Порочные (СИ) - Вольная Мира (лучшие книги TXT) 📗
Мы выломали перила, покорежили стеллаж, разбили гребанную лампу под потолком. Я почти выдрал из бока Колдера кусок мяса, а он все равно, сука, держался на ногах. Все равно скалился, рычал и готов был нападать. И я не мог пробиться через его злость к его чертовому зверю. Пробовал и пробовал, отражая удары и нанося собственные, но ни хрена не получалось. По какой-то совершенно непонятной причине Арту удавалось меня не слушаться. Он кривился и скулил, рычал, морщился, когти на руках и ногах крошили бетон, но он не слушался.
— Арт… — голос не похож на мой, даже отдаленно не напоминает его, дыхание прерывистое, рвется из глотки вперемешку с рычанием. — Подчинись мне. Отступи.
Колдер трясет башкой, во взгляде ни намека на осознание, на понимание, на то, что он различает слова, на то, что до него доходит их смысл. Я не понимаю, на чем он держится. Потому что Колдер приносил клятву, клялся мне подчиняться. Он и его долбанный, поехавший зверь. Но сейчас… здесь, он не подчиняется. И это выводит из себя, выводит так, что мне отчаянно хочется его разодрать. И с этим чертовски сложно бороться.
А Артур ни черта не соображает. Пробует достать меня, кидается снова и снова, теряя собственную кровь и силы.
Возможно, удастся его просто вымотать. Возможно, он вымотается раньше меня. Уже не важно как, главное, не дать ему выбраться из подвала. Потому что что-то мне подсказывает, что Колдер на мне не остановится. Мы тут, пытаемся убить друг друга уже чертову прорву времени. Предрассветные сумерки успели смениться рассветом, а потом и солнцем. Его лучи проникают в узкое замызганное окно под потолком этой тесной и душной коробки. И значит, сейчас около семи утра, люди и оборотни едут на работу. И значит, жертв будет много.
Артур силен, сильнее, чем я мог предположить. Его подстегивает непонятная ярость и полное отсутствие контроля.
И мне приходится делать то, что я не делал ни разу. Я отпускаю себя полностью, отпускаю собственную силу, собственного зверя. И именно в этот момент приходит, накатывает непонятное спокойствие. Клыки Колдера входят мне в плечо. Глубоко. Настолько глубоко, что я слышу, как они скребут по кости. Боли нет. Или, по крайней мере, я ее не чувствую. Кладу руку на изменившуюся наполовину шею Арта, оттаскиваю от себя, смотрю в его глаза.
— Кто бы ты ни был, — рычу, и эхо отражается от стен, растворяется где-то под потолком бетонной коробки, — чего бы ты не хотел, успокойся.
Колдер дергается в моем захвате, рвется, рычит. Дерет и кромсает мое тело когтями. Запах крови все гуще и гуще. Но я всматриваюсь в чернильную пустоту глаз Колдера, перехватываю его крепче, отрываю от себя огромные, сильные руки. С мерзким чваком что-то валится на пол.
— Приди в себя, Арт. Вернись ко мне, чувак. Мы все решим.
Он замирает, застывает на миг, вслушиваясь в мой голос, немного склонив голову вперед. И вроде бы даже слышит, вроде бы даже перестает скалиться.
Мышцы лица уже не натягиваются под давлением слишком большой челюсти. Он дышит хрипло и часто. Пот катится по его вискам и лбу.
И я выпускаю еще больше силы, становлюсь еще спокойнее, заставляю себя успокоиться.
— Давай, Артур. Возвращайся, дружище. Ты можешь с этим бороться, ты сильнее этого.
По телу Колдера бегут судороги. Одна, другая. Он борется. Борется с самим собой, и ему очень больно. Невероятно больно, невыносимо больно. Я чувствую эту боль. Потому что, как бы там ни было, я его альфа. И его лучший друг. И я пытаюсь оттянуть хоть что-то на себя, хоть какую-то часть той ярости и злости, оттянуть и растворить. Потому что я-то уж точно сильнее этого непонятно дерьма. Теперь я понимаю, о чем говорила Эм, когда описывала нечто странное в Арте, нечто чужое. Я тоже сейчас чувствую это чужое, и оно поистине огромно. Размером с Австралию, не меньше.
Я давлю и давлю, держу трясущееся тело Колдера в руках и давлю.
