Небо и земля. Том 1 (ЛП) - Хол Блэки (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Stab! — Дай!
Pird — Спасибо.
Htod im Aiami — Меня зовут Айями.
Gur om 24 hagd — Мне двадцать четыре года. Исполнится через два месяца. Если доживем.
А мы доживем, во что бы то ни стало. И выживем.
__________________________________________________________________
Три меча* (амидар., жарг.) — звание полковника в амидарейской армии.
3
На следующий день началась перепись. По улицам проехала машина, и усиленный громкоговорителем голос предупреждал горожан, коверкая слова:
— В цельях вашьей безопьясносты просьим не покьидай мест житЕльст.
Даганские солдаты ходили по домам и стучали в квартиры. Если хозяева не отзывались — выламывали двери. Одним ударом ноги. Показывали картонные таблички на обезображенном амидарейском: "Имя", "Фомильо", "Возриасть" и "Степин радство".
Местные не смеялись над безграмотностью чужаков. Наоборот, у Айями от страха в голове помутилось. А больше всего пугал автомат, чей ствол торчал из-за солдатского плеча. И свое имя назвала: "Айями лин Петра", и Люнечкино: "Люниэль лин Микаса". Дочка жалась к ноге, разглядывая гостя как чудо заморское, а солдат заполнял строчки, вписывая закорючки на слух. И разуться не подумал. Протопал в ботинках в комнату и осмотрелся, прежде чем устроиться за столом у окна — на том месте, где любил сидеть Микас. Оттуда виден скворечник на старом клене.
Переписчик так и отметил: в квартире номер два проживает семья из трех человек женского пола — мать, дочь и внучка. А Эммалиэ не стала отрицать родство. Она давно превратилась в "юбимую бабиську" для Люнечки.
Врут, что даганны неграмотны и необразованны. Не хуже амидарейцев умеют читать и писать на своем языке. Когда за солдатом закрылась дверь, Айями задрожала от запоздалого страха.
— Кто за дядя? — Люнечка подергала за полу платья.
— Дядя ходит и смотрит, кто и как живет. Не бойся, он не обидит. — Айями подхватила дочку на руки. И лишь потом вспомнила. Глаза раскосые, зрачки черные. Нос приплюснутый, широкое лицо. Бритый налысо, это выяснилось, когда снял берет. А клыков нет, как и когтей. Ногти короткие, с грязными лунками. И что-то животное, звериное проглядывает в облике. А может, это сила льется из мужских рук, которые привыкли убивать. Которые убили Микаса.
Перепись дала пищу для разговоров. Вечером, во дворе, соседи делились пережитым страхом. Впервые враг подошел близко, на расстояние вытянутой руки.
— По-нашенски совсем не кумекают. Пальцем тычут. Сразу видно, что дикари…
— А зачем им кумекать на амидарейском? Это нам придется учить ихний язык…
— Может, и не придется. Вот увидите, союзники зададут им жару. Даганны побегут — только пятки засверкают…
— Где ты союзников видела? — набросился дед Пеалей на говорливую соседку. — Риволийцы хитро*опые. Сами-то носа на фронт не совали, в стычках не участвовали. Вся ихняя помощь — в мазне на картинках да в пайках. И те уж давно не возят.
Сгоряча дед Пеалей выбросил во двор стул, на котором сидел даганский солдат, но, подумав, решил занести обратно. Крепкая мебелишка еще пригодится в хозяйстве.
— Ты нам не разлагай дисциплину, — погрозил уродливым кулаком Сиорем. — Война еще не проиграна. Под столицей будет решающий бой. Не устоят даганны, отступят. И мы победим.
Сиорема комиссовали два года назад из-за тяжелого ранения. Осколками снаряда ему повредило ногу и руку. В городе, где практически не осталось мужчин, кроме стариков и мальчишек, и инвалид — сокровище. Бывшего солдата скоренько прибрала к рукам голосистая и склочная Ниналини.
— Тьфу, — сплюнул дед Пеалей и побрел домой. Не поймешь, то ли согласился с соседом, то ли, наоборот, не поддержал.
