Сборник Любовь за гранью 11,12,13 (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
- Нет… не надо…, - умоляла так жалобно, но сейчас её слова значили совсем другое – это призыв не прекращать. Страх перед наслаждением, которое накрывало мою девочку, и я это чувствовал – приближение ее оргазма, по изменившемуся запаху, по учащенному пульсу, по дико бьющемуся сердцу, по тому, как сильно увлажнились мои пальцы. Она подрагивала, покрываясь капельками пота, тогда как по моей спине он уже тёк градом. С трудом сдержал триумфальный рык, когда стройные ноги распахнулись шире. Погоня за наслаждением убивает последние капли стыда, и даже самый невинный ангел утопает в бесконтрольной похоти. Я ловил её стоны, вздохи, усиливая трение, застыв в миллиметре от её рта, чтобы сожрать тот крик, который оглушил нас обоих, когда она выгнулась дугой и сжала коленями мою руку. Не прекращая ласку, я с рычанием скользнул пальцем в судорожно сокращающееся лоно и сам застонал, прижимаясь лбом к её лбу. Такая тесная, кипяток и влажность. Да, маленькая, сжимай меня сильнее, кричи, извивайся, если бы ты знала, какая ты в этот момент. Проклятье, как же я хочу тебя! Собирать каждую судорогу, скользя внутри и сатанея от желания взять по-настоящему, утолить собственную боль. Но не здесь и не сейчас…а может быть, и никогда.
Марианна открыла глаза пьяные. Потрясенный взгляд и дрожащие губы.
Улыбнулся, чувствуя, как захлестывает самодовольная радость от понимания, что это был её первый оргазм…Для меня. Мой. Я боялся пошевелиться, чтобы самому не заорать от возбуждения.
- Я люблю тебя.
А это было мое первое «я люблю тебя» за всю жизнь. Первое «я люблю тебя», подаренное мне. Искреннее, потрясенное, усталое и такое несмело-нежное. За всю бессмертную жизнь ублюдка, который сам никогда не произносил этих слов, не надеялся и даже не хотел никогда их услышать.
Посмотрел ей в глаза и вдруг понял, что я сдохну, если Марианна мне их не скажет хотя бы еще раз.»»
«11 ЗАПИСЬ
Тогда я еще не знал, что её слова, скорее, были эхом того, что я чувствовал сам.
Я узнал это спустя несколько дней, когда впервые понял, что мог её потерять.
Точнее, я потерял, видел, как застывает отражение в сиреневых глазах, там, где плескается мое собственное дыхание, чувствовал, как Марианна оседает в моих руках, как между моими пальцами сочится её кровь. Посреди глухой тишины и проклятой толпы, которую я обводил обезумевшим взглядом. Я слышал рёв и не мог понять, что он принадлежит мне. Это я ору, как ненормальный, от отчаяния и бессилия. Девочка приняла стрелу, предназначенную мне, и проклятое дежавю лишило меня рассудка.
Я помню, как её хотели у меня отобрать, как пытались убедить, что нельзя ничем помочь, что я должен смириться. Вряд ли я тогда вообще что-то понимал. Я скалился и рычал, как дикий зверь, готовый порвать любого, кто посмеет приблизиться к ней. Тогда, спустя пятьсот лет после самой жуткой потери в моей жизни, я снова был беззащитен перед проклятой сукой-смертью. Я – её олицетворение, мразь и моральный урод, который считал чужую жизнь чем-то вроде существования скота или продуктов питания в холодильнике со сроком годности до семи десятков лет. Я вдруг понял, что чужая жизнь может быть бесценной. Нет. Не для того, кто её лишился, а для тех, кто должен жить дальше с этой потерей.
Потом Фэй дала мне надежду, жалкую, зыбкую, и я прыгал с бесчувственной Марианной по веткам, к самым макушкам елей, чтобы попытаться вернуть моё персональное солнце, без которого тьма начала казаться не просто невыносимой, а необратимой. Она подступала ко мне, и я чувствовал, как воняет этот смрад мрака без единого луча света.
Помню, как трещала моя обгоревшая плоть, как лопались на ней волдыри, а я держал свою самую драгоценную ношу и улыбался, сумасшедший, не чувствующий боли, полудохлый и поджаренный почти до костей, потому что слышал, как снова начало биться её сердце. Вот когда я понял, что люблю её.
