Где-то во времени - Мэтисон (Матесон) Ричард (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Я радостно улыбнулся.

– Вцепляйся.

Она легонько провела по моим губам кончиком пальца.

– Ты любил других женщин, Ричард? Нет, – тотчас добавила она, – не говори, не хочу этого знать. Не имеет значения.

Я поцеловал кончик ее пальца, замершего на моих губах.

– Других не было, – сказал я.

– Правда?

– Правда. Ни одной. Клянусь.

– О, любимый мой, любимый. – Она прижалась щекой к моей. – Неужели такое счастье возможно?

Мы снова сжимали друг друга в объятиях, потом она немного отодвинулась и взглянула на меня сияющими глазами.

– Расскажи мне все о себе, – попросила она. – То есть то, что можешь. Хочу любить все, что любишь ты.

– Тогда люби себя, – откликнулся я.

Она поцеловала меня в губы, потом перевела взгляд на мое лицо.

– Я люблю твое лицо, – сказала она. – Твои глаза ночной птицы. Твои пепельные волосы с золотым отливом. Твой ласковый голос и ласковые руки. Твои манеры, – она подавила улыбку, – и твои привычки.

Улыбнувшись, я взъерошил ее шелковистые волосы.

– И мне нравится твоя улыбка, – продолжила она. – Словно ты улыбаешься про себя чему-то забавному. Мне обидно, что я не вижу это смешное, но все же я обожаю эту твою улыбку. – Она прижалась ко мне, поцеловала в плечо. – Назови мне еще раз имя того композитора.

– Малер.

– Я научусь любить его музыку, – сказала она.

– Это не составит труда, – пообещал я.

«И может быть, – подумал я, – когда мы вместе состаримся, я расскажу тебе, как его Девятая симфония помогла свести нас вместе».

Я взял ее лицо в ладони и посмотрел в него – ожившее лицо с фотографии, его тепло в моих ладонях. Теперь выражение его было не беспокойным, а умиротворенным.

– Я люблю тебя, – сказал я.

– И я тебя люблю, – отозвалась она. – Теперь и навсегда.

– Ты так прелестна.

– Обладает тонкой, возвышенной красотой, грацией и очарованием, – произнесла она с совершенно серьезным видом.

– Что-что?

На ее лице появилась проказливая усмешка Бэбби. Едва сдерживая смех, она выдохнула:

– Конец цитаты.

Моя улыбка, должно быть, выражала смущение, потому что Элиза вдруг прижалась ко мне, осыпая поцелуями мои щеки.

– О, дразнить нехорошо, – виновато сказала она. – Не могу быть серьезной, когда меня переполняет счастье. А у тебя был такой важный вид, когда ты назвал меня прелестной. – Она проворно и нежно поцеловала меня в губы пять раз подряд. – Я могу подшучивать только над человеком, которого люблю. Никто не знает этого моего качества – я обычно держу его при себе. Разве что иногда проявляю на сцене.

– Всегда проявляешь.

Она вздохнула с наигранным раскаянием.

– Теперь мне придется играть исключительно в трагедиях, потому что в жизни израсходую все отпущенное мне счастье, и для сцены ничего не останется. – Она погладила меня по щеке. – Простишь меня, правда? Ты не против подшучивания?

– Шути сколько угодно, – отозвался я. – Я тоже могу иногда пошутить.

– Все, что захочешь, любовь моя.

И она снова прильнула ко мне.

Поцеловавшись, мы пошли на третий круг. Ее прелестное лицо запылало, а в глазах появилось безумное выражение, моментально меня возбудившее и наполнившее радостью. Я прижался губами к ее полуоткрытому рту, просунув ей в рот язык, и она задрожала, принявшись страстно его лизать своим языком, а потом захватила зубами, едва не прикусив. Через считанные секунды я снова вошел глубоко в нее, и она снова исступленно терлась об меня. Голова ее моталась из стороны в сторону, на лице было выражение полной раскрепощенности. Испытав третий по счету оргазм, она вскричала:

– Это невозможно!

Потом все было кончено, и она прильнула ко мне теплым и влажным телом. Пока она засыпала, я ощущал на своих губах ее сладкое дыхание. Я старался не засыпать, чтобы смотреть на нее, но не смог. Радостный и спокойный, я погрузился в глубокий сон.

