Вампиры – дети падших ангелов. Музыка тысячи Антарктид - Молчанова Ирина Алексеевна

— Ты как? Не переживаешь, что он с Алиской теперь?

— Ни капли.

Нина наклонилась к ее уху и прошептала:

— Лиска по секрету сказала, типа, он тебя еще не забыл.

Катя пожала плечами:

— Лучше бы ему поскорее сделать это.

— Ты совсем-совсем, ни капельки не ревнуешь? — не сдавалась Нина.

В перерыве между парами она бы все передала Алисе с той же легкостью, с какой выдавала сейчас секреты подруги. Почему-то такие деятельные сплетники импонировали многим людям, им доверялись, заранее зная, что тайна перестанет ею быть уже через полчаса после исповеди.

«Что это? — гадала девушка, разглядывая симпатичное, не на шутку озабоченное лицо старосты. — Подсознательное желание, чтобы секрет стал достоянием общественности? Люди хотят, чтобы их обсуждали?»

— Мне нет до него никакого дела, — честно созналась Катя. Единственный человек, о котором она могла сейчас думать, был и не человеком вовсе. И бесконечно вспоминать о нем являлось главной ошибкой.

Алиса с Костей вернулись к кабинету, смачно засосались на глазах благодарной публики. Катя заметила на себе взгляд Малого. Это походило на: «Вот, теперь ты точно пожалеешь, какой дурой была!»

Парень с размаха шлепнул подругу по мягкому месту на прощание и поковылял прочь. Алиса, визгливо захихикав, подошла к скамейке.

— Ну что поделываете? — спросила она.

— А вот, — рассмеялась Нина, — Катьку утешаем!

Алиса горделиво приосанилась:

— Ну-ну, представляю!

Катя достала из сумки первый попавшийся учебник и уставилась в него, лишь бы не видеть самодовольного лица Алисы. Она испытывала неприязнь к одногруппнице, которая кичилась любовью, и к себе, неспособной на сочувствие. Ничего, кроме жалости, пара, где один любит, а другой позволяет себя любить, вызвать не могла.

Девушка вздохнула.

Вот только ей было наплевать. Лайонел и впрямь видел ее насквозь, назвал лицемеркой, ударил без промаха.

Занятия закончились на удивление быстро. Катя шла до остановки, ощущая себя усталой и глубоко несчастной. Маршрутка около двадцати минут стояла в пробке, на улице мело, ветер поднимал, кружил и разбрасывал столпы снежной пыли, дальше трех метров все превращалось в сплошную белую стену. Водители раздраженно сигналили друг другу, вдалеке орала сирена «скорой помощи», в салоне маршрутки стоял гул голосов.

Катя стояла с закрытыми глазами, прижимаясь к поручню, то и дело отодвигая ногу, когда на нее в очередной раз вставал ботинком немолодой мужчина с залысинами, увлеченно читавший какую-то потрепанную книжку.

Дома девушка не успела размотать с шеи шарф, как из кухни показалась мать.

— Катя, как хорошо, что ты пришла! — воскликнула она. — Давай к бабе Вале срочно, что-то ей там совсем худо!

— Я устала, можно хотя бы… — девушка не договорила, Валентина Васильевна закричала:

— Подумать только! Устала она, а я, думаешь, не устала? А отец — весь день вкалывает! Бабке совсем плохо, а ты…

— А почему бы тебе к ней не сходить?! — не выдержала Катя, швыряя сумку на вешалку. — Я только пришла, я устала и хочу отдыхать!

— Ты ведь одета, тебе туда и обратно! — опешила мать, недоверчиво качая головой, словно на ее глазах было совершено преступление.

— Не хочу! — Девушка повесила на крючок пальто и процедила сквозь зубы: — Просто не хочу!

— Эгоистка! — выплюнула мать.

Катя зашла в свою комнату и хлопнула дверью. Еще в детстве она частенько задавалась вопросом, только тогда не совсем могла его сформулировать. Со временем нужные слова нашлись. И чем старше она становилась, тем противнее ей было осознавать ответ на него.

Некоторые люди абсолютно незаслуженно носили лавровый венок добродетели, потому что на подвиги свершения хороших дел шли не сами, а посылали друга. Обычно самых равнодушных, тех, кто испытывал бесконечные угрызения совести за свое безразличие и всячески пытался искупить вину пусть не искренним чувством, а хотя бы делом.

