К нам осень не придёт (СИ) - Шелкова Ксения (электронная книга .txt) 📗
А тут давеча Денис под вечер, как господа улеглись, достал откуда-то бутылку сладкого вина. А потом выкушал больше половины и как начал рассказывать такое, что у Любы голова кругом пошла…
Оказалось, хозяин с барыней Катериной Фёдоровной задумали графиню Анну Алексеевну со свету сжить, а ему, Денису, велели всячески в этом помогать. А когда они это дело завершат, барин ему такого отступного выплатит, что Денис сам важным господином станет. А ещё передаст ему хозяин за верную службу доходный дом с пекарней и трактиром в первом этаже, пожалует свой экипаж с лошадью, что Денис сам от его имени покупал! Но вот только надо им хозяйку непременно извести, а то она барину надоела, жизнь ему портит, вздохнуть толком не даёт! Всё ей не то и не так — а, как её не будет, граф освободится и заживёт в своё удовольствие. Ещё и женится на той, которая по-настоящему любить его станет…
— Это он о Елене говорил? — охрипшим голосом спросила Анна. — Они втроём это задумали?
— Истинный Бог, барышня, не знаю, не хочу Елену Алексеевну оговаривать! Про неё слова не было, вот вам крест! Он только Катерину Фёдоровну помянул. А я как сказала, что побегу, всё расскажу вам — бросился он на колени, руки мне стал целовать, молить, чтобы не выдавала его. Мол, убьёт его барин как пить дать! Ещё говорил, что как поженимся мы, будем жить богато, не хуже господ, он меня всю бриллиантами да жемчугами осыплет, каждое желание моё будет исполнять! Дети наши сами будут баре, научатся по-французски говорить, на балах отплясывать! А то мы всю жизнь, как и родители наши, на побегушках бегали — неужто, говорил, тебе самой барыней стать не хочется?! Вот и заговорил мне зубы, закружил голову россказнями-то своими… А от меня и надо-то: всего лишь молчать и подождать, пока хозяин от вас избавится!
— Когда это было? — произнесла Анна. Собственный голос показался ей чужим: сиплым и надтреснутым.
— А вот как в усадьбу господ Завадских собрались… — всхлипнула Люба. — Я всё молчала, молчала… Но не могу больше! Жалко мне вас, барышня, вас дома ненавидят; а коли хотите выгнать за предательство, извольте, я уйду.
— А… Как они хотели это… это сделать? Он рассказал?
— Н-нет, — заикаясь, ответила Люба. — Господи, да я и слушать не стала бы! Да может, он и пошутил так, спьяну? Я как на следующий день пошла к нему и говорю: Денис, мол, если хочешь, чтобы я твоей стала, так чтобы выкинул эти мысли из головы, чтобы не брал греха на душу, не смел трогать барышню мою! А он: что ты, это я пьяный был, сам не помню, что болтал, ведать не ведаю такого, Любонька! А сам всё оглядывается, руки мне целует, к себе прижимает, и глаза этак блестят испуганно! Ну, думаю, а вдруг он всё же взаправду?.. А потом мы все на охоту поехали…
— Больше вы с Денисом об этом не говорили? Про Елену он так ничего и не сказал?
— Про неё ничего. А так он на своём стоял — не знаю, не помню, — развела руками горничная.
Анна долго молчала, глядя в угол, затем поднялась, закуталась в свой старый платок, заботливо сохранённый Домной Лукинишной.
— Хорошо. Спасибо, Люба, что созналась. Теперь иди.
— Барышня, коли хотите меня выдрать али выгнать за такое в шею — воля ваша! Только не проклинайте; мне бы хоть на том свете с вами и вашим батюшкой встретиться и прощение вымолить! — рыдая, говорила Люба.
— Люба, иди спать, оставь меня сейчас. Никто тебя не гонит, только я хочу побыть одна. Скажи Домне, чтобы меня не беспокоила, — тихо, но твёрдо попросила Анна.
Продолжая плакать, горничная вышла и плотно притворила дверь.
* * *
Анна стояла перед старым мольбертом, который Домна принесла из кладовки, и яростно набрасывала углём первое, что в голову пришло, стараясь ни о чём не думать. Не думать…
На холсте появлялись контуры, переходившие в силуэт; Анна не останавливалась. Ей казалось: если она перестанет — всё, что после рассказа Любы теснилось в её мозгу, просто разорвёт голову и сердце изнутри. Сейчас же она внутренне оцепенела, все чувства словно заморозились. А силуэт под её рукой постепенно превращался в волка, того самого, её спасителя: огромного, с поджарым мускулистым телом, острыми, будто кинжалы, клыками. Должно быть, в миг опасности его глаза загорались холодным, бледно-голубым огнём. Волк никогда ничего не боялся.
