Черный принц - Демина Карина (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗

Наверное, это еще не поцелуй… или уже все-таки… на сей раз без привкуса льда… и все равно голова кружится. Хорошо, что он держит.

И Кэри сама цепляется.

За руку. И за рубашку. За шею… и волосы гладит…

— Кэри…

Ей нравится, как он произносит ее имя. И то, что отпускать не спешит. Ей вовсе не хочется, чтобы ее отпускали.

— От тебя пахнет ветивером…

— А мне казалось — машинным маслом.

— И маслом тоже, но ветивером — сильней… а еще льдом… тем, который с вершины… и камнем.

Брокк смеется, тихо и как-то так, что ей тоже хочется смеяться.

— Ты для этого завязал мне глаза?

— Если я скажу, что нет, ты мне поверишь?

— Нет.

— Тогда для этого. — Он вновь целует, на сей раз иначе, жестко, требовательно даже. — Боялся, что ты убежишь…

— Ты бы догнал.

— …или спрячешься…

— …ты бы нашел…

— Я и нашел тебя. Почему я нашел тебя так поздно, Кэри? — Брокк сам снимает повязку и, наклонившись, долго напряженно всматривается в ее глаза.

Опять боится?

Чего?

Ей, наверное, этого не понять.

— Хмуришься… — дотянувшись до его лица, Кэри стирает морщины. — Не надо. Пожалуйста.

— Пожалуйста, — он отвечает тихим эхом и, перехватив ее руку, касается губами пальцев. Все-таки улыбка его получается вымученной. Ее отражают многочисленные зеркала бальной залы, поэтому Кэри вновь закрывает глаза.

Он прав — так легче.

Прикоснуться, забыв, что сама себе давала слово — никогда больше… разве можно подобное слово сдержать? Ведь «никогда» — это так долго. А он рядом, с вечным своим запахом ветивера на манжетах рубашки. С самими этими манжетами, притворно-твердыми, накрахмаленными. С четырехгранными запонками, уголки которых колются. Со складками на ткани…

— Кэ-р-р-ри… — не рычание — воркование на ухо.

Сегодня Брокк не сбежит.

Останется, позволив разглядеть себя вслепую. И пальцы ее замрут на шее, на обветренной жесткой коже, под которой натянулись струны артерий. И бьется-бьется пульс отголоском сердца.

Гладкий подбородок.

Родинки на щеке. На левой. И на правой.

— Что ты делаешь?

— Ничего. — Она открывает глаза, и в первое мгновение все плывет. Круговорот разноцветных пятен, в котором Кэри теряется. — Я тебя… изучаю.

Тихий смех.

— Нельзя?

— Можно. И нужно, и…

…и он появляется в ее доме каждый день, приносит каменные цветы и рассказы о драконах. Учит танцевать, порой пересекая границу, впрочем, этой границы давным-давно нет.

Но почему он больше не просит вернуться?

— …и я хотел бы пригласить тебя на прогулку. Правда, моря здесь нет, но, быть может, парк подойдет? — Он говорит шепотом, словно само это приглашение — величайшая тайна.

Для двоих.

— А на площади поставили елку… она красивая…

— Насколько?

— Почти как ты.

— Я похожа на елку?

— Ты похожа на мою жену, — доверительно сообщает Брокк и целует кончик носа. — Но под елкой сидит Йольхорунен, который дарит подарки. Детям, конечно, но я попрошу и, быть может…

Он смеется.

Кэри нравится слушать его смех и стоять в кольце его рук. И просто смотреть на него. И на себя. На десятки их, вдвоем, отраженных зеркалами.

— Так ты согласна?

Как ему ответить отказом?

Снег.

И зима давно пробралась в город, развесила темные полотнища туч, заслонив солнце. Но оно рвалось сквозь прорехи, промоины, к двускатным крышам, к темным стеклам и широким подоконникам, на которых грелись голуби.

Город полнился дымами.

— Не замерзла? — Брокк держал за руку крепко, точно опасаясь, что Кэри потеряется.

Город жил преддверием грядущих праздников, и человеческое Рождество мешалось с исконным Переломом.

…до ночи духов всего три дня. И в витринах магазинов виднеются что четырехрогие солнечные кольца, перевитые золотыми лентами, что человеческие кресты.

Ели, украшенные сушеными розами и коричными палочками.

…деревянные, нарочито грубой работы ложки.