Наверху раздаются какие-то шорохи и звуки, трель телефона и чей-то голос… И все, чего мне удалось добиться с таким трудом, летит к чертям, потому что Колдер замирает на миг, задирая голову к лестнице, прислушивается, а потом снова меняется.
Опять скалится и рычит, опят кромсает и рвет меня, опять пытается вогнать в меня острые блестящие зубы.
И я отшвыриваю Арта от себя. Отшвыриваю и бросаюсь на него. Потому что уверен, что свой единственный шанс привести его в чувства я только что просрал.
Бросаюсь, снова толкаю, бью под колени, чтобы он свалился, подминаю под себя. Я давлю его собой, вгрызаюсь ему в горло, стараясь не задеть артерию, стараясь не навредить слишком сильно.
— Подчинись мне!
Колдер извивается, рычит, скребет когтями мои руки и пол. Его голова мотается из стороны в сторону, как у тех китайских кукол на приборных панелях дальнобойщиков. Он больше не смотрит мне в глаза, и я никак не могу поймать его взгляд, заставить его смотреть на меня, слушать меня.
Арт силен настолько, что, несмотря на его раны, несмотря на усталость, ему все же почти удается освободиться, оттолкнуть меня.
Но я снова валю его на спину, давлю коленями и руками, и снова впиваюсь в горло, стараясь не обращать внимания на вкус его крови и на собственного зверя. Зверь хочет добить посмевшего бросить ему вызов, посмевшего не подчиниться волка.
Волка ли? Только ли волка?
— Подчиняйся!
Мой кулак опускается на перекошенную дикой яростью морду Колдера, слышится хруст. В очередной раз. Он захлебывается и давится собственной кровью, но все еще продолжает бороться. Я бы удивился, если бы на это было время.
Он истекает кровью, он с трудом дышит, на его губах кровавая пена, но Артур, мать его, Колдер продолжает сопротивляться. То, что сидит в нем, продолжает сопротивляться. Артур вытягивает шею, обнажает зубы, тянется к моему горлу, чтобы укусить, чтобы разорвать и убить, чтобы не оставить мне даже полшанса. И у меня не остается другого выхода.
— Прости, Арт, — рычу я. И бью кулаком в висок.
Он застывает на миг в этой нелепой позе: с вытянутой шеей, оскаленной пастью, сумасшедшим взглядом, с когтями, вошедшими мне глубоко в предплечья. Слышится рваный выдох, капли крови слетают с его губ, попадают мне на лицо. А потом Колдер оседает, обмякает, глаза закатываются, новый хрип слетает с тонких губ, и мне с трудом удается поймать его тупую башку и уберечь от удара о бетонный пол.
Я перекатываюсь на спину, потом сажусь, приваливаясь к стене, пытаясь отдышаться, поворачиваю голову к другу.
Он лежит, весь в крови. Моей и своей. Лицо понемногу возвращается к человеческому, как и руки и ноги. Он дышит. Тяжело, надсадно, хрипло, но дышит. Продолжает пузыриться кровавая пена.
Я не хочу смотреть на то, что я с ним сделал, во что превратил, но взгляда отвести не могу. Артур ужасен. И я не лучше.
Его левая рука сломана, как и нос. На теле следы от моих когтей и зубов. Огромные, кровавые раны, почти дыры.
— Прости, чувак, — кривлюсь и поднимаюсь, пошатываясь, пытаясь понять, насколько все действительно херово.
Колдер по-прежнему тощий, поэтому мне все же удается взвалить его на себя через какое-то время. Все мое тело ноет и болит, кровь продолжается сочиться из шеи, течь по спине и рукам. Но мне надо вынести его отсюда. Сюда никто не спустится. Не осмелится.
Они боятся. Вот только меня или Арта пока не понятно.
Напуганы до усрачки, там, наверху. Их страх бесит и в то же время приносит странное удовлетворение зверю.
Зверю ли? Только ли ему?
Я выныриваю из темного нутра подвала, и свет бьет по глазам, заставляя кривиться. Дотаскиваю Колдера до дивана, не обращая внимания на Криса и Тома, валюсь рядом с Артом.
— Звоните Алисии и Фрэн, и сходите наверх, в спальню, найдите ампулы и шприц. Ампулы красные, в коробке.
Оба пятятся от меня, как от прокаженного. И через миг исчезают, а я откидываю голову на спинку дивана, закрываю глаза.
Прости, чувак. Надеюсь, я не сделал тебя дебилом.
Само собой, Артур молчит. И мне бы успокоиться и подумать, вот только…
