Операция "Волчье сердце" (СИ) - Снежная Дарья (книги без регистрации полные версии txt) 📗
— Нет, я просто хочу шелковые полы, — беспечно отозвалась я, поднося к губам чашку.
Но да, теперь интерьер капитанской квартиры обретал для меня куда больший смысл.
Капитан хохотнул и вгрызся в бутерброд, так что осталось непонятно, над чем он смеялся — над шуткой, которая вообще-то была не шуткой (я и правда от шелкового камня не отказалась бы!) или над предположением, что он действительно мне их сделает.
— А вы помните? — По уму, конечно, надо было бы оставить мужика спокойно поесть в тишине, но я искренне полагала, что моя доброта и так перевалила уже все разумные границы, а потому с капитана не убудет ответить на парочку вопросов.
Вервольф проглотил кусок, коротко уточнил, — «Что?» — и снова вцепился зубами в мясо.
— Ну… все.
— Если вы о том, что я делал, будучи волком, то да. Приблизительно, — он поднес ко рту еще один кусок мяса, вздохнул, положил его на тарелку. — Я не могу, находясь в человеческом облике, полностью адаптировать под человеческие рецепторы и понимания всё то, что я делал, ощущал и видел, будучи волком. У меня сейчас и у меня тогда — совершенно разные уровни восприятия. И в волчьей ипостаси я не смотрю на себя со стороны, я — это я. После что-то удается переложить на человеческую память. Что-то — большая часть — остается на уровне невнятных ощущений. Инстинктов, если угодно.
— Но почему тогда говорят, что вервольфы после оборота — это дикие звери? — не утерпела я.
— Потому что это правда, — терпеливо отозвался капитан. — Да, я не тронул вас и, допустим, прохожих на улице, которые ко мне не подходили. Но вы же видели, что я сделал с теми, кто держал нас взаперти? Уверяю вас, как капитан стражи, я не имею привычки разрывать преступников на куски при задержании.
Я промолчала, опустив глаза и позволяя капитану вернуться к завтраку. По моему скромному мнению, эти товарищи свою судьбу заслужили. Никто не отпустил бы нас оттуда под честное слово никому не рассказывать об увиденном…
— Не говоря уже о вашем трагически пострадавшем паркете, — неожиданно ввернул Вольфгер, и я метнула в посмеивающегося волка гневный взгляд.
А пока он приканчивал завтрак, я сообразила, что есть одно дело, которое надо провернуть до того, как капитан обзаведется одеждой, потому что после он провернуть его мне однозначно не позволит. А пустить ситуацию на самотек мне не позволит совесть.
Я вышла из кухни, а вернулась с аптечным свертком в руках.
— Мне нужно обработать вашу голову и… вот это вот, — я неопределенно покрутила пальцем, обрисовывая синяки и кровоподтеки на груди, которые, я подозреваю, он заработал не падением, а выбиванием очень прочных дверей.
— Право, мастер, не стоит трудов, я сам…
Я закатила глаза, покачала головой и, цепко ухватив весьма приятно легший в руку бицепс, потянула, заставляя встать.
— Молчите уж. Я знаю, у вас это отлично получается!
И вервольф промолчал. Правда, как-то настолько выразительно, что у меня все равно появилось ощущение, что последнее слово осталось за ним.
Я взялась за круглую баночку с мазью, которую надлежало тщательно втереть «в места ушибов». Она приятно пахла — ментолом и еще какими-то травами.
Я зачерпнула прохладную субстанцию пальцами и окинула задумчивым взглядом фронт работ. Ладно, приступим-с. Когда я коснулась холодной мазью горячей кожи над первым синяком, вервольф чуть вздрогнул, я на мгновение замерла, а потом провела первым долгим, но легким прикосновением, распределяя мазь по всей поверхности гематомы. Закусила губу и — сосредоточившись на том, что мне предстоит делать, а не на том, что у меня перед носом маячит мужская обнаженная грудь — принялась за работу.
Ладонь скользила по гладкой горячей коже.
Я сосредоточенно втирала мазь, вдыхая приятный травяной запах, и старалась не смотреть и не думать.
Не смотреть. И не думать.
Как мои пальцы с нажимом проводят по твердым мышцам, раз за разом. Как дыхание мужчины, находящегося слишком близко, щекочет мой лоб. Как ужасно хочется сглотнуть. И как внутри что-то томительно тянет. И как эта гладкая кожа под моими пальцами становится, будто, еще горячее.
