Фадрагос. Сердце времени. Тетралогия (СИ) - Мечтательная Ксенольетта (книги txt) 📗
Я убрал волосы за уши, вдохнул глубже. Следующие два шага дались легче, а потом…
Нельзя измерить ценность того, чего нет. А рядом с этой девушкой время часто ускользало или вовсе исчезало.
Глядя на горделивую фигурку, застывшую в задумчивой позе, я пытался сдвинуться с места, но не мог. Не мог насладиться ее видом: прямой осанкой, вытянутой шеей и высоко поднятым подбородком. Аня сидела на верхней ступени крыльца, уперевшись запястьем в колено и сжимая кулак. Напряженная, натянутая – снова переполненная ненавистью. К кому на этот раз? Опять не угодил Фадрагос?
Под растекающийся жар в теле я рассматривал ее и не верил, что вижу снова. Солнце добавляло темным волосам отсвета меди, уплотняло тень под густыми ресницами. Я любовался и сведенными на переносице бровями, и легкими росчерками морщин, спускающимися от курносого носа, и поджатыми в презрении губами. Казалось, Аня вот‑вот оскалится и…
Я кивнул собственным мыслям, вспоминая минуты страшного безумия Ани. Она способна рычать не хуже зверя, обламывая до крови ногти о землю и вселяя уверенность, что загрызет, если осмелишься встать у нее на пути. Она умеет кричать и рыдать так, что рыдания превращаются в вой, трогающий сердце не слабее волчьей песни. В отчаянной ярости она лишается малейшего страха и без раздумий отдает тело темным духам. Она сама становится источником страха, безумия и смерти. Она…
Я потер грудь, стараясь унять жжение. Сердце билось не быстро, но сильно. Будто хотело сломать кости и пробить грудь. Будто рвалось преодолеть последние несколько метров и оказаться в руках той, кому принадлежало уже давно. Руки запрели в перчатках, и я снял их, заткнул за пояс. Мокрая от пота ладонь скользила по рукояти кинжала, а пальцы превратились в чужие – слабые, неповоротливые, холодные. Во рту пересохло, и у меня не получалось сглотнуть колючий ком.
Пора.
Следующий шаг прервался пронзившим осознанием – не простит.
Высказанные упреки зазвучали в голове приговором. И я пошатнулся, не выдержав их веса.
Рель…
Зачем я пришел сюда? Помешать ей в новой жизни? Обрадовать тем, что Дарок не будет искать ее? У нее нет причин верить ему на слово, как нет причин верить и мне. И мои клятвы для нее тоже ничего не стоят. Я сам показал ей их ничтожную цену. Я много раз обещал ей, что не оставлю одну, но постоянно оставлял. Я хотел помогать ей, поддерживать, но жестокими уроками учил самостоятельности. И даже выполнив ее желание ценой всего мира, не простил и попрощался, будто вина лежит целиком на ней. Но это был и мой выбор. Выбор, продиктованный злостью, обидой и пониманием, что мне – безвольному, неразрушимо прикованному к ней, – не нужен мир без нее. Весь Фадрагос вместился в нее, и, уходя, она забирала с собой смысл моей жизни.
Я прикрыл глаза и улыбнулся. Силы вернулись, пальцы крепко сомкнулись на рукояти кинжала. Все правильно, и ничего не изменилось: Фадрагос и она по‑прежнему для меня не имеют различий. Не простит – не страшно: значит, будет счастливо жить и без меня. Пожалуй, будет больнее, если она меня попросту не узнает.
Тень листвы дрожала у самых ее ног, будто тянулась и привлекала внимание. Но Аня не замечала ни ее, ничего вокруг. Смотрела с ненавистью в пустоту перед собой и сжимала кулак.
Отвоевывая у страха спокойствие и добиваясь равнодушия, я приблизился к калитке и тронул деревянную перекладину. Духи Фадрагоса, помогите мне.
– Можно? – спросил громко и испугался собственного голоса. В растерянности подчеркнуто добавил: – Знахарка.
Взгляд карих глаз обжег привычной злостью, но мне хватило сил ответить на него вежливой улыбкой. Аня долго смотрела на меня без узнавания, затем нахмурилась сильнее, кивнула и отвернулась.
Сердце перестало биться, холод в одно мгновение влился в тело. Улыбку не удалось удержать на лице, и я тайно порадовался, что Аня отвернулась. И пусть я ожидал и такую встречу, но не предполагал ее тяжести.
