Уездный город С*** (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна (первая книга .txt) 📗
Брамс отрывисто кивнула, не оборачиваясь, и рукавом быстро утёрла щёки — слёзы всё же пролились, только не горькие, а злые.
Аэлите всегда, сколько она себя помнила, помогала мысль, что уж дома можно рассчитывать на всяческую поддержку, и теперь, когда это вдруг оказалось не так, чувствовала себя маленькой, слабой и очень одинокой, словно заблудившийся в тёмном лесу ребёнок. И девушка сердилась на себя за эту слабость. Сколько доказывала окружающим, что она самостоятельная и не нуждается в снисхождении, а теперь вот выходит, что без помощи со стороны обойтись не получается.
А вот на поручика она совсем не злилась — ни за его упрямое желание во что бы то ни стало столкнуть вещевичку с матерью, ни за то, что именно Титов как-то вдруг оказался тем самым человеком, чья поддержка ей столь необходима. Это было странно: Брамс на дух не выносила людей, видящих и знающих её слабости — то, что она сама полагала слабостями. Прежде исключение делалось только для родных, поскольку к ним Аэлита привыкла, да и… родные ведь, им положено знать всё. А теперь вдруг этот посторонний, почти незнакомый мужчина сделался для неё ближе и надёжней, чем они все.
— Только, думаю, визит этот стоит оставить на вечер, да? — осторожно предложил тем временем Натан.
Брамс снова кивнула, шумно вздохнула. Потом развернулась под рукой мужчины, порывисто обняла его, прижавшись на какое-то мгновение, и, быстро клюнув губами в подбородок, порскнула к «Буцефалу», не поднимая на поручика глаз.
Опрос обитателей Новособорной о семье Кожиных только подтвердил рассказ Бабушкина и значимой информации не принёс, кроме того, что при перестройке города и прокладке водопровода в начале века в этом месте сковырнули множество ветхих халуп, курных еще избушек, и найти теперь их прежних обитателей, рассеявшихся по городу, было весьма проблематично.
Титову удалось обнаружить всего одно семейство из давних обитателей: отец его в своё время сложил хороший каменный дом, который прекрасно вписался в новый план. Супруга того купца средней руки, немолодая уже, но вполне бойкая женщина с удовольствием напоила сыскарей чаем и во всех подробностях поведала о давней истории, которую помнила отлично. Кое-что приукрасила, но в общем её рассказ мало отличался от слов Бабушкина, разве что содержал куда больше эмоций. Видимо, история всерьёз впечатлила всех свидетелей, и даже через столько лет женщина вспоминала её с содроганием. Слишком странным, неожиданным, мистическим было для обыкновенных горожан то происшествие, хотя и не имело под собой страшного преступления; наверное, какую-нибудь кровавую расправу без столь необычных декораций запомнили бы куда меньше.
Поручик в очередной раз вспомнил слова Чиркова, что город С*** — сонный, провинциальный и тихий, и примечательных событий в нём не случается, — и вновь с иронией попенял про себя полицмейстеру за лукавство.
Ещё от купчихи он узнал точный год события и месяц, которых Бабушкин не назвал, и потому визит на «Взлёт» ещё отложился: надо было полистать подшивки газет за то время и понять, что именно мог узнать о происшествии человек совершенно посторонний, обитавший на другом краю города и незнакомый лично с его участниками.
Аэлита против подобного не возражала, даже наоборот, обрадовалась: городская библиотека была весьма ею любима. Девушка собралась воспользоваться случаем и заодно кое-что посмотреть для своей докторской работы, давно собиралась.
— Брамс, а вам в Федорку не нужно? — опомнился Титов, пока они вновь грузились на «Буцефала».
— Нет, я взяла несколько выходных, — отмахнулась она. — С вами интереснее.
Возразить поручику было нечего, и мотоциклет понёс их на Дворянскую, в городскую публичную библиотеку — беспокоить университетскую ради газет не хотелось, хотя у Брамс и имелись читательские билеты обеих.
Ни одна из газет нужного временного отрезка не обошла своим вниманием своеобразные осенние похороны, однако, как и ожидалось, доскональное описание ритуала нигде не приводилось. Теперь почти не вызывало сомнений, что нынешний убийца — один из свидетелей того давнего происшествия.
