Стальные небеса (СИ) - Котова Ирина Владимировна (книги без сокращений .TXT) 📗
На перечислении имен я стала уплывать, покачнулась, и леди Шарлотта крепко, почти до боли, сжала мой локоть.
— Однако я вижу, что мы прибыли в час скорби, — сказал дракон, взглянув на вдовью ленту в моих волосах.
— Да, мы скорбим по моему мужу и хозяину этих земель, лорду Дармонширу, — сумела я произнести, хотя внутри прорывались рыдания, и Энтери потемнел лицом, вздохнул тяжело, сочувственно. Жена его так и вовсе едва слышно ахнула. — Но, прошу, не принимайте на себя нашу печаль. Вам выделят покои, вы сможете отдохнуть с дороги, пообедать. Вам сейчас же принесут свежей крови. — Ирвинс при этих словах замер и уставился на меня с ужасом. — А завтра я прошу позавтракать с нами, потом я покажу вам лазарет.
Дракон понимающе глядел на меня.
— Мне жаль, — сказал он, еще раз взяв меня за руку — и вдруг стало мне немного легче, словно боль приглушили, сделали не такой едкой. — Я встречал твоего мужа во дворце. Он был настоящим сыном Инлия, дерзким свободным ветром. Нории полюбил его как второго брата.
Я дрогнула, но не отступила. И как я не расплакалась на этих словах — только богам известно. Моих сил еще хватило, чтобы в учтивой беседе пройти в замок, показать лазарет на первом этаже; подняться выше, до гостевых покоев, напомнить, что если что-то понадобится — слуги выполнят любое пожелание, — и объяснить Ирвинсу, что срочно требуется животная кровь. Хватило, чтобы попрощаться с родными и побрести по лестнице к своим покоям: леди Лотта, сама бледная в синеву, велела мне идти отдыхать и пообещала, что не оставит гостей без внимания.
И только дойдя до своей спальни, я прямо в одежде упала на кровать, уткнув лицо в ладони, и пролежала так в прострации до темноты, пока Мария не растрясла меня и не заставила поесть.
А утром, после ночного пробуждения в слезах, я спустилась на завтрак с драконами, а потом пошла в лазарет.
Я была бы рада полностью погрузиться в лечебные дела — это был еще один слой глухоты ко внешнему миру, потому что любое эмоциональное усилие сейчас причиняло мне боль. У меня не было сил общаться, принимать сочувствие и поддержку, отвечать на вопрос "как ты?", выслушивать о чьих-то бедах или проблемах. Я просто хотела, чтобы меня все оставили в покое. Желательно навсегда.
Но мне ежедневно звонили родные, и я, если пропускала вызов, в коротких перерывах заставляла себя им перезванивать. Сейчас было такое время, что каждый день мог стать последним.
И я говорила, говорила, говорила… Рано утром на следующий день после похорон мне позвонила Ани — каким-то чудом выбравшаяся в Теранови и обрушившая на меня не только всю мощь своих сочувствия и поддержки, но и неожиданные новости: от нее я узнала, что у нашей младшей, Каролины, вдруг во всю силу раскрылся пророческий дар, и теперь она на шесть лет привязана к Пьентану. И отец там теперь вместе с ней.
— Главное, чтобы были у нас эти шесть лет, — сказала я сестре. — Закончится война, и я готова хоть каждый день к ней в гости ходить, лишь бы они были.
Василине я позвонила сама вечером после разговора с Ангелиной. Василина, уставшая, по-прежнему мягкая и деликатная, словно и не прошла она сквозь горнило недр Туры и не совершила невозможное, выслушав мои сбивчивые "Я так рада, Васюш" и "Как мы ждали твоего возвращения", проговорила:
— Наконец-то я тебя услышала. Я так хочу тебя увидеть, обнять, Мариш… Мне так жаль… — и после этого мне захотелось бросить трубку и закричать. Но я, вытирая со щек мгновенно покатившиеся слезы и с трудом подбирая слова, спросила, как дети восприняли ее возвращение и позволяет ли Мариан ей отойти от себя хоть на шаг.
