Химия чувств. Тинктура доктора Джекила - Фантаски Бет (читать книги без сокращений TXT) 📗
НЕТ.
Тристен не выпьет раствор. А я не дам убийце отца уйти.
Я прыгнула вперед, вырвав руку из руки Тристена, и выхватила пузырек, прежде чем им успел завладеть зверь, открыла крышку и вылила все до последней капли себе в рот, не обращая внимания на крик Тристена:
– Остановись, Джилл! Не делай этого!
Но было уже слишком поздно.
Я повернулась к мистеру Мессершмидту и увидела в его глазах неприкрытый страх.
Глава 94
Джилл
Я проглотила последние несколько капель… но ничего не случилось. Может, и раньше ничего не происходило. Может, высвобождаемым зверем… была я сама. Или, возможно, я так разозлилась, что хуже стать уже не могла. Я и так в ту ночь была страшнее некуда.
– Я вас ненавижу! – заорала я на Мессершмидта.
– Джилл… – Я услышала, как Тристен обратился ко мне по имени, но голос его донесся как будто издалека.
– Я вас убью, – предупредила я учителя, который уже начал пятиться от меня. Я повернулась к зверю, стоявшему неподалеку от Тристена. А за спиной у них уже неслабо полыхал огонь. – А потом я и тебя убью, гребаное чудовище!
Тристен, похоже, был настолько ошарашен, что не мог сдвинуться с места. Либо же он хотел, чтобы я отомстила. Как бы там ни было, когда я наклонилась и стукнула об пол пузырьком так, что в руке у меня осталось зазубренное стекло, он и не пошевелился. Я замахнулась и дала Мессершмидту по роже – мне хотелось его для начала изуродовать.
Учитель поднял руку, но я оказалась проворнее и порезала ему лицо прямо под глазом. Он взвыл от боли, из раны хлынула кровь, я снова замахнулась, чтобы перерезать ему горло.
– Джилл, нет! – Тристен схватил меня за руку и повернулся к учителю. – Не уподобляйся ему. Остановись – ради меня!
Я дышала тяжело и прерывисто, пристально глядя на него. Я жаждала полного возмездия. Но мне важнее было вернуть любовь Тристена. Я не хотела больше видеть в его глазах такой страх и ужас. И я бросила осколок.
– Джилл… – Тристен внимательно смотрел мне в глаза, и я понимала, что в них он все еще видит меня. – Не убивай его.
Мистер Мессершмидт сидел на полу, съежившись, и скулил, а пламя у нас за спиной разгоралось все больше, оно уже перекинулось на шторы. Мама изо всех сил старалась высвободиться и кричала: – Джилл! Беги на улицу!
Но для меня все как будто бы замерло, весь мир вращался вокруг нас с Тристеном.
– Джилл, поцелуй меня, – сказал он, взяв меня за руки. – Поделись со мной раствором.
Я покачала головой:
– Нет, Тристен. Я даже не знаю, действует ли он…
– На меня подействует. Ты прекрасно это знаешь. Я же Хайд.
Зверь надвигался на нас, он не торопился прикончить нас всех – он хотел дать Тристену последний шанс слизнуть хоть каплю раствора с моих губ. Краем глаза я заметила его полную нетерпения кривую улыбку.
– Джилл, поцелуй меня, – повторил Тристен. – Поцелуй меня на прощание. А потом беги спасать свою маму.
– У нас ведь больше нет раствора, – ответила я. – Ты не сможешь вернуться…
– Ничего страшного, Джилл.
Я покачала головой с еще большей уверенностью:
– Нет.
– Я тебя люблю, – сказал Тристен. – Я очень сильно тебя люблю.
Как я хотела услышать эти слова. И хотя нам обоим грозила смерть, я вдруг почувствовала ничем не объяснимое умиротворение.
– Я тоже тебя люблю, – ответила я. – И буду любить тебя вечно.
– Тогда сделай это, – велел он.
Я думала, что никогда уже не буду подчиняться Тристену Хайду, но как я могла сопротивляться, когда он наклонился ко мне и прильнул ко мне губами? Я осознавала, что снова вселяю мрак в его душу, превращаю его в чудовище, но в моем поцелуе была такая нежность и желание, и на миг мне показалось, что мы с ним представляем собой единое целое. Как будто у нас на двоих была одна жизнь и одно дыхание, и как будто его сила стала и моей силой, не важно, остался ли он человеком или превратился в зверя. На миг я стала частью Тристена, а он – частью меня.
