На острие (СИ) - Кутузова Елена (полная версия книги .TXT) 📗
Шкатулка была там, где ее оставил Отани. Но голод оказался сильнее. К тому же я решила, что все, что так важно для Главы и Клана подождет. Сначала — мои собственные потребности.
Но любопытство никуда не делось. Как ни хотелось мне насладиться изысканной едой, проглотила ее, не почувствовав вкуса. А потом открыла шкатулку.
77
Стопка тетрадей. Бумажных — невероятная редкость. Снизу — в дорогой обложке, с золотыми тиснением. Мерцающими ручейками линии растекались по кожаному переплету и складывались в хорошо знакомый рисунок — герб Первого Клана.
Эти тетради выглядели самыми старыми, слишком уж были потрепанными.
Сверху лежали попроще.
Картонные обложки украшали посыпанные блеском рисунки: бабочки, котята, щенки. Не самое дешевое удовольствие, но одна-две таких тетрадки можно было найти в каждом доме, их покупали для особенных записей, для которых коммуникатор казался слишком простым. Даже у нас они были… Стоп!
Вот эта, с синей бабочкой — точно мамина! Давным-давно я пролила на обложку сок, вывести пятно не получилось, и теперь оно проступало сквозь цветной картон грязно-розовой кляксой.
Когда я ее открывала, руки дрожали.
Мелкие, ровные буквы. Идеальный почерк. Мама даже меня заставляла учиться: добыла где-то стальное перо, чернила и я часами переписывала алфавит на специальном куске пластика. В день требовалось повторить упражнение десять раз. Кажется, маме приходилось куда тяжелее.
Слезы застилали глаза, мешая читать. Обычный дневник, такие многие ведут. Но… почему он здесь? Ах да, Отани. Наверное, обыскал квартиру. Нашел, принес добычу Главе… А тот отдал мне.
Зачем? Явно не просто так?
Ночь не принесла желанного отдыха. Она погрузила в воспоминания. Пожелтевшие страницы уносили в прошлое, когда мама была совсем юной девушкой…
Я знала, что ее вынудили бежать, это было единственной альтернативой смерти.
Тетради рассказали совсем другую историю.
Я листала страницу за страницей, вглядываясь в выцветающие строчки. Смеялась, когда мама писала о чем-то веселом, плакала, когда она перечисляла свои обиды. И замирала, когда она рассказала о знакомстве с папой.
Страх оказался слишком силен. Я огляделась: на кровати разложены тетради, подушки даже не смяты, а в окно врывается рассвет.
Не успела! Надо было читать именно с этого места!
И, в страхе опоздать, я снова нырнула в мамино прошлое.
Во Втором Клане все рассказывали совсем по-другому.
Мама выбирала слова, но в них все чаще проскальзывала тревога: в Клане что-то происходило. Пока незаметно, исподволь, но перемены казались неотвратимыми и… страшными.
Написать о них она решилась, лишь, когда покинула дом. Она действительно бежала. И действительно от ненавистного замужества. Вот только жениха ее нашел не отец. Тот, наоборот, был против объединения со Вторым Кланом. Но его силы оказалось недостаточно, чтобы спасти дочь: враг вовсю запустил щупальца в казавшуюся непоколебимой организацию.
Понимая, что наследница — единственная надежда Первого Клана возродиться, он вычеркнул ее из семейного реестра и помог бежать. А перед этим благословил на замужество. Мама все-таки вышла замуж за любимого.
Папа поклялся оберегать и жену, и ребенка, если он родится. И держал слово.
Так вот почему мы так часто переезжали! Я плохо помню прошлые квартиры, была слишком маленькой, и не успевала привязаться ни к одно из них.
Так было до моих восьми лет. Тогда родителям показалось, что они сумели спрятаться от преследователей. И честно не давали знать о себе даже друзьям. А с отцом связалась только когда поняла, что их раскрыли.
Тревога была в каждом слове, в каждой букве. Мама ждала помощи. Увы — она опоздала. Теперь я понимала, что делал Отани в нашей квартире. Меня ждал.
Только… почему молчал? Почему не сказал сразу? Почему позволил ненавидеть себя и деда?
— Потому что вы мне не доверяли. Что бы я ни сказал, вы бы не поверили.
Я смотрела на стоящего напротив саро и знала: он прав.
