Фадрагос. Сердце времени. Тетралогия (СИ) - Мечтательная Ксенольетта (книги txt) 📗
– Уверен, человек. Мне с пеленок вбивали в голову, что мы уязвимы в любви перед низшими расами. Вместо эльфийских баллад мне рассказывали ужасные истории о сумасшедших сородичах. Я научился кривиться и морщиться при упоминании о низших расах раньше, чем говорить. Как думаешь, как это повлияло на меня?
– Но тебя тошнит не надуманно.
– Еще как тошнит. – Посмотрел на Елрех, мигом разволновавшуюся от его слов, и исправился: – Тошнило. Когда духи отобрали меня у семьи и… ты сам знаешь, что с нами происходило.
Знаю. Помню образы, которые Алурей вкладывал мне в голову вместе со словами: чужая смерть, первые раны, боль от них, как признак того, что тело нуждается в заботе и защите, и многое другое. Все слова, характеризующие событие, вкладывались в голову на общем языке, или на языке того народа, с кем я общался в последний раз чаще всего. Нас знакомили с окружающим миром и действительностью, как родители знакомят своих детей. С одним лишь отличием – у нас была трезвая голова. Когда Кхангатор на одной из тренировок намеренно опрокинул меня в кучу навоза, я не обиделся, только понял, что мне не нравится ни запах мситских отходов, ни ощущения, когда кожа соприкасается с ними. Я учел это на будущее и после этого ни в одной из тренировок никогда не забывал оценивать обстановку, чтобы понимать, куда сильный противник может меня отшвырнуть. Думаю, если бы мой отец макнул меня в навоз лицом, то эмоции не позволили бы мне сделать таких выводов.
Ромиар, временами попивая отвар небольшими глотками и кроша пирог в тарелку, продолжал говорить:
– Духи уничтожали то отвращение, которое в меня вкладывали родители. До конца не справились, но этого хватило, чтобы я не сошел с ума, когда полюбил Елрех. А Елрех ответила мне взаимностью, чем окончательно стерла все чувства. Тогда я еще не мог разобраться в них. Не знал, что именно меня так сильно раздражает, когда Елрех рядом. Думал, что это и есть начало того сумасшествия, о котором когда‑то слышал из россказней мамы.
– Теперь знаешь, что это было? – поинтересовался я, вдыхая пар, поднимающийся над кружкой. Мелисса…
Когда я шел путем Вольного, Асфирель предпочитала перед сном отвар именно этой травы.
– Догадался давно. – Ромиар устало навалился на высокую спинку стула. Застучал темным когтем по краю стола и скривился. – Кстати, подсказал твой дружок.
Мой дружок? Я нахмурился.
– Балкор, – пояснил Роми, склоняя голову к плечу; желтые глаза прищурились. – При встрече он сказал, что я боюсь всех, кто не похож на меня. Точных слов не вспомню, но тогда я долго думал над брошенными им фразами. Какой может быть страх у беловолосого шан’ниэрда? Тем более у Вольного. Его слова ударили по самолюбию и застряли в голове занозой. И потом до меня дошло, что он прав.
Он отпил отвара и на миг перехватил на себе добрый взгляд фангры. Затем снова посмотрел на меня.
– Сильный страх – корень нашего сумасшествия. Мы боимся до такой степени, что изводим сами себя.
– Объясни, – попросил я, не понимая его.
За окном промчалась темная тень, раздалось карканье. Елрех нахмурилась и пробормотала что‑то едва различимое о наглых воронах, клумбе и вложенном в нее труде.
Ромиар помолчал несколько секунд, прислушиваясь к шуму на улице. Заметив, как Елрех махнула рукой, продолжил беседу:
– Все в Фадрагосе знают, что беловолосый шан’ниэрд сойдет с ума из‑за любви к представительнице низшей расы. Высока вероятность такого же исхода для того, кто полюбит представительницу другой расы из высших. Например, эльфийку. Но есть и маленькая вероятность другого конца. Полюбишь ее – и у тебя есть шанс того, что ты все‑таки не спятишь. Многие искали связь в различии рас: высшие, низшие… А связь всегда лежала в степени страха.
Я хмыкнул. Его мысли, наконец‑то, обрели очертание смысла. Пока еще туманного, полупрозрачного, но с каждым мгновением проявляющегося все более четко.
– Вы набираете в прислугу эльфов, – пробормотал в уютной тишине комнаты.
