Тени за холмами (СИ) - Крейн Антонина (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
— Лиссай! — я обомлела. — Ох, простите, что я так раскинулась…
Принц не ответил. Еще мгновение он не шевелился, а потом неуверенно обернулся через плечо. Так медленно, что я испугалась: что меня там ждет? Страшная воронка пустоты, или насекомое, или — просто — мертвец?
Последнее предположение оказалось самым близким.
На меня смотрел Лис, но…
Какой-то не такой. Он был будто застёгнут на тишину. В руках у принца была принесенная мной газета. Веснушчатые пальцы, как рамка, сминали ее вокруг сегодняшней даты. Типографское пятно белело и дрожало в давящем мраке, накатывающем, как прилив.
— Что случилась? — хрипло выдавила я.
Прахово сердце спотыкалось на каждом стуке. Потому что так себя не ведут, если кто-то уснул в твоей постели.
Я слезла с кровати и подошла, вглядываясь в принца.
Черты лица острее, чем прежде. Щеки впали. Обветренные губы похожи на двух саламандр. Волосы острижены криво, совсем криво — и потускнели.
И одежда. Любитель шелковых пижам, Лиссай был одет… странно. Грубые штаны синего цвета. Белая кофта с капюшоном и поблескивающими металлическими полосками там, где должны быть пуговицы. Холщовый рюкзак на полу, что топорщится внутренними противоречиями.
А у стены валялась дверная ручка. Не та фарфоровая безделица, которую подарили боги, а другая. Простая, металлическая, вырванная, кажется, с корнем из деревянного полотна.
Я опустилась на пол. Принц смотрел на меня, как на привидение. Глаза, и обычно-то невеселые, сейчас казались наглухо зашитыми скорбью.
За окном вдруг хлынул дождь, гребенчатой трещоткой прогладил рёбра старой аркады.
Под прикрытием шума я спросила — так тихо, чтобы он мог, при желании, не услышать:
— Где вы были? И… Как долго?
Ш-ш-ш-ш… Говорил дождь. Ш-ш-ш-ш…
Принц вдруг закрыл лицо руками и, резко согнувшись, ткнулся лбом мне в колени.
Так мы сидели.
Потом, набравшись смелости, я стала осторожно гладить рыжий затылок.
— Всё хорошо, Лиссай… Вы дома… Всё хорошо… — бормотала я.
И неясно было — то ли ветер закрался в дождь, то ли плач — в тишину.
Пробило девять вечера.
Темнота сдавила столице горло. Дождь не прекращался, загнав всех живых под крыши. Из окон по ветвям сирени стекала вода. Тонкими ручьями она скатывалась на пол, раскрывалась там блестящими лужами.
Лиссай смотрел на отражения призрачных лун. Они, испещренные шрамами веток, вздрагивали от каждой капли и неравномерно, неритмично, меланхолично распадались и собирались вновь — в чём-то те же, в чём-то другие.
Я молчала. Я боялась заговорить с человеком напротив, о котором знала лишь то, что нас разделяет теперь на несколько вечностей больше, чем раньше.
В комнату проскользнул болотный огонек — сердитый и потерянный. Он прожужжал, как память, наматывая восьмерки, и вдруг завис между нами, отразившись в зеленых глазах принца. И, наверное, в моих.
Допросная лампа ночи.
Об этом, видимо, подумал и Лиссай.
— Вы знаете, я все-таки ушел в другой мир, — сказал он после долгого молчания. — И первые неск-колько месяцев ненавидел себя за то, что сделал это один.
Мне подурнело.
— Потом стало легче — к-когда я понял правила игры. Главное из них: никому не говори, что ты принц из волшебного королевства. А то вернёшься в одиночную палату.
Болотный огонёк погас, решив, что роль его сыграна. А может, не хотел знать продолжение.
— Я потерял к-ключ сразу. Выйдя в новый мир, я упал в море, и ручка ушла на глубину, и как я ни пытался ее достать — не мог. Я плохо плаваю. Раньше плохо плавал. Тогда меня выловили, а теперь я умею. После психушки я потратил год на поиски ключа на дне, но не нашел. Тогда я стал придумывать другой способ попасть в Междумирье. На это ушло еще полтора года. Я сделал новый к-ключ, — кивок мне за спину. — Потом я пытался найти Лайонассу: мне было уже недостаточно подумать о Шолохе, чтобы вернуться. Новые возможности путешествий означали так-кже новые возможности ошибок… Там по времени уже не ясно — где-то я проводил день, где-то минуту, где-то неделю. Спал я только в Святилище — боялся в других местах. К-когда я всё же ок-казался здесь, и прочитал в газете, что в Шолохе прошло всего четыре дня, я… — Лиссай запнулся. Судорожно вздохнул.