Точнее, я понял, что это даже не любовь — это ненормальная зависимость от каждого её вздоха, взмаха ресниц, пульсации крови, голоса. От всего, что являлось ею и делало меня её рабом. Да! Я мог никогда и никому в этом не признаться, даже Марианне, но я стал им. Жалким, оборванным, извечно голодным рабом, стоящим перед ней на коленях и питающимся только тем, что она есть в моей жизни. И это не романтика, я слишком далек от розовых соплей, обещаний, трагизма. Это приговор. Не только мне, но и ей. Прежде всего, ей, потому что, будучи рабом, я так же стал и хозяином, она принадлежала мне. С той секунды как позволила поверить в её чувства.
Кто-то может сказать со стороны, что я наивный осел, который уверовал в любовь наивной маленькой девочки. Да, идиот. Я не отрицаю, но кому от этого легче? Уж точно не мне и точно не ей. Она подписала себе билет в один конец. На этой цепи и в этой клетке мы теперь вдвоем. На равных ли? Никогда не знал ответа и не узнаю. Да и к черту ответы! Это не имеет никакого значения, потому что я больше не отдам её никому и никогда не отпущу.
Я открыл глаза, встретился с её взглядом и понял, что это конец. Я проиграл окончательно и бесповоротно. Не только она принадлежала мне, но и я принадлежал ей. Сколько бы раз потом ни говорил, ни орал, ни отрицал этого факта, но я принадлежал Марианне. Если мне когда-нибудь вскроют грудную клетку, то ужаснуться тому, что мое сердце покрыто корявыми шрамами со следами букв её имени. И я больше не сдерживался. Я взял то, что считал своим. Её девственность, её любовь, жизнь, душу. Забрал жадно, алчно, как голодный, одичавший без ласки зверь, который набрасывается на свою добычу и, скалясь, рычит, когда хоть кто-то приближается к ней. Теперь я знал, что способен за нее убивать. Раньше я убивал врагов, или для того чтобы насытиться, а сейчас я могу убить лишь за то, что кто-то не так на неё посмотрел.
А потом опять потерял её, и убийца вырвался на волю окончательно. Никогда еще я не был настолько близок к полному безумию, точнее, я не думал, что есть нечто более ужасное, чем потерять Марианну. Я грыз Вудвортов клыками, пил и раздирал плоть, по куску, на ленточки под дикие вопли, утопая в крови. Всех их по очереди сожрал, иссушил, предварительно подвергнув таким пыткам, которые не выдержит ни один смертный. Я сжигал их внутренности вербой и наслаждался ужасной агонией, я вырывал им глаза и языки, отрезал уши и заливал раны всё той же вербой, чтобы они не затягивались. Потом, когда нашли тела, я с ухмылкой психопата смотрел, как чистильщики блюют, глядя на то, что осталось от венценосных аристократов. Блюют бессмертные. Те, кто привык подчищать местность после самых жутких убийств, они ужаснулись тому, что вампир сделал с Вудвортами. Я истязал их пять дней. Час за часом, минута за минутой, вытаскивая все подробности отвратительной сделки с одним из демонов. Потом я их прикончил, сожалея, что не могу поиздеваться еще несколько дней, что они сдохли слишком рано. Ужасала ли меня собственная жестокость? Нисколько. Я в ней купался. Она мне напомнила тот день, а точнее, ночь, когда я вспарывал животы своим насильникам и хохотал, слизывая их кровь с пальцев, будучи еще человеком. Мне стало наплевать на отца, на Влада. Я одичал за несколько дней настолько, что теперь вообще мало напоминал человека. Не прятал сущность ни на секунду. Насильно вернул Влада в мир бессмертных, отвратил от себя отца и Фэй. Как же быстро я умел наживать себе врагов, только потому что больше не чувствовал её рядом. Оказывается, смысл жизни может замыкаться на одном существе и превращать тебя в безумца. Да, я уже тогда знал, что моя любовь к Марианне больная. Страшнее ненависти. Мне самому было жутко от осознания, насколько я одержим ею.
Я хотел сдохнуть. Найти Аонэса, убить тварь и сдохнуть, потому что суд Нейтралов никогда не выпустит вампира-каннибала на волю. Я теперь опасен для общества. Силен и опасен. Словно серийный маньяк у смертных, примерно такой же ублюдочной мразью я стал для своих. Они меня боялись. Липко и панически. Я смотрел на них на заседании суда и видел отчаянный ужас вперемешку с ненавистью. Конечно, ведь для них я был тем, кто усеял трупами дорогу до самого Рима, нарушил все законы, пропитался насквозь порошком и выжил.