— Дикие и есть дикие. А в глазах черный огонь горит…
— Наглые и бесстыжие…
— Рассматривал словно на ярмарке… Разве что в рот не заглянул — зубы пересчитать…
— Как зыркнул на образа, так у меня душа в пятки ушла. Накинула полотенце от греха подальше…
— Откуда что берется? Они ж дикари, а гонору через край…
— Сильные у них боги. Не чета нашим покровителям…
— Еще бы! Кровью их поят и людскими жизнями кормят…
— И все равно им удивляюсь. Как смогли дойти до Алахэллы? У нас же техника, армия, а у них лошади и телеги. Мы образованнее и культурнее…
— А может, так и задумывалось, чтобы мы недооценили противника? — сказала Эммалиэ. — Мы считали, что даганны — варвары, потому и относились к ним свысока. За это заблуждение и расплачиваемся теперь.
Соседи замолчали.
— Иди отсюда, Эммалиэ, — сказал Сиорем. — Ты баба глупая, недалекая. Не суди о том, в чем не разбираешься.
Эммалиэ взяла Люнечку за руку.
— Я каждый день молюсь за нашу победу, — сказала, прежде чем уйти. — Но боюсь, надеждам не суждено сбыться.
На следующий день по городским улицам проехала машина, и голос с отвратительным акцентом велел жителям явиться в ратушу для получения пропусков, которые станут новыми удостоверениями личности. А те, кого задержат без пропуска, будут "подвиергнути суровьим накьязанью". Иными словами, нарушителей режима ждал расстрел.
Тут уж не до поисков пропитания, лишь бы в живых остаться. И поплелись люди с утра к ратуше, чтобы занять очередь.
— О красоте забудь, — сказала Эммалиэ, когда Айями подняла волосы, скрутив строгий пучок. — Неужто не понимаешь? Даганнов, как собак нерезаных, и сплошь мужики.
Айями вспыхнула, и, распустив волосы, собрала в крысиный хвост.
— В глаза им не смотри. Даганны от дерзости загораются, — учила Эммалиэ. — Они не голодными к нам пришли, но и не сытыми. Покуда дальше не уйдут, будут здесь отъедаться.
Не удержалась Айями, покраснела, потому что поняла намек. И малодушно порадовалась тому, что чужаки сбросили пар раньше, чем вошли в городок, сдавшийся без боя. А порадовавшись, опустила голову, поняв, что кому-то другому не повезло испытать на себе ярость даганнов.
Люнечка капризничала и отказывалась есть завтрак. Потирала заспанные глазки, зевая. Из экономии дров клейстерную кашу заваривали с вечера кипятком, а сахар кончился давным-давно. Да и соли на донышке. Как ни растягивай, а по сусекам наскребается с трудом.
До ратуши пришлось нести дочку на руках. На свежем воздухе Люнечка задремала, приложившись щечкой к плечу Айями.
А на площади — очередь. Тихая, понурая. Но Айями и Эммалиэ пропустили вперед, пожалев из-за маленького ребенка. Детей от четырех лет и младше — в городе по пальцам пересчитать.
Вдоль очереди прохаживались солдаты с оружием наперевес. На предплечьях нашивки: в зеленом круге черная птица расправила крылья. Национальный символ Даганнии — это известно из курса истории. Только теперь Айами разглядела: чужаки высокие и широкоплечие, а амидарейцы низкорослые, худые и сутулятся, потому что жизнь к земле пригнула. И лица у местных серые — от страха и от недоедания. Жмутся друг к другу.
Сегодня солдаты не смеялись, а прогуливались туда-сюда с хмурым видом. Плакат с мохнатым чудищем исчез, как и тумба. На её месте красовался свежеврытый щит с надписью: "Mohag". Мохаг… Сведения, информация. О чем? Будут вывешивать списки наказанных?
Площадь — центр городских мероприятий — стала чужой. Пропахла выхлопами чужих машин. Провоняла скрипучими армейскими ботинками.
Фойе ратуши отвели под регистрационный пункт. Пять столов — пять районов, на которые захватчики поделили город. Эммалиэ показала на карту улиц, разрезанную на части:
— Нам сюда.
Даганн — бритый и в военной форме — придвинул листок с заголовком: "Адриез". Пока Эммалиэ писала, Айями устроила спящую дочку поудобнее на коленях. На погонах военного — два зеленых перекрещивающихся кружка. Что за чин?
Даганн вынул карточку с названием переулка и номером дома. Нашел номер квартиры и, прочитав записи, окинул женщин цепким взглядом. Айями передернуло. Разве ж она кобыла, чтобы её оценивать?