И поминальники из необожженной глины. Восковые свечи, которые давно уже не катаются вручную, но по-прежнему расписываются красным и желтым. Линия солнца.

Линия огня.

И, белая, тонкая, между ними — линия жизни.

Длинные плети ветлы, перевитые простым шнуром. И позолоченные деревянные ангелочки. Венки из дубовых листьев, гирлянды шелковых роз и свечи обыкновенные, восковые. Эти, тонкие, что палочки, украшенные розетками из цветной бумаги, крепили на еловых лапах.

— Хочешь? — Брокк остановил старуху-полукровку, на лотке которой высились елки из сахара и белого, слегка опаленного зефира.

— Хочу.

Шумно.

Суетно. И сумерки никого не пугают, напротив, улица оживает, наполняясь людьми. Кричат коробейники, расхваливая товар, норовя переорать друг друга. И старый шарманщик, несмотря на мороз, вывел свою шарманку. Обезьянка, наряженная в меховое пальто, таскала из шляпы счастливые билетики с предсказаниями и кланялась, корчила рожи.

Дети.

Няньки. Гувернантки в простых драповых пальто, изрядно обындевевших. Солидные торговки в шубах до земли метут меховыми подолами улицу.

Девушки стайками… компаньонки, матери, тетушки, неспешно прогуливающиеся, притом старательно не замечающие некоторых вольностей, дозволенных этой неделей.

Полисмены.

И военные в мундирах, в плащах на одно плечо, точно холод им нипочем.

Вокруг огромного зимнего дерева, украшенного лентами и гирляндами из парчовых роз, носились ряженые в тулупах, вывернутых мехом наружу. Лица их скрывали маски, одна другой уродливей, и сгорбленный старик вовсе с нестариковской прытью гонял их помелом.

— Прочь! Прочь! — Голос его взлетал над толпой.

Ряженые же хохотали и кричали:

— Йольхо! Йольхо…

Порой они выскакивали за пределы вытоптанного круга, тянули руки к прохожим, все больше к девушкам, хватали за шубку и норовили втащить на погасший след. А когда получалось — требовали выкупа. И тогда под ноги летели серебряные монеты.

— Не замерзла? — Брокк держал крепко, он точно не отдаст Кэри ряженым.

— Нет. Нам… пора?

Наверняка на эту ночь у него иные планы.

На все ночи.

Но ей не хочется отпускать Брокка. И он, словно чувствуя ее нежелание, качает головой:

— Только если ты хочешь.

— Не хочу…

С визгом подскакивают ряженые, черно-белые резные хари их страшны, но испугаться Кэри не успевает, ее выхватывают, прижимают к себе. Но ряженые не уходят, они кружат всполошенной стаей, уже и вправду не люди, но духи погасших жил, тянут к Кэри кривоватые руки, норовя впиться когтями из мертвого железа.

— Дай-отдай…

— Прочь! — Голос Брокка разбивает кружение. И вслед за словами раздается грозный рокот, заставляющий ряженых отпрянуть. Кто-то кого-то толкает, кто-то цепляется, падает… и смех ему наградой.

— Испугалась. — Руки Брокка сомкнулись на ее талии.

— Уже нет…

Не духи. Люди.

Или не люди, но существа живые, из плоти и крови. И когти их — из рисовой бумаги, из тонкого дерева, ненастоящие. Все равно нехорошо, сердце колотится…

— Давай отсюда уйдем.

Елка возвышается мрачной громадиной, и украшения на ней — лишь сор.

Старик оборачивается, задержав на Кэри внимательный чуждый взгляд. И вновь ощущение, что кто-то иной, извне, влез в это вполне человеческое тело. Но Брокк уже увлекает за собой в заснеженный лабиринт Королевского парка. И как-то сразу и вдруг остаются позади широкие аллеи с их огнями и праздником, который не утихнет ни в эту ночь, ни в следующую, ни до самого Перелома…

Брокк ведет по тропе, а когда тропа исчезает под покровом снега, чистого, рыхлого, подхватывает ее на руки. И она с готовностью обнимает его за шею, прижимается, все еще дрожа, отходя от пустого внезапного страха.

— Куда мы идем?

— Скоро увидишь.

Обледеневшая чаша старого фонтана. Снег на спинах водяных лошадей. Раздутые их ноздри, гривы длинные, словно водоросли, и позеленевшие копыта.