Нельзя сказать, что Титов всерьёз рассчитывал на успех и на то, что эта старая ниточка приведёт к убийце. Свидетелем событий тот мог оказаться случайно — скажем, гостил у знакомых или вовсе был проездом, — но от необходимости проверки это не освобождало. Вдруг да и случится пересечение со списком вещевиков? Тогда у поручика наконец-то появится крепкий подозреваемый.
Поскольку Департамент располагался по дороге ко «Взлёту», Титов решил сделать небольшой крюк. Он вдруг сообразил, что список Иванова имеется у него в единственном экземпляре, и не лучшая идея — отдавать его охране завода, которую он намеревался озадачить выяснением алиби подозреваемых вещевиков. Конечно, фамилий там не так много, но…
Правда, как оказалось по прибытии в расположение уголовного сыска, в Департамент Титова привело в большей степени наитие, нежели лень.
— А где Элеонора? — растерянно спросил поручик скучающего в одиночестве Адама, в распоряжении которого оказалась вся двадцать третья комната — он явно был оставлен за старшего.
— Ой, как вы удачно приехали. Элеонора Карловна там пострадавшего описывает, в двадцать шестой комнате, это напротив, — обрадовался Чогошвили.
— А с каких пор она побоями занимается? — переведя для себя высказывание молодого человека, подивился Титов.
— Нет, ну Элеонора Карловна, конечно, экстравагантная женщина, но зря вы о ней так думаете, она никогда не дерётся, — с укором проговорил Адам.
— Что? Чогошвили, что ты мне голову морочишь?! — возмутился Натан, но потом всё же сообразил: — А, ты про побои? Ну так ты сам сказал, что она пострадавшего описывает. Не труп же у неё там!
— А-а! — просиял молодой человек. — Нет, он живой и здоровый, а Элеонора Карловна о нём всякое записывает — ну имя там, и прочее. Это родственник, кажется, третьей покойницы.
Титов пару мгновений недоверчиво смотрел на Адама, после чего мрачно пообещал:
— Допросишься ты, Адам. Будешь зубрить изречения спартанских военачальников и философов до полного осознания и просветления.
— Зачем? — растерялся от такой замысловатой угрозы Чогошвили.
— Для воспитания в себе лаконичности. Идёмте, Брамс, — поманил Натан вещевичку, и ту два раза просить не пришлось.
— Натан Ильич, а кто такие спартанские военачальники? — тихо полюбопытствовала Аэлита, когда дверь двадцать третьей комнаты закрылась за их спинами.
— У вас настолько плохо с историей? — со смешком уточнил Титов, оглядываясь и прикидывая, какая из ближайших дверей может вести в двадцать шестую комнату — номеров не было на обеих.
— Ага, — не стала спорить с очевидным Аэлита, которую из-за неуспеваемости по этому предмету едва не выгнали из школы.
— Это давно было, в Древней Греции, — кратко пояснил Натан, открывая первую попавшуюся дверь. Конечно, не угадал: за ней обнаружился какой-то тёмный чулан. — Спартанские мыслители отличались от прочих краткостью и точностью в выражениях. Слово «лаконичный» было придумано как раз про них.
Комната за другой дверью оказалась не намного больше, но зато тут имелось окно, делавшее скудную обстановку не столь унылой. Голые серые стены, пустой стол с одинокой старой лампой, три стула с высокими спинками — и всё. Напротив расположившейся за столом Михельсон сидел светловолосый мужчина средних лет. При появлении новых лиц, в частности девушки, он поднялся с места в знак приветствия.
Среднего роста, хорошо сложённый, одетый элегантно, даже с оттенком франтовства, и гладко выбритый, он тем не менее производил впечатление потрёпанного жизнью человека. Вероятнее всего, из-за тёмных кругов усталости под глазами — кажется, он давно не спал или же часто не высыпался.
— Как удачно, на ловца и зверь бежит, — проговорила Элеонора, приветственно кивая.
Представились. Пострадавшего звали Горбачём Сергеем Михайловичем, и являлся он законным супругом третьей покойницы — Акулины Матвеевны Горбач, урождённой Мартыновой. Причём являлся им с гарантией: в Департамент мужчина прибыл прямо из морга, где опознал супругу.