– Эльфов и темноволосых шан’ниэрдов. – Ромиар кивнул с удовлетворением на высокомерном лице. Видимо, ему польстило, что кто‑то без долгих объяснений вник в суть его идеи. – Изредка берем фангр, но отправляем их в чернорабочие, подальше с глаз. Мы не даем себе шанса узнать их получше и развеять какую‑то часть страха, связанную с ними. Твой друг сказал, что на севере об этом страхе знают все. Я думаю, что у них сохранились знания о первых сумасшедших беловолосых шан’ниэрдах.
Он изогнул брови, молча интересуясь моим мнением. Я постарался вернуться в ту часть юности, которую практически провел без чувств. Десиен в самом деле стал моим другом настолько, насколько это возможно, когда лишь одна сторона способна на симпатию, а вторая попросту заинтересована в максимальном получении пользы от первой.
– Записи, – протянул я, вспоминая то время. Холодные своды старых замков; смотрители хранилищ, закладывающие в щели между камней амулеты, прогоняющие сырость; нескончаемый поток слов щуплого балкора, опасающегося малейшего сквозняка. Тогда я не мог оценить ни одной шутки, но Десиен рад был любым ушам и мог посмеяться над своим остроумием в одиночку. – Да, я встречал в библиотеках и такое. На севере есть архив личных переписок, дневников, листовок. Все собрано в разное время. Соггоры стараются сохранить абсолютно все, что попадает к ним.
В желтых глазах загорелся восторг и ликование, но Ромиар быстро прикрыл их густыми ресницами. На какое‑то время будто впал в полусонную задумчивость и старался удержать рвущуюся на губы улыбку. От меня не укрылась дрожь серых уголков.
– Я даже предполагаю, откуда пошло это сумасшествие среди наших мужчин. – Голос прозвучал с печалью и сожалением, но я угадывал за ним силу воли, способную сковать радостные эмоции. Теперь Ромиар будет стараться сблизить наши регионы с Севером? Возможно, у него появится новая цель в жизни – примирить обе стороны, чье сотрудничество может стать полезным как для одних, так и для других. Он тряхнул головой, отбрасывая свои мысли, но вместе с ним и я постарался вернуться к беседе. Тревога из интонации друга никуда не исчезла, а открывшиеся глаза подсказали, что раздражение в самом деле охватило Ромиара: – Женщины бывают крайне ревностными в любви к своим сыновьям. Думаю, они хотели, чтобы наследники рода женились только на лучших женщинах. В итоге простые страшилки, которыми запугивали мальчиков, превратились в страшные сказки. Из уста в уста они преобразовывались, обрастали жуткими подробностями, пока не стали правдоподобными. Мы стали воспринимать их, как пособие к выживанию.
– Думаешь, всего лишь такими россказнями можно развить страх, вызывающий сумасшествие?
– Если вколачивать их в головы так, как вколачивают нам? – Он выгнул бровь и запрокинул подбородок повыше. – Ты не представляешь себе, человек, как нас воспитывают в застенках родных домов. К нам никого не подпускают, кроме шан’ниэрдов, пока мы не заговорим. Потом только нам расширяют территории дома, где мы можем увидеть впервые прислугу. Знаешь, на что я обращал больше всего внимания, когда увидел эльфиоров и эльфов? В первую очередь я видел все отличия между нами, и они казались мне уродскими. До этого я знал лишь мать, отца, бабушку и дедушку. Самая красивая из них была мама. Самым страшным мне казался дед. Мне не нравился его широкий рот и морщинистый подбородок. Теперь представь, что я мог увидеть красивого в существах с розовой кожей?
– Ничего.
– Именно, человек. – Ромиар фыркнул, комкая тряпичную салфетку. – Когда я научился читать по слогам и хорошо рисовал, меня впервые повели осмотреть территорию двора. Мама хотела, чтобы я попробовал нарисовать скот. Тогда я увидел маленьких розовокожих поросят. Я спрашивал о них и слышал в ответ: мы кормим их, даем им кров, а они… Не могли же мне, ребенку, сказать, что мы их убиваем к столу на ужин. Поэтому мне сказали, что поросята служат нам в ответ добром. И я задал закономерный вопрос: тогда они такие же, как наши слуги? У эльфов и темноволосых шан’ниэрдов тот же цвет кожи. Мы так же кормим их в ответ за прислуживание, и иногда они спят у нас.
