РПЛ 2 (СИ) - Заболотская Мария (библиотека книг .TXT) 📗
-И этого я тоже не знаю, Йель, - он вздохнул. – Быть может, это вовсе не лучший исход и нам всем придется пожалеть, что я избегнул обычной судьбы для перерожденного.
-Не говори так! Я… я очень рада, что ты не умираешь, и в толк не могу взять, отчего ты сам этому не рад,– воскликнула я. – Ведь к тебе вернулись магические умения, не так ли? Чего же лучшего еще желать? Разве ты не любил колдовать, разве не тосковал по временам силы?
-Все не так просто, и силы во мне куда меньше, чем ты думаешь, - Хорвек досадливо поморщился. – Пойми же: со мной происходит что-то такое, чего не видел еще никто. Я чувствую эти изменения, но не знаю, к чему они ведут, и не умею управлять той магией, что пытается зародиться во мне…
-Ох, право слово, ты говоришь сейчас сущие глупости, - в сердцах вскричала я, утомившись обсуждать то, в чем ничего не смыслила. – Знавала я одну скучнейшую старуху, живущую по соседству, которая причитала каждый раз, как у нее ломался вязальный крючок: дескать, новый ни на что не годен и она не знает, как с ним управляться, так что нипочем больше вязать не будет! Не проходило и недели, как перед ней лежала гора салфеток, а крючок-то оказывался удобнее прежнего. Если ты научил каким-то колдовским премудростям меня, то уж себя и подавно обучишь! Сама рыжая ведьма еще попросится к тебе в ученицы!..
И вновь я сболтнула что-то не то – Хорвек вздрогнул и помрачнел. Однако пугающее оцепенение, охватившее его, испарилось без следа, и он принялся разыскивать остальные монеты, не произнеся более ни слова. Напрасно я пыталась его разговорить – он становился все угрюмее, и мне оставалось только догадываться, что стало истинной причиной: мое признание в том, что я поцеловала Мике, разговор о перерождении или же неосторожные слова о рыжей чародейке. «Быть может, его обидело сравнение со старухой-вязальщицей? – размышляла я, ругая себя мысленно за чересчур длинный язык. – Ох, что ж поделать, если я не слишком искусна в таких разговорах? Поди угадай, что ему пришлось не по душе… Ни слова больше не скажу, пока меня не спросят. Все беды обрушиваются на мою голову из-за того, что я слишком много болтаю!».
Обещание это я исполняла как могла, несмотря на тягостное впечатление, которое производила лесная дорога, тянущаяся между бесконечных стен леса, который, как мне думалось, простирался до самого края света. От голода подводило живот, все тело ныло от ушибов, а из-за сырой одежды зуб на зуб не попадал – в лесу было зябко, точно в глубоком погребе. Башмаки мои окончательно испортились и их пришлось вышвырнуть – теперь я осталась босой, как Хорвек. Однако мы были живы и свободны, что для людей нашего положения само по себе являлось весомым достижением, и я добросовестно напоминала себе об этом, когда живот урчал слишком уж громко.
Но если находились люди, способные обжиться на Сольгеровом поле, то и в лесу имелись свои обитатели. К вечеру мы доплелись до небольшого селения – и вовремя: из чащи начинали посверкивать голодные глаза. Люди здесь жили небогато, однако наспустили к общему столу, не прося за то никакой платы. Я, наученная горьким опытом, больше не хвасталась золотом, но поутру, отправляясь в путь, незаметно положила крону около ряда горшков. Разумеется, та старая одежда, которую дали нам из милости, не стоила и десятой части монеты, но за доброту я теперь научилась платить втридорога, и вовсе не для того, чтобы показать свое богатство.
Посельчане не слишком-то много знали о мире, простирающемся за пределами их лесного края: изредка они ездили за товарами в какой-то городок, который между собой называли как придется – то Большой Весью, то Торговым местом, то попросту Городищем. Только несколько здешних стариков в незапамятные времена выбирались далее этого безымянного города, но за давностью лет в их головах все спуталось и сколько не расспрашивал их Хорвек – ни одного названия из тех, что он упоминал, они не знали.