Катя опустилась на кровать.

Ее родители всегда и во всем каждому сопереживали; казалось бы, нет людей на свете добрее. В детстве она ими очень гордилась. И когда впервые почувствовала внутри необъяснимое противоречие, долгое время искала проблему в себе.

Девушка закинула руки за голову и легла, глядя в белый потолок.

В голове отчетливо прозвучал голос Лайонела: «И даже сейчас ты продолжаешь раскаиваться… Ужасная привычка!» Он был прав, раскаяния стали именно привычкой, с которой она научилась ладить, безропотно делая то, что говорили ей люди, в отличие от нее способные испытывать благородные чувства.

Из коридора донесся голос матери, оравшей отцу по сотовому:

— … совсем распустилась! Миша, ты бы слышал, как она мне отвечала! Хамка выросла! А бабка, бабка совсем плоха… Звонила, хрипела в трубку, ой, не могу! Да-да, картошку сварила, мясо делаю… Хлеба купи, не забудь!

Катя заткнула уши, закрыла глаза и сама не заметила, как уснула. Ей снилось по-летнему прозрачное голубое небо с перистыми розовыми облаками, в воздухе витал теплый, головокружительный аромат весны. Асфальт блестел на солнце, с площадки возле дома доносился детский смех.

К лакированному красному сандалику змейкой подползала вода, вытекающая из люка. Девочка в красном пальтишке и желтом беретике делала шаг назад, не отрывая взгляда от преследовавшей ее блестящей жидкости.

К люку, хихикая, подбежали три девочки. Одна из них, в джинсовой курточке и с огромным розовом бантом на голове, спросила:

— Эй, а что ты делаешь?

Девочка в красном указала на подползавшую к сандалику лужу и серьезно сказала:

— У воды есть глаза, она сейчас смотрит на нас.

Три подружки переглянулись, а самая маленькая шокированно покачала головой:

— Быть не может!

— Это так, — возразила девочка в красном пальтишке. — Вода все видит и запоминает, она живет вечно, чтобы рассказать после нашей смерти о нас другим людям…

Обладательница розового банта крепче прижала к груди большую куклу в красивом оранжевом платье и, наклонив голову набок, посмотрела на медленно ползущую по асфальту лужу.

— Как думаете, а меня вода уже запомнила? — спросила она у подруг.

— Конечно, Кристи, — хором ответили те, а мелкая с тоской взглянула на куклу: — Пойдемте играть?

— Точно, пойдемте, — согласилась другая подружка, с нежностью погладив куклу по длинным волосам.

Их предводительница качнула бантом и неожиданно протянула куклу девочке в красном пальто:

— А давай с нами играть?

Яркие голубые глаза куклы, обрамленные длинными черными ресницами, смотрели задорно, точно говоря: «Возьми меня, возьми скорее!»

Но глаза неожиданно стали видоизменяться, холодеть, бледнеть, а черные ресницы выгорать, сияя на солнце, пока не превратились в золотистые, с изящным изгибом.

Девочка отшатнулась, а новоявленные подружки обернулись на семенившую к ним толстую собаку, и засмеялись.

— Смотрите, это та уродина! — воскликнула Кристина — Бе-е-е, она такая страшная, что всех людей тошнит при виде нее!

Подруги захихикали, а самая маленькая взяла с асфальта камушек и швырнула в собаку.

— Не нужно! — воскликнула девочка в красном пальто.

Кристи сморщилась:

— Ты что, знаешь эту мерзкую собаку?

— Я… я… — Девочка застыла, глядя на радостно виляющий хвост собаки, спешащей прямо к ней. В горле возник ком, мешающий говорить.

— Смотрите-смотрите! — Кристи подпрыгнула на месте и показала пальцем на старушку с палкой и пакетом, возле парадной. — Это ее хозяйка! Она ве-е-едьма.

— Ага, — согласилась маленькая подружка. — Только у настоящих ведьм бывают такие уродливые собаки! Давайте кинем в нее что-нибудь?

— Катя! — помахала им старушка. — Катюша, иди, я тебе яблочко купила.

Три подружки изумленно посмотрели на девочку в красном пальто.

— Это она тебя зовет? — недоверчиво вытаращила глаза Кристи, обхватывая куклу обеими руками, словно пыталась защитить ее от злых чар.

Старушка между тем заковыляла к ним, подзывая: