Магистр ее сердца (СИ) - Штерн Оливия (читать книги TXT) 📗
— Штаны тоже убирайте, — сипло приказал Мариус, сминая пальцами кромку бархатной туфельки.
Не то, чтобы он был любителем посмотреть на голых мужчин, но ответы на свои вопросы собирался получить по полной. А наличие одежды всегда создает иллюзию защищенности, в то время как ее отсутствие всегда унижает, размалывает человека, словно жернова.
Стражи покосились на него, но приказ выполнили. А Мариусу было наплевать на то, что о нем подумают. Он подвинул к столу тележку с инструментами, положил туфельку на ее край и стал ждать, когда пленник очнется. Периодически прощупывая его магическим восприятием, Мариус понимал, что времени осталось недолго, потому принялся перебирать разложенные на ветоши инструменты. Спрятавшись за напускное равнодушие, душа рвалась на части.
Мариус очень надеялся, что магистр, которому удалось уцелеть и слиться с астралом, до поры до времени не убьет Алайну.
На все остальное — и всех остальных — ему было уже наплевать. На короля, на надзор, на Фаэра и Сантора вместе взятых. Да хоть бы и небо обрушилось на Эрифрею. Плевать. Лишь бы его птичка… Его ласковая, такая светлая птичка… Только бы она выжила.
Наконец пленник дернулся всем телом. Звякнуло железо. Мужчина застыл, видимо, соображая, что предпринять дальше, осознавая, что не может двинуть ни рукой, ни ногой. Затем он медленно приоткрыл глаза и посмотрел на Мариуса. В этот самый момент Мариус неспешно протирал кусочком ветоши особенно хитрое на вид приспособление, позволяющее счищать с жертвы кожу, примерно как счищают кожуру с картофеля.
— С возвращением, — слова давались тяжело.
Хоть бы… хоть бы она уцелела. Хоть бы ублюдок ее не убил.
Пленник тихо ругнулся сквозь зубы, еще раз дернулся и затих, поняв, что бессилен что-либо предпринять.
— Как тебя зовут? — холодно поинтересовался Мариус. Ему очень хотелось схватить мужика за горло и давить до тех пор, пока глаза не полезут из орбит. Предчувствие буквально вопило о том, что именно благодаря этому белобрысому засранцу твари роя напали на дворец, что именно из-за него исчез в неизвестном направлении Авельрон… Мариус только сжал челюсти. Нет, он не будет давать волю чувствам, а если и будет, то не здесь.
— Как тебя зовут? — повторил он и отложил в сторону ветошь, — давай-ка вместо предисловия я тебе расскажу, что тебя ждет, если не будешь сговорчивым. — поднял повыше инструмент. — Вот это — замечательная штука, подруга всех молчунов. Отлично развязывает языки. Лихо счищает кожу с разных частей тела. Так что я сейчас могу выбрать, с чего начать. И — да. Умереть я тебе не дам. Точно так же, как не дал умереть тогда, когда ты валялся в луже крови, истыканный ножом…
Мариус видел, что пленник внимательно следит за каждым его движением. Без страха. Очень внимательно. Как зверь, загнанный в угол клетки и словно собирающийся напасть.
— Ну так что, будем говорить?
Последовал тяжелый вздох. А затем пленник тихо попросил:
— Отвяжи меня. Я все… и так скажу. Принцесса жива?
— Принцесса? — Мариус приподнял брови, — Леона Дей Флодрет?
— Да нет же, — прошелестел мужчина, — принцесса Алайна…
Мариус передернулся. Ярость взметнулась в душе, и кулаки так и зачесались — врезать сейчас ему так, чтобы зубами подавился. Принцесса, видите ли… Да твою ж мать.
— С чего мне тебя отвязывать? — слова царапали горло, срывались сухим шепотом в холодный воздух, — я не знаю, кто ты. Но я подозреваю, что во всем случившемся и твоя вина.
— Что с принцессой? — уже громче спросил пленник, потом, помолчав, добавил, — пожалуйста… что с ней?
И тут Мариус сорвался.
— Я не знаю, что с ней, — гаркнул во всю силу легких, — не знаю, твою мать. Вот, вот что от нее осталось.
И схватил бархатную туфельку, обогнул тележку с инструментами, сунул ее в лицо растянутому на столе пленнику.
— Но если она умрет, — пошипел он, глядя в светлые глаза мужчины, — если она умрет… И ты в этом виноват… То я буду резать тебя на куски. И ты будешь жив до тех пор, пока от тебя не останется один обрубок, безрукий и безногий.
