себе дала такое право. Потому что знала, что твой план провалится. Девчонка тебе не нужна. От неё лучше избавиться.
— Откуда такая осведомлённость, что провалится? — Князь мрачно цедил из себя слова.
Снежная дева соскользнула с постели, серебристой дымкой подплыла к тальдену.
— А у тебя, дорогой, по-другому быть не может. Проигрыш за проигрышем… — вздохнула с напускным сочувствием. Облетев мага по кругу, припала к нему и прошептала в самое ухо: — В общем так, дракончик! Сыграли по-твоему. Теперь будем играть по-моему.
Покои алиан огромны. Но я задыхалась в своих, как в какой-то каморке. Казалось, со всех сторон на меня надвигаются стены. Готовые схлопнуться в любое мгновенье, раскатать меня в тонкий блин.
Я не могла усидеть на месте. «Устоять» или «улежать» тоже как-то не получалось. Возможно, всему виной убойная доза лекарственного препарата — обезболивающего, которое перед уходом влил в меня Хордис. А может, у бешеных скачек в груди, что затеяло моё сердце (только непонятно, с кем бежало наперегонки), была совсем другая причина.
Лекарь уверял, что помимо обезболивающего дал мне также успокоительное. Но успокоенной я себя не чувствовала. Надеюсь, и упокоенной вскоре не стану, после недавних событий.
Я нервно меряла комнату шагами: от сундуков к кровати, от камина к камину. Кусала до крови губы, дёргала себя за разметавшиеся по плечам пряди, воскрешая в памяти все те разы, когда герцог-мудак подкатывал ко мне, расшаркивался и улыбался, прикидываясь мистером Галантностью. Теперь понятно — играл на публику. А я, наивная, здоровалась с ним, отвечала на вопросы, иногда даже улыбалась его шуткам. Из вежливости.
Дура! Идиотка! Кретинка!
Надо было бежать от Крейна без оглядки, а не хорошие манеры ему показывать. Так бежать, чтоб только пятки сверкали! И не позволять этому маньяку ручки мне целовать. Которые — стоило вспомнить о прикосновениях губ мерзавца — тут же захотелось продезинфицировать. В отбеливателе, например, прополоскать. А лучше на ночь замочить в кислоте.
Отражение, мелькнувшее в зеркале, заставило меня уныло вздохнуть. После настоек Хордиса скула больше не болела, но выглядела весьма живописно: вся такая распухшая, серо-буро-малиновая. Да и всё, что ниже подбородка, тоже оставляло желать лучшего. Я была подсвечена синяками, как ёлка новогодними огнями. Только, в отличие от зелёной красавицы, я больше не являлась самим очарованием и отнюдь не выглядела по-праздничному нарядной.
Господи, что же будет? Что теперь будет…
Случись это в нормальном мире, в цивилизованном обществе, и мне бы сочувствовали все придворные, а старейшины жалели бедняжку-невесту. Но в этой чокнутой средневековой Адальфиве… Старым склочникам хватит ума заявить, что виновата распутница алиана. Они меня и так особо не жалуют. Скажут, сама спровоцировала мужика. Заигрывала с ним, кокетничала напропалую, строила глазки. Вот бедолага и не устоял, уступил соблазну. И поди докажи обратное. Что не заигрывала и ничего не строила, а, наоборот, старалась держаться подальше.
А если Герхильд поверит? Ослепнет от ревности, одуреет от чувства уязвлённого самолюбия и попранного доверия.
У меня всё внутри перевернулось от одной только мысли, что вот сейчас он переступит порог этой комнаты, окатит меня ледяным презрением, словно водою из проруби, и велит отчаливать на фальвах, в Лунную долину или куда подальше.
