Фадрагос. Сердце времени. Тетралогия (СИ) - Мечтательная Ксенольетта (книги txt) 📗
Либо я сумею сторговаться с Дароком.
– Эта тварь должна заплатить за все, – приблизившись ко мне со спины, едва слышно произнес Хар.
Я сжал кулаки и сказал то, в чем был убежден:
– Утихомирь ярость, брат. Судьба Фаррда уже решена.
* * *
Впервые о ритуале я услышал от Кхангатора. Викхарт живописно рассказывал мне и Вайли, какое таинство заключает в себе все от начала голодания до пролитой крови в ритуальном кругу. Трудно после долгих дней голода и изнурительных тренировок просидеть от рассвета до заката под палящим солнцем. Видеть воинов перед собой, помня, что один из них с наступлением темноты попытается убить тебя и, если ты не достаточно соберешься с силами, наверняка убьет. И раз ты оказался на священном плато васовергов, значит, твоя жизнь неоднократно толкала тебя в скверну. А память… Память пробуждает самое темное, стоит тебе только остаться наедине с собой.
Голод, страх за жизнь, убийство невинного животного, кровь, снова жертва – снова кровь. Ярость не может дальше спать после того, как Солнце весь день прожигало тебя насквозь. Жар дня, проведенного в заточении худшего из всех острогов – в заточении с самим собой, внутри себя и в темных закоулках памяти, – разожжет пламя злобы, даст силу к бою насмерть и к желанию убивать. Естественно, если есть чему разгораться.
Кхангатор рассказывал, что нередко люди, фангры и эльфы не дожидались боя. Не дожидались даже ночи. Поднимались со своих мест засветло и под беспощадным надзором Солнца прыгали со скалы.
Я слышал о ритуале от Кхангатора многое и был готов к нему.
Затемно, после несложных процедур, я, Хар и Ронм взяли своих жертв, обмолвились несколькими словами и направились к дороге. Васоверги многочисленной толпой шли по ней, не смея нарушить остаток спокойной ночи голосами. Для половины из нас эта ночь была последней.
Вереница событий потянулась, как и эта толпа к священной земле, – тихо, с обыденным хладнокровием, но с чувством назревающей бури и скорого конца. Я постоянно высматривал Дарока в толпе. Надеялся, что все пойдет по плану, и запрещал себе беспокоится, что замысел провалится. Беспокойство больше касалось Ани. Я рассказал о ней Фаррду, и он сделает все, чтобы разыскать ее. Но я верил, что Вестница станет его слабостью, пробудит в нем жадность, и та погубит его. Он будет медлить с поиском, будет заинтересован в том, чтобы как можно меньше существ знали о Вестнице. И для начала он устранит опасного конкурента – Дарока. А Аня… Она должна уметь сама постоять за себя. Если ее не нашли до сих пор, значит, за нее можно лишь порадоваться. Она жива, она нашла себе интересное дело, она…
Разъедает сердце тоской.
Я тряхнул головой, прогоняя воспоминания о ней. Иногда мысль, что меня могут убить, пугала меньше, чем мысль о нашей встрече. Что мы скажем друг другу? Как она посмотрит на меня? Вдруг у нее уже кто‑то есть.
Дарока я увидел при подъеме на плато, но намеренно на глаза ему не показывался. Обменявшись последними взглядами со спутниками, выбрал себе место поодаль от будущего соперника. Дарок вошел в круг, снял с себя куртку: правая рука с виду выглядела здоровой. Архаг заслонил собой Дарока, готовясь к ритуалу, и я последовал его примеру. Понимая, какой зной будет в полдень, снял с себя куртку. Утренняя прохлада мигом пробралась под рубаху, легкий озноб тронул кожу. Усаживался я долго – расчищал ладонями камень под собой от песка и крошек. Двигаться потом никто не запрещал, но васоверги посчитают смену позы за слабость. На ритуале выдержка должна проявляться во всем и при всех невзгодах.
Устроившись удобнее, разложил ритуальные предметы по местам. Окинул двух жертв взглядом и прижал зайца к земле крепче. Вот‑вот Солнце озарит Шиллиар – и все начнется.
Архаг уселся, и за ним стал виден Дарок. Как только луч света забрезжил на Краю мира, предвещая рождение Солнца, Дарок взял ритуальный кинжал и поднес его к зайцу. Правая рука издали не вызывала вопросов, если бы не странная поза. Чтобы согнуть руку, Дарок едва заметно приподнимал ее в плече и отводил от себя в сторону. Не глядя на свою жертву, я поднес клинок к ней. Лишь окинул беглым взглядом, чтобы убить быстро и безболезненно, и снова стал следить за Дароком.
