Раздробленный свет (ЛП) - Кауфман Эми (читаем книги онлайн .txt) 📗
Я перелезаю через упавшую балку, загораживающую дверной проем, и просовываю голову в щель, чтобы проверить, что находится по другую сторону. Размытым движением что-то приближается ко мне. Я пригибаюсь, ударяясь торсом о балку и из меня выходит воздух. Железный прут — потому что это именно он — с лязгом ударяется о дверной косяк. Я бросаюсь обратно в комнату, из которой вышел, карабкаюсь по обломкам, не думая о шуме. Кровь стучит в ушах, тело наполняется энергией.
В дверном проеме кто-то перемахивает через балку, чтобы одним плавным движением догнать меня, и снова поднимает прут. Я откатываюсь в сторону, втискиваюсь под сломанный стол, который дает мне минутное убежище, и пинаю ногой его другую сторону, чтобы выползти там из-под него. Я слишком широк для этого, но снова и снова бью носком ботинка по разбитому столу, отчаянно пытаясь вырваться, пока железный прут снова не опустился.
За исключением того, что этого не происходит.
— Гидеон? — Тарвер приседает на корточки возле стола, держа в руке железный прут. — Какого черта ты делаешь? Я чуть не убил тебя.
— Я заметил, — бормочу я, откидывая голову назад и с глухим стуком ударяюсь об обломки за спиной.
— Быстрее, мы наделали слишком много шума. — Он сразу становится деловым и предлагает мне руку, чтобы вытащить меня из-под стола. — Они будут здесь через минуту.
Мне не нужно спрашивать кто. Вместо этого я следую за ним, когда он взбирается по другой балке, хватается за нее и почти бесшумно карабкается вверх, пока не оказывается на уровне глаз, сидя на сломанном карнизе. Я забираюсь на его насест, и он подносит палец к губам, опуская взгляд. Всего несколько секунд спустя, первая из оболочек движется через пространство, которое мы оставили, медленно ища то, что вызвало шум.
Мы сидим на месте, прижавшись друг к другу, целых десять минут, пока они бродят по зданию. Их, должно быть, сотня, они методично прочесывают обломки и карабкаются друг за другом. Они не эффективны, не особенно изобретательны, но они неумолимы. И как будто я нуждаюсь в напоминании о хрупкости нашей ситуации, мой планшет садится, пока мы сидим там, делая меня зависимым от Тарвера еще больше. Через пару минут после того, как последний уходит, Тарвер тихо спрашивает:
— Что ты здесь делаешь?
— Какого черта, как ты думаешь, я здесь делаю, Мерендсен? Я слышал про резкое падение цен на недвижимость в этом районе, я хотел проверить некоторые места, которые, как я видел, рекламируются. — Я фыркаю. — Я здесь, чтобы помочь.
— Ты здесь, чтобы помочь мне. — Взгляд у него тусклый, плоский, недоверчивый. С перепачканным лицом и усталым взглядом, он так далек от парня, которого я видел поднимающимся на сцену рядом с Лили в бальном зале «Дедала». Я должен пробиться к нему, и быстро, или я потеряю его снова. Что бы сделала София?
И в тот момент, когда я задаю вопрос, я уже знаю ответ. Она сказала бы правду. И почему я так в этом уверен, хоть не могу поверить, что она когда-либо говорила правду мне? Я протяжно вздыхаю.
— Это не из-за тебя. Я здесь, чтобы помочь Лили. И Саймону. Вот чего бы он хотел для нее, и я понял, что она совсем не изменилась по сравнению с девочкой, которую я знал в детстве. Мне нужно было винить кого-то, а она была одной из них, но мы должны были скорбеть о Саймоне вместе. Это то, чего бы он хотел, и я тот, кто сделает это.
Мерендсен встречается со мной взглядом и после затяжной паузы кивает, словно я сдал экзамен.
— Тогда пошли.
Через пару минут мы снова медленно продвигаемся по пустынному ландшафту. Мерендсен взбирается впереди меня, выглядя совершенно непринужденно в черной форме. Ему не хватает только пистолета, который вырубился после ЭМИ, чтобы выглядеть идеальным солдатом. Хотя его плечо, должно быть, все еще болит после того, как он вывихнул его на «Дедале», он двигается быстрее, чем большинство здоровых людей.
Он выглядит так, будто среди руин Коринфа он находится в своей стихии, как будто разрушение вокруг нас — это внешнее проявление боли внутри него. Хотя внешне я одет так же, я не в своей стихии и понимаю это.
