Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
— Зачем, во имя Орунга? — царь смотрел на него задумчиво и пристально, и что-то живое было в его лице. Очень слабое, едва видимое, но живое. Удивление.
— Чтобы Тьярд узнал то, что неизвестно никому, кроме Хранителей Памяти народа вельдов. Анатиай и вельды когда-то были одним народом.
Ингвар молчал и слушал, пока Верго рассказывал ему об Аватарах и Танце Хаоса, падении великого города Кренальда из-за гордыни царицы Крол и глупости остальных его жителей, о бегстве из города оставшихся в живых мужчин-Орлов и бескрылых вельдах, что вынуждены были скитаться по степям Роура до тех пор, пока не нашли Гнездовье и не обосновались там. О том, как начинались войны с анатиай, о первых царях, позабывших свое прошлое, и тех, кто хранил его в тайне ото всех до будущих времен. И царь слушал его, внимательно и спокойно, и только дрожащие отсветы пламени жаровен танцевали на стенах походного шатра совещаний, а те, в свою очередь, колебались под ветром, вытягивая тени сидящих в шатре и заставляя их дрожать, будто от ужаса. Когда Верго закончил, чай в чашке царя Небо давно остыл, так и не тронутый, а одна из жаровен дотлела до пепла и погасла.
Воцарилась тишина. Ингвар продолжал все так же пристально смотреть на него и не произносил ни слова. Он вообще не пошевелился за все то время, пока Верго говорил.
В горле пересохло, и Хранитель Памяти поднял свою чашку, наполненную терпким черным чаем с далекого юга. Сделав глоток, он взглянул поверх чашки на Ингвара.
— Что ты будешь делать теперь, царь Небо? Когда знаешь всю правду?
Ингвар молчал, глядя на него без какого-либо выражения. Прошло столько лет, а я до сих пор не всегда могу прочитать его лицо, подумал про себя Верго, наслаждаясь каждой чертой царя, словно благородным старым вином или пронизанным солнцем произведением искусства. Тишина объяла мир, и даже Вьюга за стенами шатра успокоилась и улеглась спать, обернув нос пушистым белым хвостом сверкающего снега.
Царь разжал узкие губы.
— Лягу спать.
Теперь пришла пора Верго донельзя удивляться. Он ожидал чего угодно, какой угодно реакции, только не такой. Ингвар оглядел его, и вдруг что-то, едва напоминающее улыбку, как слабый-слабый лучик солнца сквозь серые зимние тучи, изогнул самый уголок его рта и немного отогрел ледяные глаза.
— Что бы ни произошло две тысячи лет назад с нами и анатиай, сейчас не имеет значения, — заговорил он, глядя на Верго. — Долг воина, кровь всех погибших и мой бог требуют отмщения и продолжения священной войны. Возможно, эта война стала для нас искуплением грехов после всего, что наши предки натворили в Кренальде. Возможно, она стала для нас огромной глупостью и ошибкой, что приведет к нашему уничтожению. Это неважно. Важно то, что мы — вельды, и вельды мы потому, что наш Бог ведет нас на священную войну против анатиай. Эта война — наш долг, наша жизнь, цель нашего существования, и если ее не станет, не станет и нас. Этого ты так и не понял, булыжник, зарывшись носом в пыль своих книг. История — не более, чем скверная старая карга, брюзжащая о том, что мы должны извлечь из нее урок, которой ничего не осталось, кроме как умереть. А жизнь — сука макто, бешеная сука, которую нужно победить, чтобы продолжить свой род. Потому завтра на рассвете народ вельдов выступает в священный поход против анатиай. Мы встретимся с ними и решим, наконец, этот длинный спор длиной в две тысячи лет.
— Но, царь!.. — Верго задохнулся от удивления, пытаясь еще найти хоть какие-нибудь слова, чтобы разубедить его. — А как же Неназываемый? Как же дермаки, что идут на нас из степей?
— Запомни, булыжник, — царь подался вперед, пристально глядя на него своим здоровым глазом, и его взгляд прошил Верго насквозь, проскреб по позвоночнику, заставив вздрогнуть всем телом. — Все во власти Орунга. Я принесу своему господину жертву, я закончу то, что начали мои предки. И если будет его воля, мы победим, а если нет, то сгинем в песках времени, и после нас не останется ничего, даже памяти. И это тоже будет верно. Ты положил свою жизнь на то, чтобы остановить эту войну. А я свою — чтобы ее завершить. Вот и считай, кто же из нас прав.
