Падение (СИ) - Андерсон Альбина (список книг .txt) 📗
— И где ты была? — засунув руки в карманы спрашивает он ее. — От волнения голос у него садится и он переходит на шепот. — Где ты была? Звонила твоя мать, звонили из театра…Я отправил миллион сообщений на телефон твоей двинутой подруги. А в ответ ни слова. Тебя ищет полиция, твое имя есть в списках всех моргов Москвы. И только недавно твоя мать сказала что ты жива и здорова.
Кира молчит.
Он жадно вглядывается ей в лицо.
— Только не говори что ты пришла за телефоном…
— За телефоном, — испуганно повторяет она.
Как ни странно они приехали на нужный этаж.
— Ну хорошо, тогда пойдем. Заходи.
Она останавливается в коридоре.
— Я здесь подожду.
— Под дверью?
Кира не двигается с места, только судорожно сжимает сумку. Вздохнув, Глеб уходит в комнату и возвращается с телефоном. Он неважно выглядит. Бледен, давно не брит, на протертых джинсах насажены пятна, но самое главное глаза. Тревожные и измученные.
— Прежде чем я отдам тебе телефон, я хочу чтобы ты меня выслушала.
— Я очень тороплюсь.
Она еле сдерживается, чтобы не заплакать.
— Это не займет много времени. Тогда с Мариной…Я почти точно знаю, что ничего не было.
— Почти?
— Я не могу доказать тебе…Но я думаю что между нами ничего не было. Да положи свою сумку, что ты в нее так вцепилась? Пойми, я ехал к ней, чтобы разорвать. Мы выпили и что случилось потом я совершенно не помню….
— Это очень удобно, когда так отшибает память.
Она чувствует как глаза начинают затопляться слезами. Лишь бы не моргнуть.
— Ты мне не веришь? Что же, я бы тоже наверное не поверил. Но я прошу тебя…
— Телефон, — в нос говорит она.
Глеб протягивает ей телефон. Скользнув пальцами по его теплой руке, она закрывает глаза и уже не может сдержать слезы. Отворачивается и лихорадочно пытается открыть дверь.
— Кира, останься. Прости меня, если можешь…Мне очень плохо. Я правда…Cовсем не могу без тебя. От меня осталась только половина того Глеба, которого ты знала. И я думаю лучшая половина…
Голос его дрожит. Рука Киры застывает на замке. Голова бессильно свешивается и она прислоняет горящий лоб к двери. Она не может уйти отсюда. Медленно поворачивается и делает нерешительный шаг к Глебу. Бросившись ей навстречу он крепко обнимает ее.
Нежно тикает секундная стрелка на будильнике. За окном гул машин с дороги, кто-то сигналит. Фонарь зажегся внизу, погас и снова зажегся. Из-за стекла льется молочный свет месяца и одним прозрачным лучом выхватывает из темноты два обнаженных силуэта на кровати. Обхватив руками лицо женщины, мужчина всматривается в него. Ее близость мучает его и одновременно делает счастливым. Женщина нужна ему как никогда раньше. За долгие дни тревожного одиночества он понял это. Без нее он слеп и глух. Ему хочется видеть и слышать только ее. Без нее ему не хочется говорить. Не для кого. Только она может услышать то, что ему хочется сказать. Без нее нет лунного луча раздвигающего шторы, нет никаких важных звуков и запахов в жизни.
Нужно включить торшер, чтобы немедленно увидеть ее лицо. Он уже соскучился. Тянется к шнуру. Щелчок и комнату режет на свет и тень. Кира кладет голову на грудь Глебу. Кровать как большая, устойчивая лодка, не страшен даже самый свирепый шторм. В лодке двое. Он и она в бескрайнем океане. И только. Им никто не нужен и им не страшно, потому что они вдвоем. Они не знают куда плывут, но им все равно, потому что они вместе.
— Как я раньше жил без тебя? — спрашивает он.
— Не знаю. Я без тебя никогда не жила.
— Мне было так плохо, когда ты ушла. Я курю теперь…
— Ты бросишь.
— Я брошу, — обещает он. — А ты больше никуда не уйдешь, — горячо шепчет он ей в ухо.
— Да, — соглашается она.
— Я даже женюсь, если нужно.
Лицо его серьезно.
— Да.
Глеб поднимается на локте и убирает локон с ее щеки. Рот его растягивается в озорной улыбке.
— Мы уедем из этого города и будем жить в деревне. У нас будет дом, большая кухня, и я куплю тебе хлебопечку. Ты будешь толстой и счастливой.
