Тени прошлого (ЛП) - "Snapes_Goddess" (читать книги без сокращений TXT, FB2) 📗
Люциус засмеялся и провел над ними палочкой, высушивая обоих в одно мгновение.
– Когда наконец поймешь, что со мной ты в полной безопасности? Что никогда я не сделаю ничего, что причинило бы тебе боль? Никогда, сльшишь? – беззаботно отозвался он, но глаза с легкой настороженностью следили, как Гермиона проходит к кровати и садится на нее.
– Ты так часто повторяешь это… Будто пытаешься убедить меня, – взглянув на Люциуса, она увидела, что он стоит рядом с окном, невероятно красивый и чувственный, освещенный лишь серебристым светом луны, струящимся снаружи. Сейчас он походил на мраморную статую, будто каждый дюйм его мускулистого тела был вырезан искусным резчиком. Малфой приблизился, и Гермиона, тяжело дыша, невольно поймала себя на мысли, что не смотреть на него не может. Не может перестать любоваться этим мужчиной. Ей стало стыдно.
«Когда же? Когда смягчится эта невероятная реакция на него? Когда я перестану таять от мучительного желания, глядя на его тело, ощущая на себе взгляд, бесстыдно наслаждаясь прикосновениями и поцелуями?»
– Твое доверие бесценно… поверь, – Люциус остановился прямо перед ней, и уже опустил ладони на плечи Гермионы, намереваясь, как можно скорей опрокинуть ее на постель и накрыть своим телом, сливаясь в одно целое… Но его остановили маленькие ручки, настойчиво упирающимися в его бедра.
– Подожди… – смущенно выдавила из себя она, несмотря на пылающие щеки. – Я… хочу попробовать тебя сейчас, как ты, у меня в кабинете…
Малфой замер, не ответив ни слова. Лишь потянулся к заколке, удерживающей копну волос и, вытащив ее, отбросил назад через всю комнату. Ярко-красный «крабик» скользнул по полу куда-то под трюмо, где и остался лежать забытым. Густые кудри окутали плечи Гермионы… Убрав их с лица, Люциус мягко провел ладонью по шее и подбородку. Подушечкой большого пальца нежно погладил ее нижнюю губу, будто прося приоткрыться, и с наслаждением скользнул им Гермионе в рот, когда она откликнулась на его безмолвную просьбу.
«Мерлин!»
Она принялась ласкать его палец, то покусывая, то кружа по нему языком так, что голова начала кружиться от этой невинной, по сути, игры. Вздрогнув от сладких, но мучительных прикосновений, вынул палец и слегка надавил на ее губы.
– Открой рот, – тихо приказал он, обхватывая основание члена одной рукой, а другой приподнимая Гермиону за подбородок.
В глазах Люциуса светилась сейчас такая жадная страсть, что невероятное, сумасшедшее возбуждение охватило все ее существо, заставляя гореть и изнемогать от желания. Широко открытыми глазами Гермиона внимательно следила за выражением его лица, когда он мягко, но настойчиво толкнулся кончиком напряженного члена в приоткрытые губы. Малфоя же ее внимательный взгляд и нервировал, и возбуждал одновременно. Лишь на одно надеялся: продержаться как можно дольше, не оборвав их обоюдное (а особенно ее!) наслаждение преждевременно.
Гермиона обхватила головку, обволакивая ее обжигающим теплом. Страх, что не сдержится и кончит прямо сейчас, слегка остудил вожделение Люциуса. Но ощущения казались невероятными! Ласково погладив ее по щеке, он медленно и осторожно скользнул в рот, едва сдерживаясь, чтобы не двинуться слишком глубоко.
«Нельзя! Это ее первая ласка. И Гермиона сама захотела попробовать. Так упаси же Мерлин оттолкнуть сейчас, отвратить от этого блаженства на будущее…»
Но Гермиона, казалось, наслаждалась происходящим не меньше, чем он. С каждым движением она действовала все откровенней, все уверенней, мудро компенсируя отсутствие техники желанием и любовью. И это сводило с ума. Еще раз встретившись с ней глазами, Малфой осознал: собственная разрядка настолько близка, что как бы ни упивалось сейчас его мужское «эго», пора остановиться. Собравшись с духом, он осторожно отодвинулся, слегка отталкивая Гермиону от себя.
– Довольно… Остановись, прошу… – с трудом выдохнул он, и откровенное разочарование на ее лице заставило Люциуса застонать.
