Проклятье Победителя (ЛП) - Руткоски Мари (читаем книги .txt) 📗
Арин был простаком. Он предложил привести Кестрел в конюшни, и вот результат: со своего места она видела открытый амуничник, то, как он был оборудован, и снаряжение, которое понадобится ей, чтобы быстро седлать Джавелина. Когда она решит осуществить побег, скорость будет иметь большое значение. А она сделает это, должна, все дело заключалось лишь в том, чтобы найти нужный момент и нужный способ. Верхом на Джавелине она доберется до гавани и лодки быстрее всего.
К тому времени, как Кестрел и Арин вышли из конюшен, снег закончился и воздух был прозрачным. Кестрел не знала, действительно ли стало холоднее или ей это только казалось. Она дрожала под курткой Арина. На куртке остался его запах — темной летней земли. Кестрел с радостью вернет ее. С радостью будет смотреть, как он надевает ее, готовясь к тому предприятию, которое заставит его на некоторое время покинуть дом. От его близости у нее затемнялось сознание.
Кестрел вдохнула холодный воздух и приказала себе стать такой же — непреклонной ледяной чистотой.
*
Что бы сказал ее отец, если бы знал, как она колебалась, как близко подходила иногда к желанию остаться привилегированной пленницей? Он бы отрекся от нее. Его дитя никогда никому не покорилось бы.
Под охраной Кестрел отправилась встретиться с Джесс.
Лицо ее подруги было серым, но она могла сидеть и самостоятельно есть.
— Ты ничего не слышала о моих родителях? — спросила Джесс.
Кестрел покачала головой. Некоторые валорианские чиновники и светские люди неожиданно вернулись из столицы, куда отправлялись на зиму, но были остановлены на входе в перевал и помещены под стражу. Родителей Джесс среди них не оказалось.
— А о Ронане?
— Мне нельзя с ним видеться, — ответила Кестрел.
— Но со мной ведь можно.
Кестрел вспомнила состоящую из одного слова записку Арина. Она осторожно произнесла:
— Думаю, Арин не считает тебя угрозой.
— Жаль, что это оправданно, — пробормотала Джесс и замолчала. Ее лицо будто осунулось. Кестрел не могла поверить, что Джесс — Джесс! — могла выглядеть столь опустошенной.
— Ты спала? — спросила Кестрел.
— Слишком много кошмаров.
У Кестрел тоже они были. Все начиналось ощущением руки Плута на шее и заканчивалось резким пробуждением в темноте и напоминанием себе, что этот человек мертв. Ей снился ребенок Айрекса, который неотрывно смотрел на нее своими темными глазами и иногда говорил, как взрослый. Он обвинял ее в том, что она сделала его сиротой. Он говорил, что это она виновата, потому что была слепа по отношению к Арину. «Ему нельзя доверять», — убеждал мальчик.
— Забудь о кошмарах, — сказала подруге Кестрел, хотя и не могла сама последовать своему совету. — У меня есть кое-что, что тебя приободрит.
Она передала Джесс стопку сложенных платьев. Когда-то ее одежда была Джесс слишком тесной. Теперь платья будут на бедняге висеть. Кестрел подумала о находящемся в тюрьме Ронане, о Бениксе, капитане Венсане и темноглазом младенце.
— Откуда они у тебя? — Джесс провела рукой по шелковой ткани. — Неважно. Я знаю. Арин. — Ее губы скривились, будто она снова проглотила яд. — Кестрел, скажи мне, ведь это неправда — то, что о тебе говорят: будто ты на самом деле с ним, будто ты на их стороне?
— Это неправда.
Окинув комнату взглядом и убедившись, что никто не подслушивает, Джесс наклонилась вперед и прошептала:
— Пообещай мне, что заставишь их заплатить.
Это было тем, что Кестрел надеялась от Джесс услышать. Ради этих слов она пришла. Она посмотрела в глаза подруги, которая побывала так близко к смерти.
— Обещаю, — сказала Кестрел.
*
Однако, когда она вернулась в поместье Арина, Сарсин улыбнулась ей:
— Иди в салон, — сказала она.