Рукоять кинжала скрипнула в ладони, и я шагнул вперед. Назад дороги нет. Мне придется принять любой исход, любое ее решение. Знакомые черты лица вблизи вскружили голову. Голос точно дрогнул бы, если бы близость не позволила говорить тише:
– Я присяду?
И вновь кивок.
Она не хочет смотреть на меня, потому что не простила? Или потому, что успела охладеть ко мне настолько, что теперь не рада нашей встрече? Она привлекательна, молода. Наверное, времени прошло достаточно, чтобы начать новую жизнь. Я ведь предполагал этот вариант.
Деревянная ступень скрипнула под моим весом. Я сцепил руки в замок и свесил между коленями, уставился бестолково на землю. С пустой головой наблюдал, как ветерок легонько колышет траву. И чувствовал… От Ани исходило тепло, и оно пробиралось под одежду, согревало, дурманило. К девичьему боку хотелось прижаться, а ее обнять. Но кто я для нее теперь? Какое право я имею согреваться ее теплом?
Я вдыхал все глубже и глубже. От нее пахло травами и целебными настоями. Горечь ароматов оседала на языке, и мне хотелось раскатывать во рту их терпкость вечно. Возможно, это и не хвоя, но память подсовывала смолистый привкус. Повернуть голову и посмотреть на Аню было страшно. Не так, как бывает порой в бою, и не так, как было страшно за несколько минут до этой встречи. Этот страх был отрезвляющим, и мыслями, что я уйду из поселения без Ани, что мы расстанемся с ней чужими друг для друга людьми, селил на сердце равнодушие. Как мороз в Ледяной пустоши, убивал все чувства, делающие меня живым. Как осколок льда в сердце. Он словно опять превращал меня в Вольного.
Однако я посмотрел на нее. Столько храбрости понадобилось набраться, чтобы просто скосить глаза… Столько храбрости и мужественности исчезли за один лишь миг. Бледная. Какая же она бледная. И ее тревогу, отражающуюся на лице, хотелось стереть, разгладить пальцами. Посмотреть в испуганные глаза прямо, а не исподтишка, обхватить ладонями щеки, разогреть их своим теплом, которое во мне еще осталось, и пообещать, что вместе мы обязательно со всем справимся. Но охватившее волнение не позволяло даже вдохнуть.
Эта ночь была для нее сложной. Видимо, я пришел не вовремя. Мне хотелось видеть радость в ее глазах, улыбку на лице. Хотелось многого. Но вышло все совсем иначе.
Молчание угнетало, и я не мог его победить. Украдкой любовался девичьим лицом и ругал себя. Я окончательно стал безвольным, когда потерял смысл жизни и отказался его искать. Попрощался с Аней, вернулся туда, где мне никто не был рад, и закрыл глаза на время. Я потратил непростительно много времени впустую. На глупые обиды, на удовлетворение ненужных капризов, навязанных чужими идеалами жизни. На переосмысление.
– Я думала… – голос прозвучал неожиданным свистом кнута. – Я думала, что никогда больше никого не убью.
Аня поджала губы, нахмурилась и побледнела сильнее.
– Думала: изучу целительство и стану знахаркой. Буду всех спасать. Ну, знаешь, как бывает во всех красивых историях об отважных целителях, которым все кругом благодарны, а они после многих рассветов или шагов Солнца исцеления приходят домой с осознанием, что спасли чью‑то жизнь. И на душе светло, и на сердце легко, и любая благодарность дарит крылья и возносит. Как же… – хмыкнула, до хруста сжимая кулак. Сглотнула, свесила голову ниже и тише произнесла: – Я не задумывалась, что иногда придется делать выбор. И что руки будут снова в крови, да еще…
Замолчала и отвернулась, пряча от меня лицо.
– У всех бывают неудачи, – выпалил первую чушь, пришедшую в голову, едва не потянувшись рукой к девичьему подбородку. Хотелось видеть карие глаза, видеть эмоции. Стиснул мокрыми ладонями колени, с трудом останавливая себя от бездумных порывов. Облизал сухую корочку, покрывшую губы, и мысленно стал подыскивать более достойные слова утешения.
Аня тряхнула волосами; вновь подарила возможность любоваться своим лицом.
– Это не было неудачей, – со злобой произнесла и поморщилась. С силой потерла большим пальцем костяшку указательного. – Это было незнание. На Земле сказали бы о низкой квалификации, но у нас даже слова такого нет. Наверное, поэтому меня никто не осуждает.