Однако узкая лесная дорога, по которой ближе к зиме лесные люди обычно отправлялись в город, чтобы обменять шкуры и резную деревянную утварь на муку и соль, вела на юг. Куда бы не занесла нас обезумевшая кладбищенская лошадь – то, что мы искали, было спрятано где-то у самого Южного моря, в дивном теплом крае. Нам не оставалось ничего другого, как направиться в сторону единственно известного здесь городка, располагавшегося где-то у самой границы леса, в нескольких днях пешего пути от хижин, крытых темно-зеленым мхом и свежим лапником.
Полуправда, которую мы рассказали здешнему люду, тронула простые сердца: о разбойниках, угоняющих в рабство тех, за кого некому заступиться, слыхали и здесь. Лесные люди, не признававшие над собой власти королей, не могли рассчитывать и на их защиту, оттого не любили покидать чащу, где ни один чужак не смог бы отыскать себе поживу. Хорвек, с его изукрашенными синими узорами телом, внезапно пришелся по сердцу поселянам – точно так же были отмечены переплетенными между собой знаками руки стариков, и из сбивчивых воспоминаний можно было понять, что семьи их, прежде чем осесть в этих лесах, прошли немалый путь с севера, сбегая от каких-то давних войн и межусобиц. В Ирну-северянине, чье тело взял себе демон, лесные люди признали соплеменника, и завели разговор о землях, которые давно уж не были их родиной, однако все еще жили в сказаниях и песнях, где правда перемешивалась с небылицами, как в выдумках Харля. Я видела, как тяжело даются Хорвеку ответы на вопросы, из-за которых ему приходилось погружаться в чужие смутные воспоминания, чтобы на время присвоить их себе.
За эту ложь мы были вознаграждены с великой, по местным меркам, щедростью: из каждого дома нам вынесли что-то из еды, подарили две пары истоптанной, но крепкой обуви, которую лесные люди искусно шили из мягкой оленьей кожи, и дали бесчисленное количество советов, чего опасаться в дороге.
Однако и расплата не заставила себя долго ждать. Я уже научилась понимать что к чему: хрупкое душевное равновесие, к которому с таким трудом пришел Хорвек, оказалось нарушено. Память мертвеца Ирну не стоило воскрешать – слишком уж темна она была, не уступая, пожалуй, в черноте и собственной памяти демона. Я видела, как злится Хорвек, пытаясь побороть то, что сам вызвал к жизни, но боялась подать голос, из последних сил держа данное себе слово.
Не дожидаясь полудня, мы сделали привал, и разожгли небольшой костерок, чтобы согреться – вечные сумерки леса могли остудить даже самую горячую кровь. Мне казалось, что Хорвека вот-вот одолеет уже знакомый мне припадок, лицо его покрывала заметная испарина, да и многочисленные ссадины принялись кровоточить, словно их расцарапала чья-то невидимая рука. Я уже привыкла к тому, что бывший демон, почуяв приближение болезни, прогоняет меня, однако на этот раз он, напротив, смирно лежал рядом, молча пережидая приступы боли. Все это время глаза его оставались ясными, и я подумала, что он привык к своему проклятию, как когда-то я привыкла к своим ослабевшим ногам. “Если я смогла вновь обучиться ходить, - размышляла я с надеждой, - то и он сумеет когда-нибудь одолеть магию, забирающую его силы!”.
Произнести это вслух я не решилась, чтобы не рассердить Хорвека своими рассуждениями, которые наверняка казались ему возмутительно наивными. Отчужденность, которую он сейчас выказывал, отличалась от прежней его задумчивости, и мне теперь было страшно заговаривать с ним, словно рядом со мной вдруг очутился вовсе незнакомый человек. К тому же, в дороге Хорвек все время что-то вполголоса повторял, хмурясь и морща лоб - то ли припоминал что-то забытое, то ли пытался составить какие-то слова в новом порядке. Я боялась помешать ему в этом, без сомнения, важном деле и от тоски страдала едва ли не больше, чем от усталости.
Странности виделись мне повсюду: едва придя в себя после утреннего приступа, Хорвек положил на ладонь почерневший уголек, оставшийся от костра, и некоторое время что-то беззвучно нашептывал, но так и не дождавшись никаких изменений, с досадой отшвырнул в сторону. Увидев это в первый раз, я смогла усмирить любопытство, сказав себе, что тут наверняка замешаны колдовские законы, чем меньше о которых знаешь – тем лучше, однако когда то же самое повторилось и после полуденного привала, почувствовала, что решимость моя слабеет.