— Балерины не бывают толстыми, Глеб, — говорит Кира приподнявшись на локте, — Меня пригласили на просмотр.
Он садится на кровати.
— Заболоцкий — отличный парень. Звонил мне днем и ночью…Мы вместе искали тебя.
— Он очень хороший друг, — соглашается Кира. — Я иду завтра и будь что будет. У меня сердце бьется через раз, так я боюсь.
— А я не боюсь. Моя девочка размажет по стенке всех корифеев.
— Я люблю тебя!
— А я? Ну иди ко мне…
Глеб улыбается. Глаза его светятся нежностью и страстью.
Только что доставили пиццу. От чашек с кофе поднимается пар. Они оба сидят на высоких табуретах на кухне. Завернутый в полотенце Глеб как никогда похож на юного римского императора. Он голоден и ест с аппетитом. Кира откусывает кусочек от треугольника и возвращает его в картонную коробку. Завтра в театре ее ждет серьезное испытание.
— Я рад что меня выставили из этого клоповника, — признается он. — Сам бы я никогда не решился. Было противно, но удобно. Перспективы, приличные деньги, машина…Слишком комфортно, чтобы снова бегать по улице. Теперь у меня есть время подумать, чем я на самом деле хочу заниматься.
Она кивает головой.
— Прости, это из-за меня…
Глеб бросает пиццу и берет ее за обе руки.
— За что прости? За что? Это ты меня прости. За все…
— Не будем об этом, — испуганно прерывает его она.
— Хорошо не будем. Я на самом деле рад, что свободен. В этом городе есть миллион возможностей для такого славного мучачо как я.
Он не унывает и вправду теперь выглядит бодрее.
— Завтра утром мы перевезем твои вещи.
— Послезавтра, Глеб.
— Кира!
— Утром я иду в театр, а вечером должна заменить Зилолу. Я обещала! В субботу женится ее кузен — Махмуд и там какие-то грандиозные приготовления. Муся будет поздно, у нее вечерние классы. Так что больше некому. Глеб, я не могу подвести, Зилола так много сделала для нас.
Он вздыхает и много раз целует ее запястье.
— Ты отвратительно-порядочная девочка, Милованова. Это отвратительно, потому что других таких больше нет! Только не меняйся, ладно? И поклянись, что ты больше никогда не пропадешь!
— Клянусь!
Глава 38
Вверх, по отвесной стене дома поднимается человек. На спине его горбом топорщится рюкзак. Перебирая руками и ногами, как огромный геккон, одним броском он проворно взбирается сразу на несколько метров. Замирает на секунды, чтобы осмотреться и потом снова карабкается вверх. Вот последний, нужный этаж — четырнадцатый. Он вцепляется в наружный подоконник. Так и есть, раздвижное окно до конца не закрыто. Все- таки Зигги — беспечный идиот, но сейчас это только на руку. Стараясь не шуметь, Таракан сдвигает раму до упора. Она тяжело, но поддается. Подтянувшись он садится на подоконник и залезает вовнутрь. Конечно, через дверь было бы гораздо легче. Тайка дала ему дубликат ключей, но один из них не проворачивался. Зигги видимо оставил ключ в замке. Когда Таракан завозился, в подъезде за соседней дверью залаяла собака и ему пришлось унести ноги.
В квартире темно. Воздух тяжелый, пахнет стройкой и въевшимся в стены куревом. Таракан осторожно опускает рюкзак на пол. Он знает план квартиры, но не бывал здесь раньше, его никогда не приглашали. Зигги Таракана недолюбливал и смеялся над ним. Иногда довольно жестоко. И хотя внутри Таракана все кипело, он сдерживался изо всех сил. Что возьмешь с юродивого? Смеривая Зигги взглядом он часто думал, что легко бы мог накостылять этой сопле. Его и пальцем перешибешь. Но он не хотел неприятностей, хотел быть чистым перед Братством и отделял зерна от плевел. Когда в самый первый раз он прибыл на осмотр к Еникееву, там его уже ждал Зигги. Сложив руки на подоконнике он сидел у открытого окна и не отрываясь смотрел вниз. Еникеев долго крутился возле Таракана, измеряя приборами все, что можно было измерить внутри его тела. За все это время Зигги ни разу не обернулся и не произнес ни звука, только несколько раз щелкнул зажигалкой. Когда наконец доктор предложил Таракану одеться, Зигги резко встал и уставился на него. Глаза у него были тусклые.
