Разношерстная... моя (СИ) - Сергеева Александра (читать книги без регистрации .TXT) 📗
– Неспроста, – согласился озадаченный Батя, поднял чарку и замахнул, не чокаясь.
Похрустел капусткой, подумал и предостерег:
– О девке той ни слова. Тут дело такое, что тайной попахивает. Да не нашего полета. А короедов твоих не урезонить. Уже вон облизываются на выкупы. Они нынче итак хапнули изрядно – не всякому о таком и мечтать-то под силу. А жадность неутолимая в них все не угомонится. Коли уж на чистоту, так я жуков твоих трескучих передавил бы. Мужичков жаль, но свою башку жальчее.
– Не смогу, – признал за собой такую слабину Юган.
– Забудь, – согласился и тут старик. – Сам позабочусь. Чую, девку эту станут искать нешуточно. Можно, конечно, и ее по-тихому упокоить. Да тока ее смерть нашу с тобой не обманет, не отведет. Тока молчанием и спасемся. А в том мы с тобой рассчитывать можем лишь на себя. Девкой же, коли нас за ребро пощупать вздумают, откупимся. А то и приманим на нее пленителей, что на золотые цепи такие щедрые. Так и словим. И прихлопнем, чтоб докукой смертной над башкой не висели.
Он огладил широкую короткую бороду, помолчал, бросив взгляд в окошко напротив, и продолжил:
– Золотишко себе не бери. Все раздай по семьям кормильцев, что я упокою. И раздавай не вдруг, дабы любопытных не будоражить. Потихоньку сплавишь им все со временем. Тем перед совестью и очистишься. С такой-то долей можно жизнь прожить безбедно. Да детишек поднять ненапряжно. Коли то золото не уплывет милостью языков болтливых.
Дед был бестрепетен – молодого разбойничка аж покоробило от жгучей его ледяной нещадной расчетливости. Оно понятно: без того разбойный путь коротенек. Однако ж и братство разбойное чего-то да стоит. Ватага Югана не в один день сбивалась, да и не в один год: кровью испытано, смертью закалено. Поди-ка, сыщи замену, так каждый следующий хуже прежнего во сто крат. Опять же, дурная слава у того вожака, что людей своих не уберег. А добрая слава в разбойном промысле, почитай, половину всех дел вершит. Ну, и без симпатий сердечных тут не обходится, ибо все люди. Тот же Плешивый, скажем… И беседы с ним в радость, и драться бок о бок схватишься без раздумий. Деду-то, небось, кажется, что четверть века для жизни не срок. Дескать, ума скопить не успеешь. Но Юган в свои двадцать пять столько повидал, что иным и не снилось. А всего важней то, что в его башке пережитое задержалось цепко. И переварилось, как следует: к пользе и опыту.
– Будь по-твоему, отец, – мрачно буркнул он, замахнул свою чарку, занюхал краюхой хлеба и спросил: – С девкой чего делать?
– А чего с ней поделаешь? У Отрыжки останется.
– Темноглазая да черноголовая? Прям, таких у нас пруд пруди.
– О том я с Отрыжкой сам переговорю. Уж коли она не придумает, как выкрутиться, так и прочим не под силу.
– Вот как раз и переговори, – не стал возражать Юган, многозначительно пялясь за его спину.
Потом потрудился оторвать задницу от лавки и качнуть растрепанной с дороги да гульбы башкой:
– Не отдыхается, мать?
Батя потеснился от края лавки, дабы подружке было сподручней усесться. И махнул рукой, требуя выпивки с закуской для притащившейся к ним старой ведуньи по прозвищу Отрыжка. Кое-кто еще помнил муженька этой горькой вдовицы, что некогда навел шороха на державных путях-дорогах. И был зарублен, утащив с собой на тот свет не менее десятка дружинников. В правдивость этой сказки верили-не верили, но хитрющую старуху разбойничья братва куском не обносила – невместно так-то крохоборничать. Да и Батя, зная ее покойного супруга не понаслышке, благоволил к бабке. Величал ее не иначе, как по имени: матушка Благойла свет Вуколова дочь. Юган, почитая себя человеком неглупым, умышленно следовал примеру старого разбойника. И сам почитал старушку, и ватажникам своим не дозволял ни единого худого слова в ее сторону.
– Прими, матушка Благойла, – усевшись, выложил он на стол кошель аж с тремя десятками серебряников.
– Благодарствуй, сынок, – со всей серьезностью поклонилась ему бабка, чудом не путаясь в тряпье, навернутом на ней в три слоя. – Дай боги тебе удачи.
