Тот, кого выбрал Туман (СИ) - Вонсович Надежда (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Понимаю. Но не с пустого места я об избушки речь завёл. У меня достаточно времени было все обдумать. Лучше одному жить, чем с чужой бабой. И детей рожать от не любимой не буду. Детишки всё видят и понимают, тятя.
Добро! Коли жизни не видишь без неё, даю разрешение в избушке моей жить. Только раз в год к матери приходить должен. Понимаешь, о чем говорю?
— Понимаю, тятя!
— Ну, и Бог с тобой тогда.
Трудней всего, Макару с матерью разговор дался.
Она молча стояла у стола, полотенцем руки терла. Чистые уже, сухие, а она все трёт, трет. Ни один мускул на лице не дернулся, вся как статуя стоит, а руки живут своей жизнью. И все через эту жизнь видно, и волнение, и не согласие, и злость, и надежду. Всё сказали руки, а мама ни чего не сказала, только перекрестила его. Но Макар знал, чего стоило ей смолчать, ни слова ни проронить, ни слезинки. И благодарен был ей за это, пусть и не согласна она была с решением его, но приняла таки и отпустила без слез и долгих разговоров.
Зиму Макар в деревне пережил, а по весне ушёл в избушку и стал жить один. И не жалел за решение своё.
Глаза не видят, так и душа не ведает.
Говорят: «Одиночество поедает своего хозяина». Нет, не правда. Никогда Макару тошно одному не было. Да и какое это одиночество, когда лес живой. Не один Макар здесь.
И без дела тоже никогда не сидел. Иногда и дня не хватало все дела-то переделать.
5
На улице ветер стих и сейчас дождь выстукивал свою мелодию. Капли дождя звонко били по стеклу, по карнизу, били по зеленой листве. В такие моменты, казалось, лес оживал. Природа щедро делилась с ним влагой, такой сладкой, такой долгожданной.
Любил Макар дождь слушать. Он ритм бьет, пританцовывая по крыши избы, а Макар под него свои песни выводит. И так складно получалось. Взять бы записать. Да только сколько не пробовал Макар, все рифмы из головы сразу и улетали. Так сам себя и развлекал пока на улицу не выйти.
Потоптался малёха по избе, да спать засобирался.
Макар всегда ложился рано. Чуть темнеть начинало, он уже на лавке лежал.
Сегодня сон долго не шёл. Потом вроде начал засыпать, но как толкнул его кто. И как-то маетно так стало, сердце, как в яму падало и трепыхалось там, пытаясь выкарабкаться. Только, что стонать не начал, как тяжко-то.
Макар то вставал, то ложился обратно на лавку, как болван по избушки шатался. Всё пытался с мыслями собраться, понять, что ему так худо-то. Но мысли его, точно бусы мамкины, рассыпанные по полу, раскатились по разным углам, ни поймать, ни остановить, не собрать воедино. Гложет, что-то изнутри, хоть волком вой.
Уже и дождь прекратился, и за полночь, поди перевалило, а легче не становилось.
А потом ужас накатил, да такой, что дышать не возможно стало. В теле точно каждая жилка каменной стала. Ни вздохнуть, ни выдохнуть, всё внутри в тугой узел завязало.
На улицу выскочил, по полам согнулся, долго выворачивало, долго всё мамку вспоминал. В избу на карачках заползал, умылся, да голову холодной водой окатил.
И собираться начал. Темно ещё было, а он с готовой понягой и ружьём уже одетый сидел. Только светать начало, Макар вышел из избушки.
Путь его был в деревню. Чуть больше месяца назад к родным ходил. И опять к ним дорогу держит.
Не шёл Макар — бежал. Как сзади него в спину кто толкал. Только одно в голове: «Быстрее, Макар, быстрее». И горел весь, словно в вены раскалённое масло влили. Его в колодец сейчас опусти, так вода закипит.
Знал Макар, что с ним. И это знание только быстрей идти заставляло.
Об этой странности, его знал только отец. Что это было, дар или проклятие — не ведал никто. Да только чувствовал Макар не как все.
У него не было видений, он не знал будущее, не ведал прошлое, он просто чувствовал только то, что происходило в данный момент, в это мгновение. И сейчас кому-то было плохо, очень плохо. И этот кто-то родной его, кровь его.