Ингвар поднялся во весь рост, и Верго, лишившись всех слов, лишь смотрел на него во все глаза. Впервые за долгие годы он видел царя таким: тихим и мирным, решившимся. Великая мощь клокотала внутри Ингвара, перекатываясь, словно волны прибоя, первородная сила и величие, способное крошить горы и стирать с лица земли города. И Верго вдруг понял, что так оно и должно было быть. Иртан хотел этого, Иртан вел их разными путями к одной единственной цели, и пусть каждый из них понимал ее по-своему, у обоих из них была правда, истинная, живая, объемная и чистая правда, в огне которой они оба сжигали самих себя.
Верго встал на колени и впервые в жизни низко склонился перед царем, едва не ткнувшись носом в ковер. Перед его взглядом были кожаные летные сапоги царя, хоть и начищенные, да все равно старые. Кожа потрескалась и полопалась вдоль подошвы, на внешней стороне голени виднелись потертости от ремней, которыми всадника привязывали к седлу макто. Ингвар был не царем, он был воином, и он сражался за свой народ так же, как сражался и сам Верго. И бессмысленно было говорить о том, кто же из них двоих более прав и чист в своей битве.
Царь прошагал прочь к выходу из шатра, а потом остановился на миг и обернулся. На лице его вновь было то самое странное выражение полуулыбки, такое нехарактерное, такое непривычное для глаз Верго.
— Это была хорошая партия, булыжник. Благодарю тебя за игру. Я получил удовольствие.
— Это взаимно, мой царь, — негромко ответил Верго, чувствуя, как улыбка растягивает и его губы.
На этот раз между ними все было решено. Открыто и честно.
Вьюга, что мела и мела без перерыва все эти долгие недели пути, отступила прочь, недовольно ворча, забралась обратно на высокие горные склоны далеко-далеко на востоке и успокоилась там, довольная своей работой. Благодаря ее долгим и кропотливым стараниям мир преобразился. Теперь огромная бесконечная степь Роура стала белоснежной, серебристо-дымчатой и загадочной и лежала внизу одним ровным белым платком, а над головой простиралось бесконечное небо.
Морозный воздух был колким, полным крохотных заостренных иголок, впивающихся в кожу, проникающих в горло вместе с каждым вдохом и немилосердно режущих легкие. Но Тьярд все равно, прикрыв глаза, дышал всей грудью и не мог надышаться. Мир раскинулся перед ним, вокруг него, в нем, и великая тишина пала на него, оставив Тьярда в одиночестве перед громадным бесконечным небом, полным звезд.
Теперь мир был разделен ровно на две половины. Внизу под ним, насколько хватало глаз, лежала белоснежная степь, посеребренная светом звезд и бледным свечением обломка луны, зависшего над самым горизонтом. Вверху над ним раскинулся черный купол неба, из которого булавочными головками серебрились звездные россыпи, брошенные туда словно жито щедрой рукой Бога. А он завис между небом и землей, посередине, так болезненно-остро, так сильно ощущая свое существование.
Мощные крылья Вильхе плавными взмахами несли их с Кирхом вперед, к дому. Макто летел медленнее обычного, сощурив свои золотые глаза; ему уже пришла пора начинать готовиться к спячке, и с каждым днем он становился все тише и неповоротливее, все ленивее. Иногда Тьярд мечтал о том, чтобы его макто уснул, как только они вернутся в Гнездовье. Тогда в грядущей бойне будет хотя бы одно родное живое существо, которое точно уцелеет, которому точно не будет ничего угрожать, когда черные тучи стрел дермаков закроют солнце, и кровь хлынет в степи Роура, разливаясь, будто Хлай по весне. Вот только откуда-то он знал: макто не уснет. Беда была слишком близко, и Вильхе не успеет смежить свои золотые глаза в теплой дреме, она обрушится раньше, чем сны о лете, небе и сладко пахнущих травах позовут к себе макто. И в этом тоже, несмотря на весь ужас происходящего, было что-то правильное.