А прямо над хищником реял ворон, раскинув сильные крылья, и хрипло, надрывно кричал. Когда-то у Анны была жизнь, теперь казавшаяся сном: её папенька жил и здравствовал и никому на свете не позволил бы её обидеть. Как давно это было! Тогда ворон прилетал к ней, и Анна кормила его молоком и хлебом. Птица склонила голову и смотрела на неё в упор; казалось, этот взгляд проникает в самую душу… Вот если бы ворон вернулся! Если бы волк смог защитить её не только от той несчастной борзой! Ведь собака не была виновата: напасть её заставили люди. Самые близкие Анне люди.
У волка густая, тёмно-серая шерсть и удивительно светлые глаза. Человеческие глаза!
Что же ей теперь делать? Уехать? Но куда и с кем? Если Владимир, мачеха и Елена твёрдо решили уничтожить её, отъезд не поможет. Им нужно, чтобы она исчезла с лица земли. Так как Левашёву более всего важна собственная репутация, он никогда не согласится просто разойтись с женой — это же будет неслыханный скандал, о них станут болтать все, кому не лень! Уйти навсегда можно только в монастырь — но ведь Анна ничуть не ощущала в себе тяги к монашеству! Зачем же ей в монастырь, когда она так молода, красива, так хочет жить!
У ворона угольно-чёрные перья, острый взгляд и сильный, почти стальной клюв. Вероятно, тому, кого птица ударит этим клювом, совсем не поздоровится!
Владимир хочет избавиться от Анны и жениться… Жениться на Елене. Но это невозможно, по закону их нельзя обвенчать! Или они уже придумали какую-то лазейку? Анна была не сильна в церковных и брачных вопросах, могла лишь предположить: вдруг это как-то получится? Всю жизнь Элен ничего так не желала, как выйти замуж за Левашёва! Вероятно, она слишком устала от унизительной роли любовницы — и решилась устранить сестру, укравшую её счастье. Разумеется, у Елены куда больше прав называться графиней Левашёвой — ведь у неё дети от Владимира…
Анна стиснула зубы. «Элен, ты ведь любишь меня? Любишь, несмотря ни на что?» «Люблю, конечно люблю…» Кто же у неё оставался? Елена? Но она тоже… Нет! Не думать об этом!
А если просто сбежать — куда глаза глядят? Они с Любой могут уйти отсюда, нанять извозчика, отправиться в соседний город, и дальше… Впрочем — глупости! Люба не захочет сопровождать её в никуда, да и доверять ей после всего, что случилось, невозможно. Люба знала, что Анну хотят убить. Знала и молчала. То ли из симпатии к Денису, то ли просто купилась на его обещания роскошной жизни?! У Анны пока не было сил это обдумывать — слишком болезненной оказалась эта история. К тому же она не представляла себе, как это так, уехать куда-то совсем одной, без средств: ведь в кошельке у неё не так много денег! Она уже понимала, что вытребовать свои деньги у мужа сейчас уж точно не выйдет. Владимир и Катерина Фёдоровна распоряжаются её состоянием, её и Елены.
Мысли снова закружились хороводом. Зачем она написала завещание в пользу Елены и её детей?! Теперь сестре вдвойне выгодна её смерть. Или… Или Елена не желала её гибели, а Левашёв и мачеха решили провернуть всё это сами?!
Ах, если бы это было так! Если бы оказалось, что хотя бы Элен её не предала! Тогда Анне было бы легче вынести этот страх и давящую боль в сердце, от которой трудно дышать… Она снова набросилась на свою картину: морозная ночь, луна, тёмное дерево, лишенное листьев — поздняя осень. Глаза волка светло и холодно светятся в темноте, а крылья ворона на фоне луны кажутся чернее самой ночи…
В саду закачались деревья от порывов ветра; прямо рядом с окном старый дуб застучал и заскрёб голыми ветвями по стеклу. Звук был неприятным. Анна с досадой покосилось на окно: аж мороз по коже от этого скрежета! Она снова перевела взгляд на картину. Казалось, и волк, и ворон готовы спрыгнуть с холста, их тела были напряжены, словно взведённые пружины! Должно быть, они лишь ждут подходящего момента… Она постояла ещё перед мольбертом и опять обернулась к окну: что за странный звук?..
