Туманы Серенгети (ЛП) - Аттэр Лейла (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
— Схоластика. Я оставляю её.
Гома налила себе немного воды и посмотрела с вызовом на Джека через край стакана.
— Оставляешь её? — Джек положил вилку. — Она не Аристотель, для которого ты можешь построить коробку и держать его там. Ей нужна школа, дети, чтобы играть, стимулирующая среда. Родел пообещала Анне, что доставит Схоластику в Ванзу.
— Ты действительно хочешь отвезти её в Ванзу? Ты видел это место. Её отец тоже не хочет, чтобы она там жила. Он строит дом в Ванзе, чтобы она могла ходить в школу, но приходить домой ночевать. Так что пока он не появится, я буду заботиться о ней. Сейчас для неё нет лучшего места. Она изучает алфавит, бегает с лошадьми и телятами, много упражняется, хорошо питается и хорошо спит по ночам. Я уже поговорила с Анной. Она всё ещё пытается найти способ прокормить себя и своих детей, поэтому до тех пор, пока она не устроится, она не будет возражать против того, чтобы Схоластика жила с нами.
— Послушай, — Джек наклонился через стол и взял руки Гомы в свои. — Я понимаю. Ты привязалась к ней. Видит Бог, я тоже. Каждый раз, когда вижу её, я вспоминаю, каким было это место, когда Лили была рядом. Я не вижу причины, почему она не может остаться здесь, пока мы не услышим о её отце, но мы не знаем, когда это произойдёт. Что делать, если он никогда не появится? Что, если с ним что-нибудь случилось? К.К. был не единственным человеком, торгующим детьми-альбиносами. Что, если Габриэль стал проблемой, и кто-то решил устранить его? Он, может быть, уже похоронен где-нибудь в глуши. Что произойдёт с Схоластикой тогда? Это не просто краткосрочные обязательства. Мы должны сделать всё, что в наших силах, и то, что для неё лучше. Даже если это означает отложить в сторону наши собственные чувства.
Дверь открылась, и Схоластика вошла вместе с Бахати. Они смеялись, пытаясь не дать скатиться с рук картошке, морковке и ярко-красным помидорам, только что собранным с грядки.
— Давай обсудим это позже, — сказал Джек Гоме, когда Схоластика вымыла руки и плюхнулась рядом с ним. Она развернула бумажное полотенце и протянула ему самый большой, самый зрелый помидор.
— Ты сорвала его для меня? — спросил Джек. Было ясно, как сильно они обожают друг друга.
— Что это? — спросил Бахати, поднимая конверт со стола. На нём было его имя.
— Это пришло для тебя сегодня утром, — ответила Гома. — Очень симпатичная девушка Масаи доставила его.
— Любовное письмо, Бахати? Ты скрывал это от нас? — Джек хлопнул его по спине.
Бахати не обратил на это внимания. Он сел, его глаза скользили по бумаге. Когда он закончил, он поднял голову с пустым выражением лица.
— Всё в порядке? — спросила я.
— Мой отец… — он перевел взгляд с Джека на Гому, всё ещё сжимая письмо.
О, нет. Я приготовилась.
— Он в порядке?
— Мой отец вызвал меня в Бому. Он хочет, чтобы я поехал в деревню.
— Это потрясающе, Бахати! — Джек издал громкий возглас. — Старик хочет помириться. Он приглашает тебя домой.
Бахати сложил письмо и сунул его обратно в конверт. На нем была новая рубашка, демонстрирующая его телосложение, но в нем было что-то другое, нечто большее — новая уверенность, новое чувство гордости.
— Я столько лет ждал его одобрения. Всё, чего я когда-либо хотел, это чувствовать, что я для него важен. И теперь, когда это письмо здесь, я не знаю, что чувствую. Часть меня хочет пойти к нему, но у меня сейчас жизнь за пределами Бомы. Я не хочу возвращаться и проводить остаток своей жизни, живя по стандартам отца, пытаясь угодить ему. Я вернусь в «The Grand Tulip» на следующей неделе. После той газетной статьи у меня даже было несколько предложений работы. Одно для рекламы зубной пасты. Сначала я должен пройти прослушивание, но я тренировался.
Он подарил нам белозубую улыбку. Она была так ослепительна, что, казалось, могла видеть, как его зубы отражают свет.
— О, Господи, — Гома уронила свой бутерброд, чтобы защитить себя от яркого света. — Что, черт возьми, ты сделал?