Эта юная ведьма была прекрасна! Прекрасна в своем невинном вожделении настолько, что хотелось лишь одного: отблагодарить, вернуть то удовольствие, каким Гермиона сейчас столь щедро одарила его. Губы ее, влажные и припухшие, выглядели так соблазнительно, что, не удержавшись, он наклонился, впиваясь в них поцелуем. Опрокинув Гермиону на матрас, Малфой перевернулся, ложась на спину, и потянул ее на себя. Прервать поцелуй казалось невозможным, и Люциус упивался им, скользя ладонями по нежной спине, лаская мягкие изгибы талии и бедер. Он с наслаждением ощущал, как Гермиона изгибается от его прикосновений, как тугие соски трутся о его грудь, набухая еще сильней, и эти ощущения были прекрасны.
Но вот она раздвинула ноги и, опершись ладонями по обе стороны от головы Люциуса, отстранилась от его губ. Шатер каштановых волос окутал обоих, когда Гермиона, тяжело дыша, уселась на нем, медленно и дразняще кружа бедрами по его животу. Ждать дольше сил не осталось, и Малфой, приподняв ее за ягодицы, скользнул кончиком члена по припухшим складочкам, наконец проникая внутрь. Застонав, Гермиона приподнялась на коленях и, усаживаясь удобней, сделала это проникновение еще более глубоким.
– О-о-о… Люциус… – Гермиона прижала ладошки к соскам, и выражение ее лица сочетало удивление и возбуждение одновременно.
Люциус мог видеть, как ее темные лобковые волосы смешиваются с его светлыми. Мог чувствовать, как ее влагалище жадно пульсирует, обхватывая член нежной изысканной перчаткой.
– Боги… До чего же ты прекрасна сейчас, – не сдержавшись, выдохнул он.
Глядя на нее (сидящую на его ноющем от желания члене, с рассыпанными по плечам волосами и освещенную лишь лунным светом), Люциусу казалось, что эти припухшие алые губы и затуманенный вожделением взгляд принадлежат не обычной земной женщине. А суккубу, прекраснейшему демону, явившемуся отдаться ему этой ночью, забрав в обмен душу, как плату за подаренное блаженство.
«И видит Мерлин, сейчас я бы ее отдал!»
– Ты уже оседлала меня, Сирена, так скачи… Бери же меня! – хрипло сорвалось с губ.
Гермиона невнятно всхлипнула, возбужденная его словами и выражением глаз. Сейчас, когда Люциус смотрел на нее со страстью и неимоверным вожделением, она ощущала себя красивой и сексуальной. А когда он потянулся и нашел пальцем крошечный бутон клитора, снова почувствовала себя не только желанной, но и… любимой. Потому что никогда, за исключением того самого, первого раза, Люциус не занимался с ней сексом – лишь любовью.
Подчиняясь сильной руке, направляющей ее бедра, Гермиона начала осторожно двигаться на нем, и ощущения казались невероятными. Все еще тяжело дыша, она оперлась ладошками на грудь Люциуса, почти впившись в кожу ногтями. Кружащийся по мокрой жаждущей плоти палец, ее собственные движения, их взгляды, не отрывающиеся друг от друга – все это порождало волны наслаждения, которые медленно, но верно начинали накатывать на нее. Продолжая любоваться Гермионой, любоваться ее телом, ее кожей, блестевшей в лунном свете от испарины, Люциус невольно застонал и почувствовал, как мошонка дернулась и сжалась, в ожидании скорой разрядки.
– О, Боже… это потрясающе… – еле внятно пробормотала Гермиона, хватаясь за спинку кровати, чтобы не упасть на него. – Но я… хочу больше, сильней… – жалобно простонала она, и для Малфоя это прозвучало словно музыка.
– Больше? Может так? – Люциус выгнулся, резко толкнувшись в нее, и Гермиона закричала сквозь стиснутые зубы, таким блаженством отдался в теле его толчок.
– Да-а-а… – зашипела, с силой опускаясь ему навстречу, когда Люциус снова жестко вошел в нее.
Она чувствовала, как каждый дюйм его напряженной плоти будто врезается в тело, заставляя подниматься на волнах блаженного восторга все выше и выше. Малфой опустил руку, снова принявшись ласкать клитор, одновременно с силой вбирая в рот один из дерзко торчащих, будто танцующих перед его глазами, сосков.
Это оказалось сродни разряду электрического тока, ударившему от соска к клитору и заставившему Гермиону почти зарыдать, отчаянно желая освобождения. Внутренности скрутило в тугую пружину, и Люциус чувствовал, как дрожат ее мышцы, как судорожно она стискивает ногами его бедра; видел, какой дымкой подернуты ее глаза, как стиснуты зубы… И это зрелище было прекрасно! Гермиона была прекрасна – дикая, страстная, свободная и принадлежащая лишь ему. Только он мог довести ее до такого состояния. Только он.