Потом он меня отпустил, и я кинулась спасать маму, а Тристен Хайд повернулся к отцу, который ждал, стоя в горящем доме.
Эпилог
Джилл
– Я рада, что ты поехала со мной, – сказала я маме, беря ее за руку.
– Я беспокоюсь, как ты будешь в этом городе. – Она покачала головой. – Тут небезопасно. Ты уверена, что хочешь тут жить? Ты могла бы подождать годик и заново подать документы в Смит.
– Все будет хорошо, – заверила ее я. – На кампусе Нью-Йоркского университета все тихо, да и Тристен всегда будет рядом. А в Смит я больше не хочу.
Мама посмотрела на меня – с тех пор, как сгорел наш дом, ее взгляд всегда был грустным и взволнованным. О случившемся мы не разговаривали, но вся эта история оставила свой след на ее лице.
– Не уверена, что присутствие Тристена меня успокоит, – сказала она. – Город очень большой.
– Меня чудом взяли на художественное отделение, да еще и стипендию предложили, – напомнила я. – Я буду тут учиться.
– Твой стиль так изменился. – Морщина у мамы на лбу стала еще глубже. – Картины стали такими мрачными. Я очень за тебя волнуюсь…
– Мам! – Я сжала ее руку. – Все хорошо.
Нас перебили редкие аплодисменты, я посмотрела на сцену и замерла в предвкушении и волнении, которые испытывала всегда, когда появлялся Тристен.
Он улыбнулся небольшой аудитории и сел за кабинетный рояль, закрыл глаза и начал играть.
Я зачарованно смотрела на него – как и все, кто его слышал. Он уже завоевал в Нью-Йорке некоторую славу. Он переехал сюда после смерти отца, бросив школу, и никогда не сожалел о своем выборе.
Школа все равно была не для него. Его место было здесь, на сцене. Пройдет немного времени, и он начнет играть в более солидных местах, в больших залах. И хотя ему лишь недавно исполнилось восемнадцать, его западающие в память прекрасные и мощные произведения уже начали замечать лучшие музыканты города.
Мама наклонилась ко мне и прошептала:
– Джилл, он действительно очень хорош.
Это было еще слабо сказано. Тристен сидел, склонившись над роялем, его пальцы двигались быстро и уверенно, а светлые волосы сверкали в свете прожекторов. Я осмотрела слушателей, и мне было приятно видеть, что они заворожены его оглушающей музыкой не меньше, чем я.
Я вновь повернулась к нему и прижала пальцы к груди, нащупав обручальное кольцо, которое я носила на цепочке под блузкой. Маме Тристен нравился, но она его все-таки опасалась и сильно возражала против того, чтобы мы обручались так рано, но я уже несколько раз чуть не потеряла Тристена – и хотела, чтобы нас связывали самые тесные узы, узы закона и церкви.
И Тристен этого хотел. Нет, настаивал.
Я улыбалась в темноте зала. Когда Тристен Хайд на чем-то настаивал… Мне все еще сложно было ему отказывать.
Согнувшись над инструментом, Тристен играл крещендо, и я чувствовала, как вся аудитория напряглась, и думала о том, что бы они сказали, если бы узнали, какой ценой он заплатил за этот талант.
Той ночью… Раствор не подействовал и на Тристена.
Мы не могли понять, что пошло не так. Или у меня на языке осталось стишком мало, или содержимое пузырька уже выдохлось.
То, что произошло между ним и его отцом в нашем горящем доме, дело рук только самого Тристена.
Он так и не рассказал мне, что же случилось после того, как я вытащила маму на улицу. Огонь полностью уничтожил тело доктора Хайда, так что расследования не было.
Иногда я смотрела на Тристена и гадала, использовал ли он какое-то оружие или убил его голыми руками. Но для меня было важно лишь то, что из захваченного огнем дома вышел Тристен, спотыкаясь и задыхаясь от дыма. И упал на землю во дворе. Его лицо, руки и одежда были все в саже. Невозможно было понять, есть ли на нем кровь.
Нет, события той ночи навсегда останутся для меня тайной. Но я знаю, что они снова приоткрыли темную сторону его души или породили какую-то новую тьму – и он снова обрел композиторский дар.