«Это просто мазь», — одергивала я себя. — «Может, она согревающая».
Не помогало.
Утренние размышления наложились сейчас на эту близость, будили в душе и теле что-то слегка забытое. У меня были мужчины. И не один. И я прекрасно отдавала себе отчет в том, как выглядит желание. Но я не могла припомнить, чтобы оно когда-то было настолько волнующим, настолько… трепетным. И, сдавшись, я позволила себе маленькую слабость — упивалась и этим собственным желанием, и наслаждением, которое дарили нехитрые жесты.
Вряд ли у нас что-то получится. Но зачем отказывать себе в удовольствии, раз оно само пришло в руки?
— Все, — ледяным механическим голосом произнесла я, давя в нем предательскую хрипотцу, и отвернулась, чтобы закрыть баночку с мазью и вымыть руки. Мои мысли — это мои мысли, капитану о них знать не обязательно. — Сядьте, я вашу голову посмотрю.
Я повесила на крючок полотенце, обернулась. Вместо того, чтобы сесть, капитан сделал шаг вперед, сокращая расстояние между нами до вопиюще неприличного.
Вспыхнув изумлением и рефлекторным гневом, я вскинула голову и застыла, встретившись с глазами, в которых еще плясал желтый отблеск. Я попалась на этот взгляд, как рыбка на крючок — но, в отличие от рыбки, не могла даже беззвучно раскрыть рта.
Тяжелые ладони неспешно легли мне на бедра, и, когда я никак на это действие не отреагировала, вервольф подхватил меня, как пушинку, и усадил на высокую кухонную тумбу, вознеся почти на один уровень с собой.
Лейт качнулся вперед, я закрыла глаза и машинально разомкнула губы, сильнее сжала пальцы, и без того вцепившиеся в широкие плечи в краткий миг полета, но… поцелуя не случилось.
Прочертив носом щекотную линию по моей щеке к уху, обжигая кожу горячим дыханием, Вольфгер на несколько мгновений застыл, глубоко вдыхая и выдыхая мой запах.
Я по-прежнему, кажется, даже не дышала, парализованная неожиданностью. Только сердце разгонялось, колотясь все быстрее.
А потом…
Я даже не могла бы точно сказать, поцеловал он меня или укусил. Я ощутила разом и губы, и зубы, и язык… и грудной, едва слышный, но совершенно нечеловеческий рык, отозвался вибрацией во всем теле, заставляя сжать кулаки, впиваясь ногтями в гладкие мышцы. Я ахнула и запрокинула голову, еще сильнее открывая шею для этого поцелуя-укуса.
Еще один пришелся выше, уже чуть менее жадный, но не менее будоражащий. И еще, и еще…
У меня закружилась голова, будто воздуха не хватало. И когда Вольфгер куснул еще раз, тихонько застонала — и рука сама собой мазнула по шее и по короткому ежику темных волос, удивительно мягкому, как собачий подшерсток. Я зарылась в него — подаваясь вперед и прижимая к себе. Но вместо того, чтобы продолжить выцеловывать мою шею, вервольф вскинул голову.
Глаза в глаза.
Ну же. Неужели неясно, что я уже все позволила?
А потом шершавые подушечки пальцев коснулись моего виска, обвели линию лица, дотронулись до только что искусанных губ, и я поняла, что он не разрешения спрашивает безмолвно, он — любуется.
Я еще раз закусила губу и рывком подалась вперед, почти соскальзывая с тумбы, но зная, что меня удержат — только чтобы прижаться совсем тесно и чтобы поймать, наконец, этот молчаливый упрямый рот поцелуем.
Жадность. Голод. Сосущий, требовательный. Лихорадочные движения, сумасшедшие, головокружительные поцелуи.
Задранная юбка, улетевший в Бездну свитер, и сорочка под ним уже тоже задралась и сбилась в сторону, открывая еще больше возможностей для ласки. Мне повезло сильнее — преград между мной и желанным телом не было, забытая всеми простыня давно стекла на пол.
Вольфгер вдруг замер, тяжело дыша, и во мне разом сквозь томную поволоку шевельнулось беспокойство — ему плохо? Лейпшиц говорил про ребра, да и голова опять же… Но прежде, чем я успела впасть в панику, мужчина стянул меня с тумбочки, подхватил на руки и понес.
