По ту сторону пламени (СИ) - "Abaddon Raymond" (полные книги txt) 📗
— Осевых мест?
— Места трагедий. Ты их чувствуешь. Тебя туда тянет.
Закусываю губу, чтобы промолчать.
Я их создаю.
— Возьмитесь за столб. Мы возвращаемся. Крепко, нет, не так, — тянет притихшую девочку за платье, заставляя стать вплотную, кладет руки поверх наших. Выдыхает заклинание. — Теперь ждем.
— Те люди, которые страшнее теней. Они знают, как прогнать их? — шепчу. Нина слишком близко. Серые глаза широко распахнуты.
— Да. Но это и я тебе скажу: вспыхнуть, сжечь дотла тварей или погаснуть самой. В первом случае придут новые. Во втором — смерть.
— Должно быть что-то еще, — я не верю тебе. Не хочу верить.
Ночь превращается в яркий день, жара обрушивается пыльным покрывалом. Под пальцами вместо ржавчины лущится голубая краска: столб изменился. Я давлюсь несказанными словами.
— Ничего нет, — девушка лезет в рюкзак. Достает слипшийся конфетный ком — грязно-зеленый, с резким запахом полыни. Отламывает два кусочка.
— Вот, это восстанавливает иммунитет после контакта с мертвыми. Съешьте, или заболеете, — девочка безропотно сует конфету в рот. Я медлю.
Подчеркнуто равнодушный тон и — пристальный взгляд. Нина врет. Кладу свою часть в карман, к оберегу.
— Серьезно? Хочешь умереть от какой-нибудь простуды через неделю? Ешь, я хочу видеть. Мне не нужны проблемы, — поднимаю брови. — О, да ладно. Ты не сдашься так просто.
Волшебница истолковала мой жест по-своему. Фыркаю. Нет, конечно не сдамся. Я скорее вспыхну, чем погасну. Нашариваю звонкую мелочь, заколку, холодную колбу… мягкий кругляш стирательной резинки. Кладу в рот. Нина не замечает подмены.
— Выспись. Станет легче, — советует, уходя. Выуживаю и рассматриваю на просвет оберег: сургучная печать с символьным узором закупоривает склянку с серым порошком. Прах. Смеюсь и кричу вслед:
— Ты ведь только ради костей и пошла туда, верно?! Не для того, чтобы освободить их! Чтобы себя защитить! — Нина не отвечает, только шаг становится деревянным. Выдыхаю, глажу хрупкое стекло. Ладно. Ладно…
Не разбивать. Не открывать. Не повредить печать. Осевые места…
— Где мы? — девочка тянет за майку. Баюкает кисть: повязка черная от крови.
Мы на парковке, среди рядов раскаленных машин.
К Нине с лаем бросается собака.
— Привет, засранец. Что-то ты совсем свалялся, — девушка гладит пса. Дворняга скулит от счастья.
— Скоро узнаем, — там, где Нина уже не раз бывала. И будет снова, если повезет. Она исчезает за воротами, мы спешим следом.
— Твою мать, — выплевываю резинку. Не считая пса, улица в обе стороны совершенно пуста. Нинин знакомый виляет хвостом, но шарахается в сторону, когда я протягиваю руку.
— Смотри. Тут ходят трамваи, — девочка бежит к остановке. — Есть мой номер!
— Покажи рану, — усаживаю ее на скамейку. Напитавшись влаги, тряпка почти сползла. — Давай перебинтую.
Отрываю новую ленту от еще мокрого подола. Теперь юбка лишилась всех маков. Быстро, стараясь не смотреть, прячу под обмоткой чудовищный порез.
— Извини. Я так испугалась, что совсем не соображала, — она вытирает набежавшие слезы, размазывая грязь по щекам:
— Почти не болит, — кривится от боли. — Как думаешь, они теперь вместе? И с папой, и той девочкой…?
— Твоей пра-пра… кучу раз прабабушкой, — от жары мысли тяжело ворочаются в голове.
— Да. Анна, Натан, Истер и мама Эйлин. Я не забуду, — серьезно говорит девочка, болтая ногами. Вдалеке появляется трамвай.
— Вот, — вздрагиваю: запястье опутывает цепочка. Малышка возится, пытаясь застегнуть замочек одной рукой. — Ты тоже не забывай.
— Это же твой подарок? Зачем ты даешь его мне? — серебряные звездочки позвякивают при малейшем движении. На некоторых кровь. Меня знобит.
— Железо прогоняет смерть. Так Нина сказала, помнишь? — железо, не серебро, но я киваю. — Браслет прогонит чудовищ, которые пугают тебя.
