Влюбленный Дракула - Эссекс Карин (книги без сокращений .TXT) 📗
Стоны эти стали еще громче, когда мы пересекли холл. Миссис Снид извлекла из кармана фартука связку ключей и отперла высокие двустворчатые двери. Тут слух мой поразила дикая какофония звуков. Визг, рычание, плач, крики и завывания — все это сливалось в один нестройный хор, отчаянную песнь несчастья. Прислушавшись, я различила в этом хоре высокие и низкие голоса. Тем не менее все они принадлежали женщинам, и я спросила у своей спутницы, где же мужчины.
— Это женское отделение, — пояснила миссис Снид. — Мужчины содержатся отдельно.
Не обращая на шум ни малейшего внимания, моя провожатая двинулась вдоль по коридору, мимо множества дверей, некоторые из которых были снабжены смотровыми глазками, а другие — зарешеченными оконцами. Если в той части дома, где располагались жилые помещения, пахло, как и во всех старинных домах, сухим деревом и пылью, здесь, в клинике, воздух был насквозь пропитан запахом железа и ржавчины. Мы вновь поднялись по какой-то лестнице, на этот раз узкой и темной, и оказались перед дверью в кабинет доктора Сиварда.
Войдя в эту тесную комнатку с высоким потолком и узкими окнами, я увидела, что доктор сидит за столом и говорит что-то в стоящий перед ним фонограф. Заслышав шаги за спиной, он резко повернулся.
— Доброе утро, миссис Харкер, — приветствовал он меня. — Я тут пытался доверить фонографу кое-какие свои врачебные наблюдения. Чрезвычайно удобное изобретение этот фонограф. Вы с ним знакомы?
— Откуда же, — пожала плечами я, вспомнив наставления Кейт. Если верить мой подруге, изображая полнейшее невежество, я быстрее достигну цели. Мужчины обожают демонстрировать перед женщинами свои знания. Доктор Сивард, несомненно, был рад возможности объяснить мне, как работает хитроумная машина.
— Вы записываете все, что происходит в клинике? — осведомилась я, надеясь, что он сочтет мой вопрос проявлением обычного женского любопытства.
— Да, все важные события мы стараемся фиксировать, — ответил доктор. — Теперь, когда у нас есть фонограф, это стало намного проще.
Он предложил мне чашку чая, но я заверила его, что горю желанием безотлагательно начать знакомство с лечебницей.
— Что ж, тогда идем, — кивнул Сивард и, захватив какие-то бумаги, лежавшие на столе, распахнул передо мной дверь. Мы спустились по лестнице и оказались в холле, где нам поклонились две женщины в голубых передниках.
— Хочу вам представить миссис Харкер, которая выразила желание помочь нам в нашей работе, — обратился к ним доктор Сивард.
Женщин, смеривших меня не слишком приветливыми взглядами, звали миссис Кранц и миссис Вогт, и они являлись старшими смотрительницами.
— В большинстве своем наши больные не представляют опасности, но эти две леди строго следят за тем, чтобы в клинике не возникало никаких непредвиденных случаев, — сообщил он мне, прежде чем кивком головы позволить смотрительницам удалиться.
— Мне вовсе не по душе, что вы все время величаете меня миссис Харкер, — с улыбкой заметила я, когда мы вновь остались вдвоем. — Это звучит слишком официально. Сделайте одолжение, зовите меня просто Мина.
— С превеликим удовольствием, — откликнулся он. — Только уж и вы, в свою очередь, зовите меня Джон. Однако в присутствии пациентов, да и всех прочих, нам лучше не позволять себе подобных вольностей.
— Разумеется, доктор Сивард, — кивнула я.
Возможно, затевая с доктором подобие флирта, я совершала ложный шаг. Но я чувствовала, что нравлюсь ему, и не могла устоять перед искушением использовать это обстоятельство в своих целях.
Сивард распахнул очередные двери, и мы оказались в маленькой библиотеке с высоким потолком, обшитым деревянными панелями, и камином, в котором тлел огонь. За ломберным столом две пожилые женщины играли в карты, молодая девушка, лежа на диване, что-то бормотала себе под нос и гладила свои груди. Две дамы, безмолвно шлепавшие картами по столу, не обращали на нее ни малейшего внимания.
Мы с доктором остановились в дверях. Никто даже не взглянул в нашу сторону.