— Мне кажется, он тебя цепью к себе приковал и больше никуда не отпустит, — неловко пошутила я и была спасена. Это был самый верный способ Василину переключить — и потом я долго, сжавшись в кресле в гостиной, глядя в темноту за окном и слабо улыбаясь, слушала ее усталый голос. Сестра рассказывала про племянников, про Мартинку, которая сильно выросла и начала ходить без мамы, — тут голос ее дрогнул и я поняла, что она тоже плачет. И про Мариана, который осунулся, стал угрюмее, и теперь во дворце его побаиваются даже больше, чем раньше, — здесь она заговорила тише и с нежностью, хотя Байдек обычно выходил на наших девочкиных разговорах, давая нам наоткровенничаться всласть, — и который действительно теперь почти не отходит от нее ни на шаг; про огромного огнедуха, который живет в недрах под Рудлогом и так одинок, что она обещала навещать его, и про ее пребывание под землей, и про покушение, и про то, что поймали Львовского, который меня доставлял до убежища заговорщиков…
Мне его не было жаль — они мучили и пугали Катю, и так натерпевшуюся от мужа. Так что поделом.
А вот известие о том, что наша Алина теперь замужем, и вместе со своим защитником должна помочь вернуться на Туру богу, так ошарашило меня, что я даже вышла из своего тоскливого оцепенения и не сразу нашлась, что сказать.
— Знаешь, если этот Тротт ее вернет, я думаю, он достоин стать ее мужем, даже если она откажется расторгать брак, — наконец мне удалось сформулировать то, что я чувствовала. — Но на самом деле, главное — чтобы вернулись. А там разберемся. Ведь если ничего не напутал ее друг и лорд Тротт действительно ведет на Туру Черного Жреца, то замужество — это вообще мелочь. Ты можешь осознать, какая роль ей отведена? Ведь фактически от них двоих зависит судьба Туры. Получается, все это происходит, потому что один из наших богов был в другом мире? И если он будет здесь, то и война закончится?
— Вот и Ани говорит, что все решаемо, — грустно ответила Василина. — А еще говорит, что Владыка Четерии стоит армии и обязательно поможет им… Осталось их дождаться, Мариш. Как это тяжело… я постоянно себя виню: ну почему я не смотрела на ее ауру, почему не замечала странностей, которые с ней творятся, не относилась с должным вниманием к ее снам… возможно, я могла бы предотвратить тот ужас, что с ней произошел в том мире. Даже при том, что я понимаю — это все предопределено, она должна была туда попасть, и она нужна… но все же… если бы можно было вернуться назад и сделать все по-другому. Понимаешь?
— Да, — сказала я, чувствуя, как снова слезы текут по щекам. — Я понимаю.
Могла ли и я сделать все по-другому, или и у нас с Люком все было предопределено?
Поля же позвонила на следующий день после разговоров со старшими и обрадовала меня тем, что срок ее бодрствования резко увеличился до шести часов и с тех пор продолжает потихоньку расти.
— А когда это произошло? — заторможенно спросила я, запахивая от ветерка ворот пальто: Пол застала меня звонком около четырех вечера, когда я вышла в парк после последней на этот день операции подышать воздухом и шагала по сухим уже дорожкам в сопровождении охраны, внимательно глядя под ноги — змеи то и дело продолжали попадаться на пути.
— Два дня назад, восьмого числа, — сообщила Полина с любопытством. — А что?
— Я как раз вколола последнюю иглу, — объяснила я, стараясь не думать, что в этот день погиб Люк. — Значит…
— Наверное, когда иглы закончатся еще у кого-то, я буду в человеческом облике с полудня до полуночи, — восторженно перебила меня сестра. — Игорь Иванович сказал, что у него осталось двадцать, у Демьяна — тридцать три… Про Тайкахе не знаю, но вряд ли больше. Значит, месяц-полтора — и я уже совсем вернусь.
— Ты часто общаешься со Стрелковским? — от Полиной бойкости хотелось жмуриться и мотать головой, но я пересиливала себя.
— Несколько раз созванивались, — призналась Полина. — Я все еще чувствую себя очень странно, Марин, но мне интересно с ним говорить. И важно. Он много рассказывает про маму того, чего я не знала или не помнила. Сказал, что когда она бывала взвинчена, то походка у нее становилась точь-в-точь как у меня в спокойном состоянии, широкой, стремительной, — она тихо засмеялась, и я грустно улыбнулась в ответ. Я это прекрасно помнила.
— Расскажешь мне потом, что еще он говорил? — я остановилась, пропуская шустрого ужика. Покачала головой: куда они ползут, интересно? Правда, на людей они не нападали до странностей — Кэтрин, моя акушерка, ухитрилась наступить на хвост ползущей гадюке, но та даже головы не повернула, лишь зашипела и стала дергаться в ту сторону, куда ползла. И уползла с миром, когда Кэтрин отскочила.