— Я отбелил зубы. Теперь они не смогут мне отказать. Я имею в виду, кто может устоять перед этой улыбкой? — он подарил нам очередную бриллиантовую улыбку.
Динь-динь-динь.
— Сделай мне одолжение, Искорка, — сказала Гома. — Передай мне еще один конверт. — Она указала на тот, что лежал у его локтя. — Это для вас двоих, — сказала она, забирая у него конверт и отправляя через стол.
Джек и Родел. Это было написано её четким, дрожащим почерком.
Видеть наши имена, переплетённые на бумаге, как будто они принадлежали друг другу, застало меня врасплох. Я уставилась на буквы — толстый горизонтальный штрих на вершине Д, изгиб, сужающийся на Л.
— Давай, открой его, — сказала Гома.
Это было бронирование номера в «The Grand Tulip» — всё оплачено и подтверждено.
— Я думала, что вы двое останетесь в Амосе сегодня вечером, — Гома встала и начала мыть тарелку. — Твой рейс завтра утром, Родел. Аэропорт прямо там, так что вам не придется вставать очень рано.
Это была последняя ночь, которую мы с Джеком собирались провести вместе. Гома давала нам время и пространство, чтобы попрощаться.
— Спасибо, — сказала я, но она смотрела на Джека, и в этом взгляде был целый мир, словно у неё разбилось сердце из-за того, что ему снова придётся прощаться.
Она перевела взгляд и улыбнулась мне.
— Спасибо, что избавила это место от ворчуна, который поселился тут. Помнишь, когда ты впервые попала сюда? О, Боже. Я думала, что мне придется прожить остаток дня с мистером Ворчуном.
— Я всё ещё здесь, — Джек бросил на неё весёлый взгляд. — И если ты хочешь, чтобы я забрал твои таблетки из города, тебе лучше вести себя хорошо.
— Жестокое обращение с пожилыми, — пробормотала Гома.
— Что ты сказала?
— Я сказала, что могу сделать клюквенный сок.
Джек усмехнулся и встал.
— Я люблю тебя, Гома. — Он поцеловал её в макушку и обнял. — И спасибо за твой подарок. Это было очень продуманно.
Пока они стояли у раковины, у меня в горле образовался комок при виде того, как Джек почти окружил своим телом хрупкую фигурку Гомы.
— Пффф! — Бахати разбрызгал воду по всему столу.
— Что за чёрт? — воскликнул Джек.
— Вода, — он кашлянул, отодвигая стакан. — Такая холодная!
Мы смотрели на него некоторое время, а затем начали смеяться. Отбеливание зубов сделало их более чувствительными к горячему и холодному. Бахати задыхался и отплевывался, а Схоластика смеялась громче всех, пока по ее лицу не потекли слезы.
— Ты думаешь, это смешно? — Бахати бросился за ней. Она взвизгнула и выбежала за дверь. Гома пошла за ними. Я последовала тоже.
— Отпусти её, — сказала я, отгоняя Бахати от Схоластики, когда он догнал её.
Мы промчались через мокрую одежду, развешанную на просушку. Я следила за мельканием босых ног между простынями и полотенцами — молочно-белыми пальцами Схоластики, худыми лодыжками Бахати — как они прыгали, метались, находили друг друга и убегали. Схоластика была маленькой и шустрой. Мы с Бахати все время путались в белье. И ветер разносил наш смех.
— Я сдаюсь, — сказал Бахати, надев на лицо пару трусиков Гомы. — Но только потому, что у меня болит колено.
Он сел, обмахиваясь ими, его грудь вздымалась.
— Дай мне это! — Гома отобрала у него своё нижнее бельё и бросила на него свирепый взгляд.
— Хорошая работа! — сказала я, давая пять Схоластике. Я опустилась на колени перед ней и щёлкнула её по носу. Её руки обвились вокруг моих плеч, и она крепко обняла меня.
— Кешо, — она указала на небо.
— Да, — ответила я, слова застряли у меня в горле. — Завтра я улетаю. Далеко, — я держала ее за руки, выпрямившись. — Я буду скучать по тебе.
Гома и Бахати подошли к нам. Мы вчетвером обнялись в тени горы, а вокруг нас раскачивались кофейные деревья. Затем Гома высвободилась из объятий.
— Хорошо. Я закончила. Сегодня мои кости больше не выдержат объятий. Иди, — она оттолкнула меня. — Иди и собирайся. Я оставила кое-что в твоей комнате. Не открывай это, пока не окажешься в самолете.