— Это Мэри, — вполголоса сообщил он, указав на девушку. — Она поступила к нам три месяца назад. Ей всего пятнадцать. Родители девочки были вынуждены обратиться к нам, так как поняли, что период полового созревания оказался губительным для рассудка их дочери. Хотите заглянуть в ее медицинскую карту?
С трудом разбирая слова, нацарапанные торопливым и небрежным почерком, я прочла:
«Факты, указывающие на душевную болезнь: Беспричинный смех, который сменяется упорным молчанием. В обществе мужчин проявляет чрезмерное возбуждение и шаловливость. По словам родителей, как-то раз принялась ходить колесом на лужайке, на виду у многочисленных зрителей обоих полов. После этого случая они попросили семейного доктора осмотреть их дочь, однако она воспротивилась осмотру и даже на просьбу высунуть язык ответила отказом».
Я перевернула несколько страниц, дабы ознакомиться с последними записями доктора Сиварда, сделанными несколько дней назад.
«Пациентка ест без аппетита, часами сидит, закрыв глаза, и поглаживает свои груди. Водолечение, изоляция и прочие методы не возымели никакого эффекта. Вагинальные свечи с бромидом калия, применяемые для снятия возбуждения, принесли лишь временное облегчение. В период менструаций пациентка пребывает в состоянии крайнего волнения, все прочее время полностью погружена в себя».
— Сегодня она совершенно спокойна, — заметил доктор, забирая у меня карту и делая в ней какие-то пометки. — Не будем ей мешать.
Тем временем одна из пожилых леди бросила на стол последнюю карту, которую держала в руках. Седые ее волосы, в которых темнело несколько каштановых прядей, были уложены в аккуратную прическу и казались мраморной глыбой с редкими прожилками. По виду ей могло быть и шестьдесят, и восемьдесят лет. Она заметила мой взгляд, и глаза ее, как это ни удивительно, тут же вспыхнули живым огнем.
Я была поражена, разглядев, что глаза имеют ярко-зеленый оттенок, который можно встретить лишь у детей или у молодых девушек. Создавалось впечатление, что глаза эти принадлежат другому лицу, тому девичьему лицу, которое давным-давно исчезло под маской бесчисленных морщин. Во всем прочем внешность пациентки вполне отвечала ее возрасту — кожа на руках была желта, как пергамент, тело иссохло от времени.
— Эта женщина так странно на меня смотрит, — шепнула я на ухо Сиварду.
— Вивьен провела здесь много лет, — пояснил он. — Я не могу представить вас ей в присутствии леди Грейсон, ее партнерши по картам. Дело в том, что леди Грейсон считает Вивьен королевой, и убеждать пожилую даму в противном будет чрезвычайно жестоко.
Осторожно прикрыв за собой дверь в библиотеку, мы вновь двинулись по коридору. Доктор все время убыстрял шаг, и мне с трудом удавалось не отставать от него. Наконец он остановился около двери, снабженной зарешеченным окошечком. Заглянуть внутрь я не могла, так как Сивард встал прямо напротив окна. Разобраться в звуковом сумбуре, наполняющем холл, было нелегко, и все же я заметила, что из-за этой двери не долетает ни единого стона. Сивард достал из кармана ключ, вставил его в замок и обернулся ко мне.
— Джемина, которую вы сейчас увидите, страдает тяжелым эмоциональным расстройством, — сообщил он, открыл карту и прочел вслух: — Пациентка общительна, жизнерадостна и чрезвычайно разговорчива. Однако временами впадает в подобие ступора и отказывается от пищи. В такие периоды рекомендуется насильственное кормление.
— Насильственное кормление? — эхом переспросила я, моментально вспомнив, что подобной процедуре подвергалась и Люси.
— Да, — кивнул Сивард. — Осуществляется это следующим образом: в рот пациента вставляется трубка, через которую в пищевод вводится питательная смесь из молока, яиц и оливкового масла.
— Понятно, — кивнула я и судорожно сглотнула, представив трубку в своей собственной гортани.
— Не сомневаюсь, Мина, вы думаете сейчас, что это жестоко, — проницательно заметил доктор. — Но разве подобная жестокость не оправданна, когда речь идет о спасении жизни больного, вознамерившегося уморить себя голодом? Среди молодых женщин подобное намерение встречается удручающе часто.