Когда я открыл глаза, она все еще спала, правда уже не в моих объятиях. Мы лежали рядышком под простыней и одеялами. Я подумал, что она, должно быть, просыпалась и укрыла нас.

Я долго лежал на своей стороне кровати, неотрывно глядя в ее лицо. «Теперь в этой женщине заключается моя жизнь», – думал я. В качестве эксперимента я попытался вспомнить Хидден-Хиллз, Боба и Мэри, но это оказалось почти невозможным – все как будто осталось на том конце вселенной. Теперь ощущение дезориентации притупляется. Уверен, что скоро оно совсем пропадет. Мое присутствие в 1896 году напоминает проникновение чужеродной песчинки в устричную раковину. Чужак для этой эпохи, я мало-помалу покроюсь самозащитной – и поглощающей – оболочкой и постепенно окажусь внутри нее. Со временем моя песчинка обрастет этой эпохой, и я стану совершенно другим существом, позабыв свои корни и ведя жизнь человека этой эпохи.

В этом, вероятно, и заключается практическая сторона перемещения во времени. Если бы Амброуз Бирс, судья Крейтер [55] и все подобные исчезнувшие люди на самом деле перенеслись назад во времени, они бы сейчас не смогли вспомнить, откуда пришли. Природа защищает свои творения. Если нарушено правило или в порядке мироздания случился сбой, должна произойти компенсация, то есть весы должны быть уравновешены каким-то противовесом. Таким образом, человеку, перехитрившему время, под силу лишь временно нарушить ход исторического развития. Значит, причина, по которой «нет возврата земным скитальцам», состоит в том, что это путешествие, по понятной необходимости, бывает лишь в одну сторону.

Над всем этим я размышлял, лежа в постели и глядя на Элизу. Я уже совершенно проснулся и больше не хотел спать, а вместо этого жаждал насладиться этими бесценными мгновениями, когда рядом спала моя возлюбленная, а мое сознание и тело были наполнены ощущениями нашей недавней любви. Я очень медленно и осторожно выскользнул из постели. В этой предосторожности необходимости не было – Элиза крепко спала. «Неудивительно», – подумал я. Должно быть, ее сильно истощила эмоциональная и физическая нагрузка прошедших суток.

Поднявшись, я увидел, что моей одежды на полу больше нет, и огляделся по сторонам. Заметив, что мой костюм висит в открытом шкафу, я подошел и заглянул во внутренний карман сюртука. Листки бумаги были там, где я их оставил. Я подумал, что она, наверное, их видела – они занимали довольно много места. И все же, прочти она их, вряд ли спала бы так безмятежно. Даже если бы она не смогла расшифровать мою скоропись, ее наверняка растревожил бы сам вид усеченных слов. Я взглянул на нее через комнату. Встревоженной, во всяком случае, она не казалась. Я решил, что она не заметила листки, а если и заметила, то не придала им значения.

Тогда я подумал, что пришло время подвести мои записи к настоящему моменту. Я направился было к письменному столу, потом вернулся назад, привлеченный видом ее одежды. Одно за другим я трогал ее платья. Подойдя к тому, которое она надевала чуть раньше, я приподнял его обеими руками и прижался лицом к мягкой ткани. «Элиза, – подумал я, – пусть время окажет мне еще одну услугу и остановится в этот восхитительный момент, чтобы я мог остаться в нем навсегда».

Время, разумеется, не остановилось, да и не могло, и, когда истек маленький его отрезок, я выпустил платье из рук, и оно с шуршанием легло на место, а я подошел к письменному столу.

На нем лежало письмо, два сложенных листка, на обороте одного из которых я увидел свое имя. Мной овладело беспокойство. Прочитала ли она и расшифровала все-таки мои слова? Я быстро развернул листки и принялся читать.

Из первых же фраз становилось очевидным, что она не раскрыла моего секрета.

«Уважаемый сэр!

Отдаю должное вашим бесценным знакам внимания от 21-го текущего месяца и сожалею, что в этот момент не нахожусь в ваших объятиях. Какая глупость заставила меня покинуть ваши объятия?

Уже далеко за полночь – время, когда сонные актрисы (и не только они) зевают. Мне надлежит быть с тобой в постели – ведь я только что взглянула на твое дорогое лицо и послала тебе воздушный поцелуй, а теперь, как прилежная женщина, сто раз подрядрасчешу свои волосы, а потом опять лягу рядом с тобой.