Уездный город С*** (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна (первая книга .txt) 📗
— Да, вот ещё… Во что она была одета, имела ли с собой какие-то вещи?
— Ну, сумочку махонькую, — опять изобразив натужную работу мысли, изрёк Короб. — Платье такое… Прямое, коричневое, вот ровно как у моей Пеструхи шкура, — он кивнул на кобылу. — Ну чисто мешок мешком. Говорила, нынче такое модно. Бусики красные. Ну и на голове вот такая… тоже красная, — он приставил к голове растопыренную пятерню, изобразив нечто вроде одинокого лосиного рога.
— Шляпка, что ли? — хмыкнул Титов.
— Да пёс её знает… Может, и шляпка, — развёл руками извозчик.
— Запомнили дорогу, Брамс? — спросил поручик у девушки, доставая деньги.
— Запомнила, — подтвердила Аэлита с сосредоточенным видом. И потом, когда сыскари немного отдалились от извозчика, тихо спросила: — Натан Ильич, а он ведь знает адрес, да? И специально ничего не сказал?
— Полагаю, да.
— И солгал, чтобы вы дали ему денег?
— Вероятно, — чуть улыбнулся Натан.
— И если бы вы не дали денег — не догадались или ещё по какой причине, — он бы так и промолчал? Зная, что вы ищете убийцу?
— Судить не берусь, — развёл руками Титов, отмечая про себя, что девушка делает явные успехи в понимании окружающего мира.
А может, не такая уж она на деле и странная, просто прежде никто не потрудился познакомить её с особенностями всего того, что лежит за пределами уютного дома и не менее уютного института?
Или всё еще проще и вещевичка раньше сама не интересовалась подобными мелочами?
— Но почему? Он ведь так тепло относился к этой женщине, неужели так сложно было сказать несколько слов? — непонимающе нахмурилась Аэлита. С таким искренним недоумением и недовольством, словно маленький ребёнок, не понимающий и отказывающийся принять существование смерти.
Поручик не сразу нашёлся с ответом, лишь опять развёл руками и после долгой паузы сказал:
— Знаете, как говорят, своя рубашка ближе к телу. Они ведь даже не родственники, просто знакомые. С тем же успехом он мог ничего и не знать…
— Вы что, его оправдываете? — Брамс уставилась на спутника с изумлением.
— Нет, — Натан даже поморщился. — Я просто не имею права его судить.
— Я этого никогда не пойму, — сокрушённо вздохнула Аэлита и качнула головой. — И вас тоже не пойму. Почему Валентинова за правду, просто высказанную витиевато, вы ударили и вообще чуть не убили, а вот этого не корите за откровенную ложь?
— Потому что полуправда гораздо дряннее лжи, — неожиданно легко подобрал нужные слова мужчина. — Грубая, глупая ложь — она как чирей, вроде и зараза, и гниль, но её легко заметить и вывести несложно. А когда правду изворачивают, искажают и перекручивают в угоду своим желаниям — это куда хуже. Потому что сложно понять и еще сложнее объяснить, что с этой правдой не так.
— А что с ней было не так? — живо поинтересовалась Аэлита и тут же поспешила добавить: — Вы только не сердитесь, но я правда не очень всё это знаю. Коленька вот на войну тогда рвался очень, чуть из училища не удрал, он бы вас, наверное, хорошо понял. Да даже Ярик, на него глядя, тоже всё в военные стремился, только передумал быстро…
— Коленька и Ярик — это?.. — поинтересовался Натан, впрочем, примерно догадываясь, о ком идёт речь.
— Братья. Николай меня старше на год, а Ярослав — он младший, — пояснила девушка, легко уловив невысказанный вопрос. — И всё-таки, что не так сказал Валентинов?
— Давайте мы с вами доберёмся теперь до места, которое нам Короб указал, а пока будем осматриваться, я всё расскажу? — предложил Натан, и Брамс нехотя согласилась.
От дороги нужный дом отделяли, мешая рассмотреть, достаточно ветхий, но вполне целый высокий забор и несколько старых развесистых елей, невесть зачем посаженных в городе и не пойми почему до сих пор не спиленных.
Поручик заподозрил неладное еще при виде приоткрытой калитки, а когда полицейские миновали её и по засыпанной старой хвоей мощёной дорожке подошли к самому дому, замер в нерешительности.