— Прогонит… — повторяю эхом. Смаргиваю: глазам горячо.
— Спасибо.
Трамвай подобрался совсем близко, и девочка вскакивает, читая вслух номер:
— Девять! Мне подходит!
— Ты доедешь сама? — ей всего семь. Но усталость растекается в костях, и я вряд ли смогу хотя бы встать.
— Да! Конечно! Я сто раз сама ездила, — отмахивается, перекатывает во рту конфету: то одна щека округляется, то другая. Похожа на оборванку.
— Почему? — спрашиваю раньше, чем думаю. На перепачканном лице застывает уязвимое выражение:
— Бабуля уже старая, ей тяжело ходить.
— А мама и папа?
— Мама не живет с нами, только в гости ходит. А папа…
— …умер, да? — позади нее с лязгом останавливается вагон.
Опускает ресницы. Стряхивает мусор с остатков юбки. Едва разбираю слова:
— …ма сказала: такие, как папа, не попадают на небо. Я подумала, что встречу его там, где живут привидения. Но хорошо, что не встретила, да? — из открывшихся дверей выходят люди. Поток равнодушно огибает малышку, обнявшую себя за плечи. — Там страшно… только я теперь не понимаю, где он.
— Здесь. Он будет рядом, пока ты его помнишь. Пока скучаешь, — в конце все хотят лишь иметь значение. Пусть даже для одной только маленькой девочки. — Невидимый, но… это гораздо лучше дома с привидениями и даже неба.
Улыбается дрожащими губами — кругляшек леденца уже едва заметен. Голубой взгляд теряет фокус, а потом девочка рвано кивает, коротко машет раненой рукой на прощание и успевает скользнуть в закрывающиеся створки. Я смотрю вслед, пока фигурка за стеклом не размывается расстоянием. Ложусь на нагретое дерево скамейки. Мышцы ноют. Живот сводит от голода. Надо вернуться на сорок вторую улицу, забрать сумку: внутри пропуск, без него не попасть в общежитие. Но сначала полежу пару минут, я по-настоящему заслужила. Тихонько, чтобы никто не услышал, обещаю:
— Сегодня я перестану убегать.
Летний зной обнимает одеялом. По спине ползет капелька пота. Люди расходятся, мимо шумят машины. Звуки отдаляются, тают. Еще чуть-чуть отдохну, и… Проснувшись, долго не могу понять, где я и когда. Спрашиваю время у ждущей трамвай старушки — та брезгливо поджимает губы, но выплевывает:
— Двенадцать дня.
Что?
— Какой… какой сегодня день?
— Среда, — второе июня. Господи! Я проспала весь день и ночь! Целую ночь, полную темноты, и ничего не случилось! Я фыркаю — старуха шарахается в сторону. Ха! Конечно, я грязная, растрепанная, залитая кровью. Как не забрали в полицию? Подтягиваю колени к груди. Внутренности горят, тело ломит, а в горле клубится кашель, но я хохочу, не в силах остановиться:
— Кости работают! Я не одна вижу тени! Я не одна такая, я не сумасшедшая! — часто оглядываясь, старуха семенит прочь. Я смеюсь, спрятав лицо в ладонях, и вместе со мной смеются маленькие серебряные звезды.
***
Парковка оказалась на другом конце города от общежития и улицы, где я нашла девочку и потеряла сумку. Мелочи в карманах хватило доехать до центра, дальше я шла пешком, да что там — почти летела. Я умирала от голода, пропустила смену в баре, телефон остался в могиле. Но главное — я должна была скорее вернуться к столбу-порталу.
— Даже если Нина не объявится, она явно не единственный человек, понимающий в тенях и призраках, а значит — есть смысл поспешить обратно.
После сна мысли очистились, и стало ясно, как мало она, в сущности, сказала.
— Да ни черта вообще! — я бормотала под нос, сворачивая в коридор заброшенных домов. — Что за люди, которые страшнее темноты?
Быть может, у них, как у Нины, блестит металлом знак на груди: щит из тонких пересекающихся линий? А обереги? У них тоже есть обереги, прогоняющие теней?
— Тварей. Она назвала их тварями.
Чего она боится? Стоит ли бояться мне? Нина сказала: да, но…
Я остановилась, будто врезавшись в стену:
— Нет. Я не могу так жить. Больше не могу. Она предупредила, что кости перестанут действовать через несколько недель. Этого мало.
И гораздо больше, чем я мечтала.
Сумка стояла у бордюра. Но я бросила ее посередине дороги. Внутри не хватало кошелька и плеера, а у ежедневника выдрали первую страницу с логотипом бара. Студенческое удостоверение сменило карман.