Кровь пролилась.
Дарок сразу опустил руку, быстрым движением укладывая кинжал плашмя и прижимая его ладонью к земле. Он старался скрывать, но я видел, как ему трудно владеть рукой. Она слушалась его, но недолго.
Я отвернулся. Свежая кровь заблестела в лучах рассветного Солнца. Я подставил ладонь, набрал горсть и провел по лицу. Набрал еще горсть – выпил. Взглянув на Солнце, не смог обратиться к нему. Память подсунула заветы, которые на деле оказались пророчеством. Я прищурился. Яркий свет ударил в глаза, и на них выступили слезы.
И живут они слепо…
Сглотнул, вспоминая с самого детства вбитые в голову духами слова об истинной свободе – свободе от привязанностей и эмоций. Истинная свобода – дар и проклятие. Духи объясняли, что…
…свобода рождается с существом.
Дарует ее чистота разума и зрения. И истинная суть мира является свободному существу открыто. Но чистые, не защищенные духами, они впускают в себя чувства окружающих, перенимают их. И с первыми чувствами чужая скверна пачкает им глаза, крадет способность зреть. Чужие взгляды ослепляют их, как Солнце. И живут они слепо…
И я ослеп, когда впервые впустил ее чувства в себя. Тогда она плакала у священного кольца, потому что я обманом разлучил нас с ее друзьями и отправил их в опасный регион. Обида Ани была так сильна, что я искренне обиделся в ответ. Бестолково, бездумно. Просто впитал ее чувство и отразил, как гладь озерной воды отражает солнце в ясный полдень. А потом медленно приходило понимание ее обиды. И ее надежда и вера, которые она возлагала на меня, вызвали приятные чувства. Будоражащие, терпкие, пьянящие, как вино. Разве мог кто‑то так слепо доверять Вольному? Она смогла.
Тогда я боролся с ростками этих чувств. Помнил заветы, понимал, чем все закончится. Но хотел еще… Как те бедняги, кто привыкает к опию. Их словно мучает жажда и голод, мешающие думать о чем‑либо другом. Но сколько бы они ни пытались утолить голод, он лишь усиливается и не проходит. Вечный голод…
Вечный голод истощает их, но не видят они, оттого бессильны. Точит он радость, освобождая место тоске. Тоска отравляет разум, и он, заболевший, толкает на вероломство.
Я хотел ее ревности, но не хотел слепнуть. Не хотел вникать в ее чувства, но вникал. Повторял про себя заветы всякий раз, как наблюдал за ней. Живой, доверчивой, наивной – ослепленной чувствами. Ненавидел ее за это, но не мог осуждать. Наверное, все было бы иначе, если бы она, как и другие, видела во мне только Вольного. Но она губила меня, пока я позволял, упиваясь пьянящей сладостью чувств.
Эмоции губительны усладой своей. И нет от них убежища и спасения. И лишившись защиты духов, с первым вздохом, обречен Вольный, как обречены безвольные. И бесстрашие будет даровано Вольному, сумевшему погубить проникшие в разум споры эмоций.
Не сумел. И боялся за нее, как никогда ни за кого не боялся. До знакомства с ней, я не думал, что существует страх, отбирающий способность мыслить.
И обретет силу Вольный, не поддавшись тайным желаниям тела.
Я хотел ее. Ревновал, любил, ненавидел, желал, желал, желал…
И велика награда Вольному, прошедшему путь, не ослепнув и не позволив ростку жадности пустить корни, ибо с ней приходит вечный голод.
Он не прошел до сих пор…
Я сбрасывал Аню в реку Истины, думая, что люблю ее. Со страхом, что, возможно, никогда больше не увижу. А когда увидел, что она вылезла из воды невредимой, хотел обнять. Но не мог. Вода разъела бы мне плоть и, скорее всего, убила бы. И я разозлился… Разозлился, не зная, как объясниться с ней. Как сказать ей, что рискнул ею, ради дара, которого не увидел. Думал, он очнется сразу. Он не очнулся, а я не объяснился. И снова ее обида, разочарование во мне, недоверие, боль… Я впитал их. Впитал и отразил. И осознав, сбежал.