Молвила и, отставив к стеночке довольно внушительную клюку, плюхнулась рядом с возвышающимся над ней чуть не вдвое Батей.
– Сыта ли Благоюшка? – добродушно вопросил тот.
– Поклевала, – степенно ответствовала Отрыжка, сложив на груди ручки.
И вся-то она была махонькая, сухонькая, морщинистая. Однако следы былой красоты и ныне не оставили ее личика с большими голубыми глазами, высоким лбом и острым подбородком. Юган слыхал, будто Батя холостяковал из-за нее, хоть и был на десяток годков помоложе. Будто по смерти ее мужа набивался к Отрыжке в супружники, да та не захотела. Они, почитай, и жили-то на два дома, держась друг за дружку крепко-накрепко. Что там их связывало, неведомо. Да только Юган знал: коли захотят, расскажут, а нет, так клещами не вытянуть. Он довольствовался тем, что к нему бабка благоволила. И отнюдь не за его щедрые подачки – нищетой от нее лишь попахивало, а на деле той нищетой и не пахло.
Батя плеснул в малую чарку лучшего, что имел, южного винца, и чинно поднес старой подруге. Та столь же чинно приняла ее и откушала любимого лакомства со всем своим удовольствием.
– Что скажешь, Благоюшка? – слегка настороженно осведомился Батя, дождавшись, покуда она не закусит винцо ломтиком розовой буженинки.
– Это не выкуп, – с размаху залепила божья старушка в разбойничьи лбы.
– Уверена? – недобро сощурился Батя.
– Не кобенься. Ты уж и сам унюхал, чем оно воняет духмянственно, – промяукала Отрыжка, примериваясь к самогонке.
– Тайная управа? – позволил себе вмешательство Юган, как лицо шибче всех заинтересованное.
– Державники своих гостей такими кандалами не радуют, – возразила старушка. – Их на такие изыски сроду не тянуло. Уж я-то знаю. Наотведывалась сих кушаний до отрыжки, – едва ли не ласково усмехнулась она и указала на лежащий рядом кошель: – Я на них и грошика от твоих щедрот не поставлю. Товар свой купчик с боярской мордой вез тому, кто на такие кандалы расщедрился и не обнищал. Девчушечку везли из запредельного далека. На всей нашей обширной земле таких языков не водится. Даже в землях южных, где черноглазых морд полным полно. Понятно, что она еще израстется и личиком переменится. Тогда и судить можно, что за народец ее породил. С таким-то образом дивным.
– Девка красивая, – пожал плечами Юган. – Не спорю. Но чего ты там особо дивного увидала, убей, не пойму.
– Не о том думаешь, – задумчиво пробормотала Отрыжка. – Заступать дорогу высокородиям, себе дороже. Тебе конец, коли дознаются, что она здесь. Загубят ни за грош. Не по твоим клыкам добыча. Слышь, Перай, чего набычился?
– Думаю, как оно жить дальше, – отмахнулся Батя суесловием, явно что-то там надумывая на свою шею.
Бабка Отрыжка криво усмехнулась и прикрыла глаза, погрузившись в собственные думки о крыше своей холупки, что дала течь. Да о новой перине, что купить руки не доходят. Оно ж так запросто не проделать: у всех на виду да в урочный час. Как обставлен ее убогий с виду домишко, Благойла свет Вуколова дочь дозволяла видеть лишь надежному другу Пераю. И боле никому. Таскаться же по ночи с периной – а хотелось-то побольше да попышней – Отрыжка бы не сумела, добавь ей хоть десять пар рук. Спина пополам треснет. И сдохнет скорбная нищенка прямиком посередь улицы под боярской периной – смеху-то! А нынче в той перине уже и нужда великая – малую пленницу нужно устроить по-божески. Пусть там и матушка у нее жива, и батюшка, а все одно сиротка. Родителей ее днем с огнем не сыскать, коли какое чудо вдруг не нагрянет. Хотя, по совести, того чуда Отрыжка того не желала всем-всем-всем нутром до самого донышка. Уж так-то ей глянулась случайная девчонка, что ни в жизнь не отдаст она родную внученьку в чужие родительские руки – вот и весь сказ!
– А ты чего прижух, потрох благочинный, – внезапно опомнилась она, открыв глаза. – Чего задумал? Иль сам на мою малую облизываешься? Давай-давай. Вот прихватят тебя с ней. Да натянут кобчик на плечи твои могучие. И станешь шкандыбать коротышкой наизнаночным. То-то посчитается с тобой ворье малахольное – до отрыжки. Каждый день соплями кровавыми умываться будешь.
