Кровавый дар (СИ) - Воронина Алена (читать книги полные txt) 📗
Когда мы оказались в каменной прохладе священного строения, телохранители остались снаружи, двое из них будут нести вахту, чтобы не дать роду Караласа вмешаться.
Таралас закрыл дверь и задвинул засов. Глухой деревянный звук вызвал у меня приступ безысходности, и отдававшего болью желания оказаться в объятиях Аракиан и отца.
Усадив нерадивую племянницу на скамью у большого камина, занимавшего большую часть стены, Верховный Жрец удалился в одну из пристроек храма, куда вела крохотная неприметная дверь, оставив меня смотреть на пустой вычищенный очаг, и утешаться мыслью, что я все делаю правильно.
С того момента, когда Аракиан сняла с меня заклятие, я все еще пребывала словно в пустоте. Внутри тела гулял осенний ветер, прохладный и тоскливый. Возможно, будь у меня время, я наполнила бы себя приятными воспоминаниями, объятиями сестер, руками отца. Но судьба заставила меня слишком горько и быстро платить за свою ошибку в Зале Славы. Жизнь жестока…
— Жизнь жестока с нами, Ария. И не всегда справедлива, — голос Тараласа отразился от стен и проскакал по огромной комнате, затихнув под потолком, что тонул во мраке.
Я подняла голову и, посмотрев на дядю, чуть отпрянула, открыв рот. Он снял капюшон, что не полагалось делать жрецам в присутствии простых смертных, даже в присутствии брата Таралас этот атрибут не снимал.
Передо мной стоял усталый мрачный мужчина, голова его была бела, как снег, глаза выцвели, кожа бледна. Хотя стати он не потерял. Сложен он был так же хорошо, как и брат. Одет в простую тканую рубаху и штаны, как любой воин средней руки. В руках он нес каравай и бурдюк с вином. Все это легло на пустой огромный стол передо мной. Из ладони его выкатилась пара ранних яблок, еще кислых и зеленых.
— Ешь. Пей, — он опустился на скамью напротив и вынул нож, прятавшийся за голенищем высокого сапога.
Ломти хлеба, отделяемые узким хищным лезвием от тела каравая, источали удивительный аромат, они пахли домом, ранней теплой осенью, праздником пшеницы.
Я отломила краешек от огромного куска и надкусила. Запах чувствовался, но вкус никак мне не давался, земля, наверное, была бы такой же, попробуй я ее на зуб.
— Отец не рассказывал тебе, но я, до того как принести богам обет, много где побывал, — он прижался губами к горлышку бурдюка, делая большие глотки. — Я даже видел Драконоподобных. Видел, как они оборачиваются крылатыми и бескрылыми чудовищами, как владеют магией. Как прекрасны их лики.
Мне протянули бурдюк, так обычно делают воины меж собой, женщинам наливают в кубки.
— Есть те, Ария, кто живут рядом с Драконоподобными, мечтая прикоснуться к их тайнам, к дару, что дали линормам сами Драконы. А есть женщины, мечтающие стать парой для них. Если драконоподобный берет женщину из людей — это праздник, — его лицо вдруг исказилось болью, а глаза стали безжизненными. — Ведь их связь так редка и удивительна. Кровь, — он покачал головой, — что может быть сильнее крови? Она закипает, когда рядом тот, кто тебе нужен. И никто не может расторгнуть этой связи кроме смерти, — он вернул себе сосуд с вином и опять сделал большой глоток. — И упрямства. Аракиан была упряма. Она сумела сказать «нет».
Я громко сглотнула, в наступившей тишине утробный звук заставил поежиться.
— Да. Она была избранной линорма, молодая, сильная, опасная. Она удостоилась великой чести. Они потянулись друг к другу, и она готова была отдать ему свое сердце. Но Аракиан поняла, что для нее это будет цепь, с которой не субежишь, и равной линорму не будешь, а она слишком ценила свободу и равенство, и, несмотря на боль и жажду быть рядом с драконоподобным, она ушла, люди могут уйти, люди могут преодолеть все, — он закрыл глаза, белесые ресницы были почти неразличимы на фоне светлой кожи. — Я помог ей уйти, бежать, — локти Тараласа опустились на стол и он спрятал лицо в ладони. — Я полюбил ее, и моя любовь была сильнее крови, сильнее любой магии. Но не сильнее чувства к моему брату. Пять лет скитаний, надежд, и вот, она смотрит на него, он на нее, и все, мой мир распадается на кусочки.
Он надолго замолчал. А я практически не дышала, его откровение меня потрясло, даже больше того, что меня ожидало утром. Аракиан всегда тепло отзывалась о Тараласе, но никогда в ее голосе не проскальзывала любовь женщины к мужчине. Мне так кажется… Отец любил брата.
