Иная. Песня Хаоса (СИ) - "Сумеречный Эльф" (читать полную версию книги TXT) 📗
— Не правда. Говорят, для тех, кого любят, еще как меняются.
— Ну, так дай мне шанс!
Глаза его вновь лихорадочно блестели, расплескивая искры. Но уже не от радости, а от дикого томительного отчаяния. Образ знакомого доброго зверя просвечивал на лице с острыми скулами.
— Это… Это как признание? — задрожала Котя, но сглотнула комок в горле и успокоилась.
— Считай, что так.
— Только в чем? Вдруг нас обманывает зов так же, как обманул Вхаро?
— Мы не Вхаро с его женой. Поживем — увидим, — примирительно отозвался Вен Аур.
«А, может, и у Вхаро была любовь. У людей ведь тоже любовь порой умирает от горя», — подумала Котя, все вспоминая и вспоминая гнетущий рассказ предательства. Вхаро. Проклятый лиходей все-таки вышел победителем. И вновь даже в посмертии — если вообще умер — являлся недовольной тенью, будоражил и вносил смятение.
— Хорошо. Сейчас бы узнать, что мы умеем, — согласилась Котя, хотя у нее без причины поджилки тряслись от того, что ожидает в прядильнях. — Ничего плохого не случится, если я хотя бы до осени поработаю пряхой. Взяли бы еще.
Но взяли ее достаточно быстро. В детинец их пропустили без разговоров, едва Вен Аур назвал имя кузнеца-оружейника Бала. Да еще мимо прошли знакомые тех стражников, которые браво схватили вора. Так Вен Аура уже считали человеком неплохим, даже если почти оборванцем из дальних мест. Но препон чинить не стали.
Княжье подворье оказалось больше всех известных Коте, а уж хоромы с множеством украшений на высоких деревянных срубах и вовсе не шли в сравнение с простеньким теремом Игора. Охлупени венчали головы коней, а вокруг на причелинах и стамиках танцевали резные русалки: так говорили, что князь ведет род от водной стихии. Но рассмотреть красоты богатой жизни почти не удалось. Как только Котя спросила у проходящей мимо прислужницы, не нужны ли девушки в услужение в прядильне, к ней подошла сухопарая женщина в летах.
— Нужны. Кто будешь?
И вновь пришлось врать, рассказывать складную историю про погорельцев, но уже не упоминать, что они жених с невестой.
— Понятно. Никто, значит, — кивнула ей женщина и представилась Юреной. — Все, идем со мной. Не одна пришла? Понимаю. Но полюбовника к нам не води и бегать к нему не смей, — строго пригрозила она. — Будешь прясть вместе со всеми. Ты пока никто, мы тебя не знаем. Если и заслужишь что-то, то только честной работой.
За ее разговорами Котя даже не успела попрощаться с Вен Ауром или условиться о встрече. Юрена шла быстро и решительно. Котя едва поспевала, то и дело оглядываясь. Спутник даже не успел ничего возразить.
Княжьи хоромы осталось в стороне, Юрена повела к длинным одноэтажным избам, которые тянулись вдоль белых стен детинца, прилипая к ним. Одна из них и оказалась прядильней, где десять — или больше — девушек разных лет пряли и жили. Коте не понравилась духота и одновременно сырость сумрачного помещения с низким потолком.
— Осмотрись пока, потом в баню. Нам вши в пряже не нужны, — сухо распоряжалась Юрена, потом схватила за руку, поглядела на пальцы: — Хорошие руки, тонкие, но к работе привычные.
«Что ж, наверное, хотя бы выгляжу я прилично, раз меня взяли», — подумала Котя, на всякий случай, пряча под рукавом рубахи браслет — последнее, что осталось с ней из приданого.
Так и началась ее работа. Хотя в тот день ей не успели выдать шерсть на пряжу — уже смеркалось и девушки после скудного ужина готовились ложиться спать.
— Смотри мне! Нить должна быть ровной и не рваться. Завтра я посмотрю, что ты умеешь, — пригрозила ей Юрена. Она постоянно покрикивала на девушек, но, в целом, выглядела скорее уставшей, нежели злой. Говорили, что не каждую пряху оставляли, потому что шерсть для мастерской состригали с каких-то особо ценных коз и овец, привезенных из рассветных земель как подношение князю.