Прикусил губу, смахнул челку:
— Я подумал, что мне очень повезло.
— Я так рада, что пропорция времени не оказалась обратной, Лиссай, — сказала я, коря себя за эти рассудочные, кривые слова.
— И я, — сказал принц.
— Я бы тогда повесился, — просто добавил он. И уставился на свои руки — все в мелких белых шрамах поверх веснушек.
Я шмыгнула носом и жалко улыбнулась.
В ответ на эту пародию он тоже улыбнулся, но по-настоящему. Сразу потеплел, зажегся, как факел — рыжина вернулась, золотом осветила за креслом и под кроватью, и каждая веснушка вспыхнула звездой, отмечая маршрут: я шел здесь и здесь, а там я летел.
Лис достал из кармана жестяную коробку — в ней оказались мои самодельные карамельки. Кривые, косые, зубовыдирательные.
— Они так и не к-кончились за эти годы, — принц покачал головой. — Я поверить не мог.
Лиссай закинул ириску в рот. Несколько секунд борьбы за здоровье зубов, и:
— Знаете, однажды попробовав, не остановишься, — сказал принц слишком серьезно для того, чтобы речь шла об карамели. — Я помню, к-как испугался, когда впервые увидел Святилище. Тот страх прошел быстро, и я с удовольствием стал познавать Междумирье. Следующий ужас — когда я ок-казался в плену у Зверя. Тоже отлегло. А потом я умер, — Лиссай протянул мне коробочку: угощайтесь, — И, к-казалось, тут осторожность точно должна перекрыть воздух вдохновению, но… Когда я вернулся, я просто не смог.
— Не смог что?
— Не смог жить, к-как прежде. Изображать, что ничего не случилось. Мне всего было мало. Если однажды ты попробовал на вкус правду о себе, ты уже никогда не смиришься с подделкой, ведь компромисс с собой — это просто проигрыш. Поэтому я всё равно ушёл. Там, когда всё было плохо, я молился, как ребенок — только дайте мне вернуться, и, к-клянусь, я больше не заикнусь о Междумирье… И поэтому, к-кажется, унни не хотела мне помогать. Только смеялась, глядя на то, как я скупаю и к-краду дверные ручки по всей планете. Она знала, что это лживое обещание. Что я не потяну такую цену слова.
Принц замолчал. Я всмотрелась в его лицо еще внимательнее. Кажется, там, в глубине глаз, поблескивали теневые блики — мои бывшие друзья.
— Унни… — я сглотнула. — Значит, в путешествии вы научились колдовать?
— Пришлось. К-кстати, со мной унни говорит вашим голосом.
Я скрыла смущение за новым вопросом:
— И в итоге унни помогла вам. Это случилось, когда вы перестали бояться?
— Нет. Это случилось, к-когда я набрался смелости признать правду о себе.
— Правду о том, что в Междумирье вы живее, чем вне его?
Он помолчал, потом потерянно улыбнулся:
— Я не смог бы сформулировать это лучше, Тинави.
Мне почему-то стало больно от похвалы. Больно — и одновременно свободно, будто в душе открыли дверцу — запертую, заклинившую годы назад.
И от этого — яростно.
Ведь я сама ее заперла.
— Нет, это не так, — резко сказала я. — Это неправда. Вы и я — мы жители Шолоха. Наше место здесь. Вся эта тяга к Междумирью — просто побочный эффект от карловой магии. Не ключ к счастью, не призвание. И не говорит ровным счетом ни о чем, кроме того, что у нас есть расширенный доступ ко Вселенной. Нас никто не заставляет им пользоваться. Унни спокойно проживёт и без наших путешествий. У нее есть кучка хранителей для реализации программы перемен, а мы с вами, если хотим, можем ограничиться простым человеческим счастьем. Выбор за нами. Слышите? Не позволяйте ей управлять собой. Мы сильнее этих… инстинктов. Я уж точно сильнее.
— Тинави, но… Я же ни слова о вас не сказал?
Я замерла, как вор, схваченный за руку.
— Прах. А я почему-то подумала… — не договорив, я растерянно уставилась в грустные глаза Лиссая. Он понимающе кивнул.
