Белая королева для Наследника костей (СИ) - Субботина Айя (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
— Ты — Белая королева, — отвечает мой муж и салютует в ответ на очередное пожелание долгих лет и здоровья. Лишь чуть-чуть пригубив вино, возвращает кубок на стол, облизывает губы — и я задыхаюсь, краснею, опускаю взгляд в тарелку. — Умереть, Мьёль, проще всего. Добровольно люди умирают лишь от страха жить в мире, который изменился быстрее, чем они успели приспособиться к новым правилам. Или, — он прикрывает глаза, сглатывает, — чтобы отдать свою жизнь за другого. Тебе не на кого разменивать молодость, моя королева.
Понимает ли он, как сильно меня ранят эти слова? Он кажется таким наивным в некоторых вещах, как будто и представить не может, что в реальности все совсем не так, как в том мире, откуда он пришел. И в то же время он уже ни раз показывал блестящий ум и стратегию. Возможно ли, что Раслер в самом деле безумен, как о нем говорят?
Я уже открываю рот, чтобы сказать, что истинная дочь Короля Севера должна была умереть, чтобы не позорить имена предков, но стены замка сотрясает чудовищный удар. Стеклянный дождь стекол летит в нашу сторону — я цепенею. Вижу, как смертоносные капли вот-вот проткнут мою плоть. Закрываю глаза и шепчу молитву. Боги все видят, они сделают то, на что мне не хватило смелости.
Но… ничего не происходит. Лишь легкий шорох и вздох нарушают мой разговор с богами.
— Ты в порядке, моя королева?
Я открываю глаза: Раслер нависает надо мной и рассеянно скользит ладонью по глубокой царапине на щеке. Один из осколков насквозь пробил его плечо, красная грань торчит наружу, как клюв хищной птицы. Кровь медленно стекает по его лицу, обнимает подбородок, словно дорогой шелк, капает на сорочку. Но на безупречном лице нет и полутона боли. Лишь немой, обращенный ко мне вопрос. Говорят, его тело закалялось в обители самой Костлявой, поэтому ни одно оружие смертных не может ему навредить.
Я отгораживаюсь от криков перепуганных гостей. Они — как стервятники, которых спугнули с гниющей туши.
Он прикрыл меня собой. Мой безумный король, мой нежеланный муж.
Пальцы сами собой касаются кровавого росчерка. Должно быть, останется шрам. Мне больно от одной мысли, что это безупречное лицо станет чуточку хуже, и в груди все сжимается, стоит лишь представить, как грубо лекарка будет орудовать иглой. Нет, я сделаю это сама.
Раслер перехватывает мою руку — кажется, ему точно так же нет дела до того, что происходит вокруг. Его щеки горят румянцем, как будто он бесконечно смущен, но мой король мягко размазывает свою кровь по моим губам, следит за тем, как я жадно слизываю соленый нектар.
Мой король, которого я ненавижу.
И в которого, себе на погибель, безумно отчаянно влюбляюсь.
Глава вторая: Раслер
Мьёль ничего не помнит.
Это ни хорошо и ни плохо, это реальность, которую я для нее создал. Остались лишь отголоски, но она спрятала их и в те глубины ее души мне нет хода. Но, кажется, обрывки памяти не мешают ей жить, хоть вряд ли то существование, на которое ее обрекли, можно назвать жизнью. И все же это лучше, чем бесконечные слезы и попытки заглушить боль.
Она такая бледная, что мне хочется добавить ее образу хоть немного красок, добавить каплю жизни в эту холодную отрешенность. Ее белоснежные волосы пахнут морозом, как будто там притаилась вьюга. А взгляд… О, если бы в ее власти было убивать одной лишь мыслью, она бы давно превратила меня в ледяную глыбу, а потом собственноручно выбила оттуда сердце и бросила в огонь. Мьёль во многом заблуждается и многого не в состоянии понять, но в одном она бесконечно в ладу с собой — в желании больше никогда не видеть меня.
Мне почти хочется сказать, что ждать осталось совсем недолго, что я уже давно обречен и мои дни тают быстрее, чем ледяное сердце в раскаленной добела жаровне — но я не хочу. Пусть хотя бы моя смерть озарит горизонт ее жизни.
— У тебя стекло… — Она замирает, поджимает губы и глубоко дышит, чтобы унять перепуганное сердце.