Ее рояль. Его поверхность блестела, будто невысохшие чернила. Ее окатило чувство, которому Кестрел не хотела давать название. Ей не следовало испытывать это лишь потому, что Арин отдал ей нечто, что сам же, в некоторой мере, забрал.
Кестрел не следовало играть. Не следовало садиться на знакомый, обитый бархатом табурет или думать о том, что перевозка рояля через город была непростым делом. Она требовала большого количества людей. Блоков. Лошадей, тянущих повозку. Кестрел не следовало гадать, как Арин нашел время и уговорил своих людей привезти ее рояль сюда.
Ей не следовало касаться прохладных клавиш или ощущать то изысканное напряжение, разделяющее тишину и звук.
Кестрел вспомнила, что Арин неизвестно долгое время воздерживался от пения.
Ей не хватало подобной силы воли.
Она уселась за рояль и начала играть.
*
В конце концов, определить, какие покои принадлежали Арину до войны, оказалось несложно. В них было тихо и пыльно. Всю детскую мебель отсюда давно вынесли, а на окнах висели портьеры насыщенного фиолетового цвета. Комнаты выглядели вполне обычно. Похоже, последние десять лет они служили гостевыми апартаментами для не самых важных посетителей. От остальных помещений эти покои отличало лишь то, что внешняя дверь была сделана из более светлого дерева… а в гостиной на стенах висели музыкальные инструменты.
Украшения. Возможно, семья Айрекса сочла детские инструменты оригинальными. Над камином под углом висела деревянная флейта. На противоположной стене красовался ряд небольших скрипок, каждая из которых была больше предыдущей, а последняя достигала половины размера взрослой.
Кестрел часто бывала здесь. Однажды, услышав от Сарсин, что Арин вернулся, но еще не увидевшись с ним, она пришла в эти покои. Кестрел прикоснулась к самой большой из скрипок и украдкой ущипнула ее первую струну. Раздался неприятный звук. Эта скрипка была испорчена; несомненно, такая же судьба постигла и все остальные. Так происходит, если инструмент хранится десять лет с натянутыми струнами и без чехла.
В одном из входных покоев скрипнула половица.
Арин. Он вошел в ту комнату, где находилась Кестрел, и девушка поняла, что ждала его. Зачем еще ей приходить сюда так часто, почти каждый день, если не с надеждой, что кто-то заметит это и скажет Арину, где ее найти? Но, хоть Кестрел и признала свое желание оказаться с ним в его старых покоях, она не представляла себе, что это произойдет так.
Что он застанет ее, когда она будет трогать его вещи.
Кестрел опустила взгляд.
— Прости, — пробормотала она.
— Все в порядке, — ответил Арин. — Я не возражаю.
Он снял скрипку со стены и передал ее Кестрел. Инструмент был легким, но руки девушки опустились, будто полость внутри скрипки имела огромный вес.
Кестрел откашлялась.
— Ты все еще играешь?
Арин покачал головой.
— Я почти забыл как. В любом случае, у меня не слишком хорошо получалось. Я любил петь. До войны я боялся потерять этот дар, как часто бывает с мальчиками. Мы растем, меняемся, наши голоса ломаются. Знаешь, неважно, насколько хорошо ты поешь в девять лет, если ты — мальчик. Когда начинаются изменения, остается только надеяться на лучшее…надеяться, что твой голос станет таким, каким ты снова сможешь его полюбить. Мой голос начал ломаться через два года после вторжения. О боги, как я пищал. А когда мой голос установился, это казалось злой шуткой. Он был слишком хорош. Я не знал, что с ним делать. Я так радовался, что у меня есть этот дар…и злился, потому что он значил так мало. А теперь… — Арин самокритично пожал плечами. — Я знаю, что хриплю.
— Нет, — возразила Кестрел. — Нет, не хрипишь. У тебя красивый голос.
Последовало мягкое молчание.
Пальцы Кестрел охватили скрипку. Она хотела задать Арину вопрос, но не смела, не могла произнесли вслух, что не понимает, что произошло с ним в ночь вторжения. Это казалось странным. Смерть его семьи отец Кестрел назвал бы «расточением ресурсов». Валорианские силы отнеслись к геранской армии безжалостно, но прикладывали большие усилия, чтобы сократить потери среди мирных жителей. Мертвеца нельзя заставить работать.
