Песнь лихорадки (ЛП) - Монинг Карен Мари (книги хорошего качества .txt) 📗

Так вот почему сила Фейри была замурована в населенной планете. У миров долгая память. И для планеты время — совсем не то же самое, что и для человека.

Восстановите аббатство, попросила я могущественные сплетенные меж собой силы.

Наблюдая, как на моих глазах развалившаяся крепость обретает непрочную форму, я поразилась внезапной мысли: Насколько я теперь могущественна?

Могу ли я восстановить и Джо?

Полупрозрачный силуэт аббатства исчез.

Я смутно слышала испуганные крики ши-видящих и знала, что они тоже видели, как он начал формироваться, а потом исчез.

Я печально улыбнулась. Конечно, я не могла. Или, даже если бы могла, то была бы не лучше Синсар Дабх или самого Короля Невидимых. Я несомненно использовала бы силу на личные цели, скажем, просеиваясь на солнечный пляж, чтобы насладиться несколькими часами на солнышке. Но мне нужно было работать в ладу с Природой, а не против нее. Не мне обращать смерть вспять. На духовном уровне это имело смысл. И с уколом смущения я вспомнила, каким неправильным казалось, что я вернула Алину.

Я отбросила эту тревожную мысль и сосредоточила свои усилия на аббатстве.

И когда несколько минут спустя я просеялась под оглушительные крики радости, величественная крепость выглядела как никогда прекрасно.

***

Я материализовалась в физической лаборатории колледжа Тринити, левая часть моего тела оказалась в стене, я ахнула, тут же просеялась вправо и торопливо обернулась на конструкцию-обидчика, боясь, что увижу свою руку, торчащую оттуда.

Стена была целой. Как и я сама.

Я задрожала. Это было ужасно. Как будто часть моего тела аккуратно удалили, и я понятия не имела, где она находилась, пока ее вдруг не вернули на место. Возможно, Фейри не возражали против ампутации неодушевленными объектами, но я-то возражала. Возможно, я перестану просеиваться, пока не поговорю с Круусом и не овладею техникой получше. Или буду целиться в обширные открытые места, как Кристиан.

— Святой ад, каково это было по ощущениям? — возбужденно воскликнул Танцор, вскакивая на ноги. — Твои чертовы молекулы переместились. Стена в принципе не могла выдержать соединенную массу. Куда делась остальная часть? Ты знаешь? Можешь мне объяснить?

— Очень неправильно, и я понятия не имею, — ответила я, присоединяясь к ним. Танцор стоял посередине U-образного стола, с одной стороны которого была клавиатура, а на каждом доступном дюйме поверхности размещались компьютеры разнообразных форм и размеров.

Алина развалилась на стуле рядом, и на мгновение я просто наслаждалась тем, что вижу свою сестру здесь, со мной, в Дублине, живую.

Она широко улыбнулась, оценивая меня взглядом с головы до пят. Улыбка превратилась в усмешку, и она сказала:

— Привет, Младшая, давно смотрелась в зеркало?

— Уверена, что не хочу этого делать, — сухо ответила я. — Ты прослушала музыкальную шкатулку?

Она пришла в чувство.

— Да. Это ужасно. Серьезно. Худшая. Музыка. На свете. Я не уверена даже, можно ли это назвать музыкой.

— Хуже чем песня, которую ты слышишь из черных дыр?

Она на мгновение задумалась, а потом сказала:

— Нет, это скорее как песня, которую я слышала от разных каст Невидимых. С ней что-то не так.

— Почему я одна слышу прекрасную песню? — раздраженно спросила я.

Танцор пожал плечами.

— Понятия не имею. Я все еще работаю над переводом ее в числа. Давай я проиграю тебе отрывок, и посмотрим, звучит ли это на моей клавиатуре так же ужасно, как из шкатулки. Возможно, она искажается из-за чего-то в самой шкатулке.

Он плюхнулся обратно на свой стул, развернулся и подключил клавиатуру, затем обернулся через плечо, читая ноты музыки с компьютера, и начал играть.

— Ай! Прекрати! — заорала я, торопливо зажимая уши. — Не эту песню я слышала. Она ужасна! Ты, должно быть, что-то не так записал.

— Это точно те же ноты, — возразил Танцор. — Я перевел их в цифры, начиная с «до».