Какая же она все-таки хрупкая: как бумажная птица, которую я держу в ладони. Сожми — и ничего не останется. Лишь туманное воспоминание о Северное Королеве и ее недолгом правлении. Возможно, это было бы милосерднее. Ведь вместе со мной разрушится и выдуманная реальность, вспыхнет и сгорит, как домик из хвороста.
Я уверенно убираю ее руку и, заметив, как она морщится от боли, тут же отпускаю. Такова моя цена за теургию, и я плачу ее без остатка, без сожаления. Мои кровь стала ядом, мои прикосновения причиняют боль, а воля убивает. Я стал самому себе отвратным чудовищем, которое, впрочем, скоро покинет эту реальность и вернется в Грезы, на этот раз окончательно. Дороги назад нет, а та, что осталась, уже жжет мне пятки и сладкой агонией подстегивать идти быстрее.
«Вперед, Раслер, свобода в смерти лучше цепей при жизни».
Удар повторяется снова, на этот раз он сильнее и со стен сыпется каменное крошево. Люди в панике разбегаются, кто-то в толпе тычет в разбитое окно с вогнутыми внутрь рваными решетками и кричит:
— Вирм! Вирм пробудился!
Я слышу вздох, поворачиваюсь: Мьёль тяжело дышит, кусает губы. Она боится, но умело прячет страх. Пожалуй, она достаточно хороша в этом, чтобы обвести вокруг пальца многих, но не меня.
— Тебе нужно уйти, моя королева. — Я почти силой вручаю ее моим верным слугам — неупокоенным.
— Под замком есть достаточно подземелий, чтобы спрятать там женщин и детей, — говорит моя жена и ее глаза превращаются в лед. — На стенах запас ядер и смолы, и у нас достаточно мэйр, чтобы создать огненный заслон.
Она, осекшись, замолкает. Я грустно улыбаюсь, предвидя следующую фразу. И угадываю, как всегда.
— Хотя ты же почти всех убил.
— Иначе они убили бы меня, моя королева, — отвечаю я. — Такова война. Мертвецов считает только проигравший.
— Из-за твоей войны нам нечем защищаться, — словно дикая кошка, огрызается она. Пусть так, злость в конце концов сделает ее сильнее. Когда я вернусь в Грезы, не останется никого, кто бы мог о ней позаботиться.
— Спрячь женщин и детей, моя королева. Остальное я сделаю сам.
Ее глаза на миг округляются, она как будто хочет возразить, но не произносит ни звука. Уходит, оставив после себя запах стужи.
«Ты в самом деле собрался сделать это в одиночку?»
В моей голове раздается едкий смешок, слова мягко проскальзывают в сознание по протоптанной дорожке. Я оборачиваюсь, ищу взглядом Кэли. И нахожу ее на окне: она мягко балансирует на острых гранях, щурится от хлесткого ветра. Она — та, кому я позволил проникать в мое сознание. Ее ремесло и мои запросы таковы, что наши разговоры не стоит облачать в слова. Она — и еще та, другая, чье имя я не произношу даже наедине с собой.
«Да, собрался», — отвечаю я, сняв перчатки, подхожу к ней, взбираюсь на окно.
Я не так ловок, но это не составляет мне труда.
«Осколок». — Кэли недовольно щелкает языком.
«Ерунда».
Я не бравирую, мне в самом деле не больно. Осколок доставляет лишь легкое пощипывание, едва ли неприятнее зуда. Ничего такого, с чем бы я не мог справиться. Если вынуть — рана откроется, что куда хуже.
Я вижу его задолго до того, как громадная бело-голубая туша появляется в пределах досягаемости катапульт. Он похож на драконов из сказок, которые мне читал Дэйн, но даже в детских фантазиях я не представлял этих тварей такими большими. Этот размером с небольшую гору. Наверняка запросто проглотит запряженную волами телегу. Я вижу, как он парит в небе: достаточно высоко, чтобы не попадать под выстрелы моих арбалетчиков, которые уже выстраиваются в ровные шеренги, но все еще достаточно низко, чтобы совершить еще одну атаку.
Теперь я вижу, что делает эта тварь: подхватывает с холмов каменные глыбы и швыряет в башню. Умный сукин сын. И то, что следующую глыбу он бросает в плотный строй моих воинов, подтверждает догадку.
Глыба падает на головы неупокоенным. Тех, что успели догадаться и отскочить, накрывает осколками и частями тел остальных. Черная кровь брызжет во все стороны, хруст костей бьет в затылок тупой болью.