Близко уже до деревни осталось. Весь путь длинный, Макар не останавливался ни разу. Ноги гудели, сердце заходилось, но он упорно шёл.
А потом остановился резко. И как схлынуло все и боль, и тревога, и страх. И так ему вдруг хорошо стало. Такое беспричинное счастье накатило, что стоял Макар, улыбаясь во весь рот, а из глаз его слезы лились. Запрокинул Макар голову и закричал. И столько ликования было в этом крике, столько восторга. «Господи, хорошо-то как!!!»
Макар руками в коленки упёрся, долго отдышаться не мог. Всю жизнь проживешь, а такого упоения никогда не испытаешь.
До деревни дошёл быстро и легко, как и не было пути долгого и страшного.
На дворе не было никого. Макар в дом зашёл, тишина. На женской стороне занавеску отдернул и замер.
Мать лежала на лавке вытянутая вся, как по струнке, руки на груди сложены. Все завязки на кофточке завязаны, под горло наглухо всё закрыто. Юбка аккуратно, без единой складочки на ногах лежит, подол пол подтирает. Секунды хватило, что бы всё это увидеть. Зрение как другим стало. А взгляд всё по телу матери скользил, боялся на лице остановиться.
А потом и сомнения закрались, а она ли это.
На лавке лежала старушка. Тоненькая, сморщенная. Всемиле ещё и пятидесяти не было, всегда была в теле, пышная, дородная. А здесь словно выел кто изнутри и кожу на кости натянул. Месяц Макар мать не видел, а ощущения, что несколько лет прошло.
Отец за занавеской сидел, Макар и не увидел его сразу.
— Я за детьми пошёл. Тебя ждал, знал, что придёшь, — опустив руку на плечо Макара, сказал отец. — Прощайся.
И ушёл.
6
С детства не скрывали, не берегли детей. Всё они видели и знали. Как умирает человек, куда уходит после смерти, как его хоронят. Да только, то чужие люди были.
Макар сел на корточки рядом с лавкой. Не прикасался к матери, точно разбудить боялся.
Мама…
До пяти лет дети только с мамками были. Потом сыновья с отцами постоянно. Он быстро от юбки её оторвался. С радостью оторвался. Мальчик! Мужчина! Негоже ему было рядом тереться. А сейчас так захотелось, до боли захотелось, к юбке этой прирасти. Не оторвал бы никто его сейчас от неё. Не родился ещё человек с силой такой, чтоб дитё оторвать от матери его. Хоть и много лет ему, но только с ней он был мальчиком. Любимым, желанным и самым лучшим. Мама всегда ему это говорила, отец цыкал на неё, чтоб не баловала. А она прямо всегда отвечала: «Разве от этого балуются дети! Я ему этим силу даю».
Мама…
Лупила их, только уворачиваться успевай. Полотенце у неё на плече всегда висело, чем бы не занималась, оно как приклеенное к ней было. Им она и лупасила чад своих. Все, как горох, мал мала, по двору разбегутся, а Макар столбом стоит. Стыдно бежать было.
Она его по спине вскользь гладанет и за мелюзгой бежит. Не бьет, больше пугает, да играется. Думала, стращает их этим.
Мама…
Макару одиннадцать было, когда мама последним разродилась. Раньше срока ребёночек проситься стал, на два месяца торопилось чадо. Отец, в ту пору, рыбудобывал на зиму. Не оказалось его дома. Взволновалась тогда мама сильно. Помнит Макар, как по дому бегала, вещи собирала. Все из рук её валится, а она плачет и молитву шепчет. Макар именно тогда почувствовал себя по настоящему взрослым. Не растерялся, а наоборот, сила появилась и желание помочь, во чтобы то ни стало помочь. Старший он, отца нет, так значит он станет главой.
Макар в мыльню побежал, дров забросил и мать туда отвёл. Малым наказал все сундуки, замки, двери и окна — всё в доме открыть, чтобы легче раскрыться ей было. Сам за бабкой Томилой побежал. Это мать отца, больше и не знал к кому бежать. Она и его, и всех сестер с братьями в свет вывела, и шестого убережёт. Верил в это Макар.
Когда с бабкой прибежали, мама в муках на полу мыльни корчилась. Крови много было. Макара замутило даже. Выйти хотел, бабка остановила:
— Макарушка, мне сейчас помощь нужна будет. Заклинаю тебя, родной, держись. От нас только их жизни зависят, только от нас.