— Если она умрет, то я сам себя убью, — тихо сказал мужчина и снова попросил, — отпусти меня. Я должен…
— Ты должен мне рассказать, какого крагха произошло в башне и где принц Авельрон, — сквозь зубы процедил Мариус и выпрямился, — пока я не услышу внятных ответов, ты будешь радовать меня своим видом. Всю жизнь мечтал разглядывать голого мужика.
— Хорошо, — вдруг совершенно спокойно ответил белобрысый, — хорошо… Я знаю, кто ты… и это тебя прощает.
— Плевал я на твое прощение, — огрызнулся Мариус.
А внутри все скулило, сжималось в ужасе. А вдруг тварь будет пытать Алечку? А вдруг он… что-нибудь с ней сделает такое, чего она не переживет?
Пленник вздохнул.
— Меня зовут Кьер, — услышал Мариус тихое, — меня прислал повелитель Сантор, чтобы я забрал его детей, потому что… потому что здесь было опасно.
— Кьер, — повторил Мариус, — это ты приходил к Алайне.
— Она отказалась возвращаться к отцу, она сказала, что останется с тобой, — выдохнул пленник и выразительно звякнул железными скобами, — но она была очень обеспокоена состоянием своего брата и тем, что он может умереть в плену. Она согласилась мне помочь его выкрасть, для чего подложила в то место, где его держали, кальхейм.
Мариус вздрогнул. И внезапно стало так больно, что захотелось убить этого Кьера, чтобы он только заткнулся, чтобы ничего больше не говорил… А он, Мариус ничего бы не знал — о том, как Алайна обманула его. Вот просто взяла и обманула. Решила, что брат важнее…
Внутри медленно разверзалась черная ледяная бездна.
И он окончательно перестал чувствовать холод.
— Что такое кальхейм? — спросил тихо.
Кьер облизнул потрескавшиеся губы, окинул Мариуса долгим взглядом из-под ресниц.
— Вы ничего не знаете о том, что случилось с крагхами после того, как пала Пелена, — не вопрос, скорее, утверждение.
— Ты мне сейчас все и расскажешь.
— Расскажу, — казалось, Кьер улыбнулся, но тут же лицо застыло, закаменело. — Мы потеряли крылья, но вместо этого обрели Рой. И те крагхи, кого коснулся откат от рушащейся Пелены, обрели особую магию, совсем не такую, какой была раньше людская. Мы обрели способность призывать тварей роя и управлять ими. Мы лишились крыльев, но получили в распоряжение крылья послушных нам тварей.
Он говорил и говорил, а Мариус на несколько мгновений попросту выпал из беседы, провалился в собственные мысли. Призывать тварей роя… А что, если вот эта способность Альки, оживлять нарисованных зверушек, и есть призыв твари? Что, если именно так у Алайны и происходила объективизация ее магии? И призванная тварь преспокойно размещалась в облике нарисованного?
— Что такое кальхейм, — повторил Мариус.
— На кальхейм легко приманить архаана, — если бы мог, Кьер наверняка бы пожал плечами. Мол, что здесь непонятного. Кальхейм, архаан.
— Хорошо. Кто такой архаан?
— О, это прекрасная животинка, — усмехнулся Кьер, — но ее главное достоинство в том, что архаан умеет ходить сквозь пространство. По-вашему это вроде как портал. А Архаан может делать то же самое, и если сесть на него, можно направить его, куда нужно.
— Туда, где кальхейм, да?
Почему-то Мариус успокоился. Он плавал в ледяной полынье, сжимал ледяными пальцами пыточный инструмент. А в голове отголосками — Алька его обманула. За спиной наворотила дел. И сама же, маленькая дурочка, пострадала. Всего-то и надо было, что просто поверить. А она — не поверила, не захотела, не смогла.
— Именно, — ответил Кьер, — я оседлал архаана, он рванул к ближайшему кальхейму, вывалился там, где томился принц Авельрон…
— Убил сиделок, — подсказал Мариус.
— Я не приказывал это сделать. Не я…
— А кто? Я? — скрипнул зубами. Снова поднялось желание исполосовать Кьера на ремни.
— Послушай, — тихо попросил Кьер, — я понимаю, как это все звучит, но… все же дослушай до конца. Когда я появился там, принц был слаб, очень. Но, судя по всему, появление там архаана разрушило тот самый магический купол, про который мне говорила принцесса Алайна. Сиделки жались к стене, но я их — клянусь — не трогал. И моя тварь тоже их не трогала. Я сообщил принцу, что пришел за ним, и он, казалось, обрадовался. Я помог ему подняться с постели, поставил на ноги. А потом случилось что-то странное с ним. У него как будто глаза остекленели, и тело сделалось… деревянным, тугим наощупь, все мышцы разом напряглись… И потом… он меня ударил моим же ножом. Он бил и бил, а сам смотрел на меня, и в его глазах уже не было жизни. А потом… я ничего не помню.