Тот выглядел… неожиданно. Старый, ветхий уже, он до сих пор стоял, кажется, на одном честном слове. Подгнившие брёвна, просевшая крыша, слепые, заколоченные окна. На вид совершенно трухлявое крыльцо совсем не располагало к тому, чтобы зайти в гости, хотя дверь забита, кажется, не была.
— Как думаете, Брамс, здесь может быть водопровод? — полюбопытствовал он.
— Нет, конечно! — уверенно отмахнулась Аэлита, с неприязнью разглядывая развалюху.
— Вот и мне так кажется, — пробормотал поручик. — И как-то совершенно не тянет это жилище на место встречи с дорогой проституткой. Хотя, может, у убийцы и в этом вкусы… своеобразные? Давайте всё же попробуем осмотреться, — решил он и, поправив фуражку, двинулся к крыльцу.
Брамс замешкалась, но неуверенно поплелась следом.
Дом ей не нравился, как порой с первого взгляда не нравятся совершенно незнакомые, ничем не примечательные люди. Мерещилось, что он зверь, затаившийся перед прыжком. Что слепые глаза его щурятся в предвкушении того мгновения, когда откроется беззубая пасть и проглотит неосторожных гостей. Навсегда. Не убьёт, отпустив душу к Богу, а сожрёт без остатка, так, что и памяти не останется, словно и не было никогда ни поручика с его белой фуражкой, ни самой Брамс.
Девушка не отличалась суеверностью и не обладала развитым чутьём, поэтому не привыкла на него полагаться, но сейчас всё в ней яростно противилось не только тому, чтобы зайти внутрь, но вообще нахождению поблизости от этого места. Столь острое и совсем необъяснимое логически желание было для Аэлиты внове, и она не понимала пока, как следует на него реагировать.
С каждым шагом паника нарастала всё больше, и когда Титов уже ступил осторожно, пробуя, на крыльцо, Аэлита не выдержала:
— Натан Ильич, стойте!
— Что случилось? — растерянно обернулся он к замершей в сажени позади вещевичке, глядящей не на мужчину, а на окна.
— Натан Ильич, давайте мы для начала соседей опросим, а? Пожалуйста!
— Да что с вами стряслось? — подивился мужчина, глянул через плечо на дверь. — Ну старый дом. Не знал, что вы их боитесь.
— Не их, его, — жалобно ответила Аэлита, тряхнув головой. — Натан Ильич, уйдём отсюда, пожалуйста!
— Ну постойте тогда снаружи, я хоть проверю. Может, тут вовсе дверь не открывается, — пожал плечами Титов, которому старый дом был неприятен, но не более того. Вновь развернулся, сделал еще один нетвёрдый шаг — крыльцо хоть и скрипело, и стонало под ногами, но пока держало.
За мгновение до того, как ладонь его накрыла дверную ручку, позади раздался резкий, пронзительный свист, и мужчина отдёрнул руку, оборачиваясь. Брамс стояла на том же месте, зажав губами мундштук флейты, и опять смотрела не на поручика, а на дом.
— Аэлита Львовна, ну что за ребячество? — устало вздохнул Натан.
Но вещевичка не ответила, вместо неё вновь заголосила флейта. Да так мерзко, что давешний вой по покойницам казался ангельским пением; Титов и не представлял, что благородный инструмент вообще способен издавать подобные звуки.
Поручик поморщился — от этого прерывистого, резкого, похожего на скрежет железа по стеклу «пения» сводило зубы — и вновь потянулся к дверной ручке, но тут уже передумал сам, отвёл ладонь, даже отступил на шаг.
С домом что-то происходило. Внутри него словно кто-то ворочался — большой, неуклюжий, для которого старые стены были тесны.
Натан непроизвольно отступил опять, спустился с крыльца на ступеньку ниже, ещё, не отводя взгляда от вдруг ожившего строения. Посеревшие от времени брёвна его словно бы шли волнами, дом дышал и шевелился, и всё это — в могильной тишине. Казалось, кроме хрипов и стонов флейты, не осталось больше никаких звуков. Пропал город, шумевший совсем рядом, пропали соседние дома и трамваи, река и извозчики. Только старый, оживающий на глазах дом, чёрные ели и завывания флейты. Даже небо над головой, едва видное между тёмно-зелёными макушками деревьев, будто вдруг почернело, и от этого сделалось особенно жутко.