Боль потери и ненависть лишили меня разума. Я не понимала, что творю. Видела лишь то, что показывали кукловоды.
От этого стало так больно…
И я заплакала.
Навзрыд.
Как ребенок.
Впервые по-настоящему, и из-за родителей, и из-за жалости к себе…
Кен оказался рядом. Обнял за плечи, позволил уткнуться лицом в грудь. И долго гладил по спине.
Тепло. Уютно. Спокойно.
Как давно я не чувствовала себя в безопасности. Но не сейчас. Сейчас была уверенность — Кен разорвет любого, кто посмеет причинить мне вред.
А я… Я так виновата. Бедный, чего он только не вынес. Но почему-то мне совсем не стыдно за те ночи, когда Отани стоял на коленях голый, с завязанными глазами, или…
Сердце бьется сильнее. В животе пустота, тронь — взорвется горячим фейерверком…
Тянусь вверх, к плотно сжатым губам. Ммм… имбирь. Терпкий, пряный…
Кен не сразу отвечает на поцелуй, только когда я пытаюсь засунуть язык в его рот. Разрешает, но лишь на мгновение. И вот уже его язык блуждает по моему небу и губам. Эта ласка кажется такой интимной… гораздо интимнее той, что была в прошлый раз, и до этого…
И ее мало. Хочется большего.
Руки сами развязывают поясок. Халат падает на пол сразу, а не скользит по спине, как шелковое кимоно. Мне без разницы. Главное, что губы Кена теперь могут гулять по обнаженной коже. По шее, плечам, груди… Особенно груди!
Соски напряглись так, что больно. И эта боль проходит только когда Отани берет их в рот, ласкает языком, посасывает… Тот миг, когда он оставляет один, чтобы добраться до другого, кажется вечностью. Это раздражает! Так же, как и эта треклятая рубашка. Хочу чувствовать не ткань, а тело. Горячее, сильное тело!
78
Оно отвечает на ласку, мышцы напрягаются от прикосновений, и чувствовать их под шелковистой кожей — приятно.
Быстрая дорожка поцелуев снизу вверх заставляет стонать от предвкушения… Но пока рано. Очень рано. А еще…
Тяну Кена на кровать. Он подчиняется безропотно, спокойно — как всегда. Только в замутненном желанием взгляде вопрос и капелька опасений.
— Не бойся. Сегодня ничего не бойся… — шепчу в ухо, ловлю губы, и не слышу — чувствую ответный шепот:
— Не буду.
Но тело говорит о другом. Слишком напряжена спина. И плечи застыли в ожидании. Тонкие ноздри трепещут, словно у зверя, что пытается учуять опасность. Сегодня ее нет. Я открыта — так же как и Кен в прошлом. И мне мало губ, языка, пальцев. Хочу большего. Всего!
Кен знает, что делает. На миг просыпается ревность — он слишком опытен! Слишком… Но вихрь поцелуев уносит мысли о его прошлых женщинах. Это было прежде. Сейчас же есть только я. И мои желания!
Отани плавится от ласк. В глазах — безумие, но оно отступает, стоит Кену понять, чего я хочу.
— Нельзя! — откатывается на край постели.
— Почему?
— Вы наследница, и…
— И что? Ты же сам говорил, что всем плевать, с кем я буду спать. Главное — родить сына.
— Вы еще не замужем. Господин еще не выбрал наследнице супруга, с которым она проведет первую брачную ночь.
Не выдерживаю. От собственного хохота закладывает уши:
— Плевать на деда! И на остальных! В конце концов, я работала в борделе. Кто будет дать невинности от шлюхи?
— Госпожа! — вот теперь узнаю Кена. В темных глазах — пламя страсти, огонь желания, гнев и… надежда.
— Кен Отани! Ты клялся мне в преданности! — голос звенит, как натянутая струна, и тут же превращается в шепот: — Обещал, что выполнишь любое, даже самое безумное желание!
Он очень старался, чтобы мне не было тяжело. Но эта тяжесть вызывала новое удовольствие. Хотелось впитать его без остатка, чувствовать каждой клеточкой, слиться в одно целое.
— Ты уверена?
— Да.
Мягкое движение и я не могу сдержать шипения. Возбуждение не исчезло, но саднящая боль отрезвила.