«Ничего, справлюсь», — решила Котя, хотя ее все еще снедала тоска от того, что Вен Аур где-то в городе, далеко, за гончарным концом у кузнецов-оружейников. А она здесь, в неприветливой чужой избе, которая и домом-то не называлась. Но судьба сто раз предлагала ей поступить иначе: остаться с Игором, вернуться в деревню или затеряться в лесах. Котя сама выбрала такую участь, поэтому не жаловалась.
— Тебя как звать? — с интересом спросила ее одна из девушек.
— Котена.
— Желя, — миролюбиво представилась девушка. — Мы теперь на одной лавке спать будем. Ты не храпишь?
Она забавно улыбнулась, и Котя заметила россыпь бледных веснушек на круглощеком наивном лице. Девушка оказалась симпатичной: нос уточкой, чуть вздернутый, но аккуратный и маленький, длинная русая коса — почти белая, как березовая кора — да круглые светлые глаза.
— Не замечала такого, — рассеяно отозвалась Котя.
— Вот и славно, — приветливо сжала ее плечо Желя. Пожалуй, она понравилась. Котя не привыкла, что люди способны вот так просто ей улыбаться, особенно, ее ровесницы.
Спали все девушки в тесной длинной избе. Кто-то на лавках, кто-то на полатях. На печи грела ноющие кости тетка Юрена, которая приказывала им, а все больше — ругалась. Котя и не догадывалась, что монотонная работа так утомляет. Раньше-то за день она успевала на скотный двор, и за водой. Здесь же каждый знал свое место. За скотиной ходили другие, а мастерицы только пряли и пряли… И за пряжей терялось время, забывались мысли.
«Говоришь, вышивать… Эх, Вен, да кому нужны мои умения», — сокрушенно подумала Котя. На следующий день ей и правда устроили проверку, но привычные к работе пальцы уверенно скручивали в тонкую нить «драгоценный» материал.
— Подойдешь, — одобрительно махнула рукой после наблюдений Юрена. Так потянулись дни, вернее, только один день, за который Котя возненавидела пряжу.
«Да что же это я? Отвыкла совсем от работы, в бродяжку-оборвашку превратилась?» — корила она себя. Но все же глаза болели, а пальцы под вечер тряслись. Она не привыкла, что не имеет права сдвинуться с места без команды Юрены. Весь день на лавке без движения утомил, болела спина. Вспоминались тяжелые коромысла с ведрами, как в тот день, когда она впервые увидела в чаще горящие огоньки глаз. Котя почти спала наяву, но тут же одергивала себя. Но из темной избы хотелось выбраться, вырваться в свободную лесную чащу. Может быть, она и правда иная, рожденная жить среди зверей? Или просто ей не нравилось прясть, а рука просила всегда охотничьего ножа? Но женская доля заставила обучиться иному. И это злило.
Да еще девушки по старинной привычке заводили песни: не от радости, а чтобы понимать, насколько изба наполнилось дымом от лучин. Нестройный голос Коти в общем хоре неизбежно мешался, она скромно умолкала. Вот Желя выводила дивные мотивы, льющиеся явно из самого сердца. И песни, наверное, помогали новой знакомой справляться с унынием. Но не Коте.
Под конец дня Котя валилась с ног, даже есть не хотелось. Она устала как будто больше, чем в своих странствиях. Впрочем, по-прежнему упрямо ни на что не жаловалась, она сама выбрала такую судьбу. Кого сокрушать? Не себя ли? Только себя. Поэтому она только улыбалась застывшим оскалом. Все дурные мысли потонули, когда наконец-то удалось добраться до лавки и заснуть.
Только посреди ночи кто-то тихонько позвал ее, вернее, она слышала колыхание зова. Сначала она проснулась и не понимала, что происходит. Но потом решительно села на лавке: зов раздавался совсем близко, почти так же, как в ночи, проведенные бок о бок.
— Ты куда? — сонно протянула Желя.
— Ты спи-спи, — отмахнулась от нее Котя, осторожно перелезая через девушку. Молодость и усталость не велели той просыпаться до конца, потому она вроде бы последовала совету.
Котя приблизилась к оконцу. На княжьем подворье даже в прядильне были самые настоящие стекла, чем обитатели детинца очень гордились. Котя приоткрыла узкую створку.
— Вен, тебе нельзя здесь находиться. Тебя же поймают ратники! — обеспокоенно прошептала она, когда под окном замаячил знакомый, почти родной силуэт.