— Есть люди, что приближены к Драконоподобным, и те в силу заслуг делились с поклонявшимися своими знаниями. Эти люди завидовали связи линормов и создали ритуал крови, Сальтирин специально или случайно, но по воле богов провел с тобой этот ритуал. Он подчинил тебя себе, сделал тебя своей таям, не настоящей, как у Драконоподобных, но с этого крючка ты бы не сорвалась. Слишком ты молода и неопытна. Аракиан… Она не могла позволить тебе сгинуть в пучине собственной страсти, она забрала его кровь себе. Но ритуал, я даже не представляю, откуда она узнала о таком, он оказался сильнее ее. Твое спасение убило мою любовь, — его бесцветные глаза были полны горечи одинокого мужчины, всю жизнь отдавшего служению богам, и тем, кто не смог полюбить его… той, кто не смог.
Значит, он не сказал отцу всей правды, тогда в зале.
Мужчина тряхнул головой, скидывая навалившиеся воспоминания.
— Чтобы спасти твоего отца, ты выдержишь завтра двадцать плетей. Я дам тебе настой, он поможет уменьшить боль. А потом ты уйдешь со мной в Девой, там почитают тех же богов, дружат с Лакрасом. Будешь жить при храме послушницей.
Он встал и направился к одной из дверей.
— Вы меня ненавидите, дядя? — вдруг вырвалось у меня.
— Ты считаешь это местью? — он горько усмехнулся. — Может ты и права… Когда ты теряешь того, кто для тебя безмерно дорог, какими бы не были обстоятельства и причины, и как бы ты не любила виновного, да, ты будешь его ненавидеть. Но ненавидеть можно по-разному. Жертва, принесенная за тебя Аракиан, не будет напрасной, твой отец будет жить, и ты будешь жить. Это самое главное. Будь я твоим отцом, я бы сказал тебе, Ария, что пора учиться предвидеть последствия своих поступков, — он говорил это, не оборачиваясь, и также, не оборачиваясь, исчез за дверью. Послышался звук задвигаемого засова.
А я осталась одна, наедине со сгущающимися сумерками, хлебом и вином. Свернув траурный платок, что укрывал мои плечи, и подложив его под голову, укутавшись в плащ, я легла на скамью в надежде обдумать все то, что услышала, но странный сон, не спрашивая, унес мой разум далеко от тела. Там драконоподобные правили людским королевством, пожелавшим таких правителей, а маги и обделенные были равны…
Он шел по заснеженному склону, а в голове, разогнав все остальные мысли, плыли только два образа, ее и Ританы.
Два с половиной года кошмара, одиночества, и слова линорм: «Человек она или нет, надо попробовать! Она даст больше нежели, ты сейчас имеешь, даже не представляешь, как будет легче. Драконы не отдают свое. А мы отчасти драконы!»
Он помнил день спустя много месяцев после того, как Яна исчезла, когда пришла боль. Поначалу он даже не обратил внимания, работал, но боль росла, и под конец он «перешел» в Ризгар прямо из кабинета, полного советников, и был рад, понимая, что это были бы трупы, задержись он на секунду дольше. Он попал туда, где правили камни и снег, вершина Збаравы, тут даже он был лишь песчинкой. Боль все росла, и он знал, что она ее. Он звал, молил Яну открыть сознание в тщетной надежде показать, что случилось, кто так мучает ее, он бы стер любого, он бы спас, он бы помог. В какой-то момент его накрыло осознание, что еще чуток боли, и он сойдет с ума, и тут нахлынула радость. Айдэл уже не разделял ее и себя, погружаясь в эйфорию, и тогда сознание спасло Императора, растворившись во тьме.
Очнулся он другим существом, понимая, что все объяснения, отговорки, мысли вернуться к Ритане, лишь глупость, когда он впервые увидел её, ощутил связь, и никуда она не делась, она росла, точно стебель вьянка на благодатной почве, утолщаясь с каждой ночью. И когда Яна исчезла, он уже не мог надорвать этот толстый канат. Ему не дали право выбирать, мощь его магии не давала подавить это влечение. Он был зависим от нее, ведь она дарила покой, обращая жгучий жар в нежное тепло. А магия, которая и так сводила его с ума, теперь просто бесновалась, иногда он боялся сам себе. Впадал в ступор, когда заставал себя в бешенстве, при мысли о том, что есть кто-то, кто зарывается пальцами в ее волосы. Айдэл знал, что сила сжигает его, и, лишь обращаясь в линорма, паря над грядой, он мог дышать и жить, почему-то, казалось, что она совсем рядом, достаточно лишь протянуть руку… и обрести себя.