— Ну, где-то ты там ошибся. Возможно, ты начал с другой ноты, а не с той, с которой хотел.

Он тупо уставился на меня.

— Я не ошибаюсь, Мак. Я играл именно то, что играет шкатулка, — он посмотрел на Алину, прося подтверждения, и она кивнула.

Я сказала:

— Я знаю лишь то, что слышала не эту мелодию. Я слышала вот это, — я начала тихо напевать мелодию.

— Но мы слышали вовсе не это, Младшая, — сказала Алина.

Танцор замахал на нее рукой, прося замолчать, глаза его внезапно загорелись.

— Всем молчать. Напевай, Мак. Просто продолжай напевать.

Я напевала. И напевала. И еще напевала. А он сидел, взгляд его расфокусировался, он слушал, кивал, и наконец широко заулыбался.

— Будь я проклят! — он крутанулся обратно к компьютеру. — Я слышу схему. Я ее вижу. Это одна из особенностей моего мозга. У всего есть структура. Даже у социальных взаимодействий. Иногда сложно в них не потеряться. Иногда, — говорил он, печатая, — я так отвлекаюсь составлением математических конструкций из социальных ситуаций, что забываю, что на самом деле являюсь их участником, — он замолчал и несколько минут печатал, напевал ноты, снова печатал, затем оттолкнулся от компьютера и уставился на меня, сияя. — Я знаю, что с тобой не так, — радостно заявил он.

— Просвети меня, — настороженно произнесла я.

— Ты слышишь песню наоборот. Идеально перевернутой. На каждом гребаном уровне. Нереально. И ты даже недостаточно умна, чтобы понять, насколько это фантастически невероятно. У тебя синдром Аспергера [64]? — потребовал он. — Какие еще необычные вещи делает твой мозг? — он прищурился, сверля меня взглядом, будто я потрясающий образец, который ему хочется шлепнуть на стеклышко и запихнуть под микроскоп.

— Наоборот. Объясни.

— Как только ты начала напевать, я понял, что по сути это то же самое. И в то же время нет. Инверсия — это перестройка элементов с ног на голову в интервалах, гаммах или мелодиях. Проще говоря, ты слышишь музыку шкатулку полностью перевернутой, — он сделал руками вращательное движение. — Идеально перевернутой, и это невероятно. Люди не слышат музыку идеально перевернутой.

— Сыграй на клавиатуре так, как я ее слышу.

— Дай мне секундочку, — он вернулся к работе за компьютером, переворачивая то, что он ранее перевел в числа. Закончив, он открыл программу, ввел данные, нажал на какие-то кнопки, и через колонки компьютера полилась музыка.

Я мгновенно перенеслась в состояние блаженства.

В этот раз, как я с радостью заметила, я была не одна такая.

Это слишком рано закончилось, и мы втроем покачали головами, чувствуя себя ужасно потерянными.

— Это, — сказал Танцор тихим ошеломленным голосом, — было самой выдающейся последовательностью частот, которую я когда-либо слышал.

Алина согласилась, выглядя слегка потрясенной.

— Это и есть песня? — потребовала я.

Танцор фыркнул.

— Ты у меня спрашиваешь? Откуда я должен знать? Ты чертова королева, которая должна с ней что-то сделать. Так ведь?

— Думаю, это должна быть она. Но это просто бессмысленно. Король не сумел ее воссоздать. Мы точно это знаем. Иначе он превратил бы возлюбленную в Фейри, а он этого не сделал. А он отдал возлюбленной музыкальную шкатулку задолго до того, как она предположительно убила себя.

— Тогда это не может быть песней, — сказала Алина.

— Возможно, это ее часть, и он так и не смог найти остальное, — предположила я.

Танцор запустил обе руки в волосы, как будто готов был выдрать их все с корнем.

— Гребаный ад, будем надеяться, что это не так. Знаешь ли ты, насколько невозможно закончить чью-то чужую симфонию? Абсолютно. Посмотри на выдающиеся умы, которые работали над Десятой симфонией Малера. Ни одна версия мне не показалась правильной. Я так злился, слушая их, что сам предпринял несколько попыток. И получилось не лучше. Невозможно полностью продублировать чье-то чужое творческое видение.