Физический аспект нашей борьбы за пересечение горящего города меня не беспокоит. Подъемы и карабканье вверх ничем не отличаются от моих взломов, но я привык к тихим, стерильным местам, а не к окровавленным тротуарам и обломкам зданий, лежащим поперек моего пути. Я привык к службам безопасности, которые я могу отслеживать, а не к молчаливым оболочкам, целенаправленно прочесывающим город в медленной, методичной поисковой сетке. Пока мы пробираемся через обломки, часть моего мозга активно работает, я раскладываю по полочкам то, что узнал из распечатки Санджаны, снова и снова прокручивая эту информацию в голове. Я все еще пытаюсь понять программу разлома, не говоря уже о том, чтобы закрыть его, не дав шепоту возможности покончить с миром. И в голове у меня обратный отсчет, который идет слишком быстро.
Мы пробираемся через ресторан, в котором находились люди, когда упали обломки. Повсюду разбросана еда, а под одной из плит упавшей стены собралась лужа крови, которая свернувшись после стольких часов, стала темно-красной. Пламя до сих пор бушует, когда мы пробираемся к центру разрушений. Едкий запах целых опустошенных городских кварталов, проникает в мой нос, заставляя слезиться глаза. Теперь мы видим части самого «Дедала», огромные куски металла, наполовину расплавленные после входа в атмосферу и при ударе.
Тарвер на мгновение задерживается на вершине разрушенной стены, обозревая местность под нами: искореженные куски металла, сломанные спасательные капсулы. В конце концов, когда становится ясно, что он не собирается двигаться дальше, я окликаю его:
— Мерендсен?
Он моргает, смотрит на меня так, словно понятия не имел, что я здесь, и качает головой.
— Я видел это раньше, — бормочет он, снова переводя взгляд на разрушенный город.
— Такое… здесь? — Когда речь идет о шепоте, о видении не может быть и речи.
Он снова качает головой.
— Упавший корабль, — тихо отвечает он. — Никогда не думал, что снова увижу что-то похожее на крушение «Икара». И вот я снова направляюсь в сердце крушения. — Его губы складываются в призрачный намек на улыбку. — Ты видел запись моего допроса. Но я солгал о том, что произошло на месте крушения.
— Что же произошло на самом деле?
Его улыбка изгибается еще на несколько градусов.
— Лили спасла мне жизнь, вот что произошло. И мы нашли путь, который вывел нас. Крушение «Икара» стало нашим поворотным событием. — Затем он снова отправляется в путь, осторожно скользя вниз по склону, сделанному из безумно наклоненной стены. Я соскальзываю за ним, приземляясь с ворчанием.
Он продолжает, когда мы достигаем ровную землю.
— После Саймона Лили больше ни к кому не позволяла себе испытывать чувства. До Элизиума. До тех пор, пока она не решила, что отец никогда ничего не узнает. Часть ее умерла вместе с Саймоном, Гидеон. Ты должен это знать. — Эти слова — подарок, единственная благодарность, которую он может мне сейчас предложить. Я это принимаю.
— Знаю, — отвечаю я и понимаю, что это правда. Что я должен был знать это с самого начала. Саймон был мечтателем, но он никогда не был дураком. Он не отдал бы свое сердце той, кто сразу же забыла бы о нем. Мне понадобилось четырнадцать лет, чтобы проникнуть в военные базы данных и выяснить, как именно он умер.
Это был случай дружественной стрельбы… один перепуганный рекрут, испугавшись тени, по ошибке направил пистолет на Саймона. Сам он застрелился через несколько недель.
Но каждый раз, когда я думал о Саймоне, умирающем в одиночестве на поле боя, каждый раз, когда я думал о его страхе и смятении, вся вина лежала на господине Лару. Никогда на Лили.
— Она рассказывала мне о нем, — тихо произносит Мерендсен. — Если бы она знала, что ты до сих пор нуждаешься в ее поддержке, я знаю…
— Я тоже это знаю. — Мы останавливаемся, огибаем трещину в дороге, перепрыгиваем через пропасть, откуда открывается вид на нижние уровни, где бушуют пожары, поднимая черный дым. — Она ничего не могла поделать. После смерти Саймона мои родители разошлись. Отец не смог вынести того, что Лару сделал с нами. Мама проглотила это, потому что была деловой женщиной, и нажить себе врага в лице месье Леру она просто не могла. Она понимала, за месть придется расплачиваться. И они пошли разными дорогами.
