Верхний Волчок. Книга I (СИ) - Лавру Натали (чтение книг txt) 📗
Моё платье стало тяжёлым от влаги и неприятно липло к телу. Мама с сестрой помогли мне выбраться на берег. Нас встретили, отвели в деревню, нарядили в другую одежду.
Я была удостоена особой чести: меня отвели в отдельную комнату, причесали, заплели волосы и дали выпить ягодного морса. Мне было неинтересно, как я выгляжу, да и зеркал здесь, скорей всего, не было ни одного. Быт показался мне почти средневековым, а две женщины, приводившие мой растрёпанный вид в порядок, – добрыми.
Впереди было застолье. Собралась толпа, люди заняли свои места. Седой мужчина подвёл меня к жениху, достал нож, порезал им сначала запястье сына, затем – моё. Наши руки туго связали веревкой.
Начался праздник. Однако обильные яства не лезли в горло.
– Выпей вина. – впервые заговорил со мной Д… Дилан, кажется.
– Не хочу.
– Я сказал, пей. – и подал мне бокал.
«Понятно, сынок своего папаши… Ничего, ты ещё пожалеешь, что так обошёлся со мной, ещё наплачешься…» – самой себе пообещала я, и мысли о возмездии немного скрасили моё удручающее положение и были, как луч света в царстве тьмы.
Свободной рукой я взяла серебряный бокал, залпом выпила его и демонстративно громко, со стуком, поставила обратно на стол. Если бы бокал был сделан из хрусталя или стекла, то разлетелся бы вдребезги. Рядом сидящие люди обернулись на меня, однако никто ничего не сказал. Я не собиралась прятать свой характер, мне хотелось показать всем свою невыносимость, чтобы от меня отказались и вернули обратно. Но страх мешал, он сковывал меня, вынуждал сидеть молча.
Прежде мне никогда не приходилось пить алкоголь, только пробовать на язык. Как-то в далёком детстве мне было интересно, что за жидкость родители хранят в погребе, и взяла, чтобы попробовать; мама застала меня с открытой бутылкой в руках и поставила в угол на целый час. С тех пор я больше не притрагивалась к вину и даже испытывала к нему неприязнь.
Внутри всё загорелось от алкоголя, я поняла, что вино явно никогда не станет моим любимым напитком. Такое можно пить только когда тебе совсем гадко. «Сегодня как раз такой день» – с грустной иронией отметила я.
– Заешь мясом. – снова резко скомандовал уже успевший мне опротиветь голос.
На этот раз я послушалась сразу, хотя по-прежнему не смотрела на него. Никто не кричал «горько!», видимо, тут действовали другие обычаи. И к счастью. Я тешила себя надеждами, что этот брак будет фиктивным, и меня, в конце концов, оставят в покое.
Наши руки всё ещё были туго связаны. Мне становилось всё трудней терпеть эту боль. Чтобы отвлечься, я всё время бросала тревожный и просящий о помощи взгляд на маму, но её постоянно кто-то отвлекал. Люди вокруг были веселы. И чем темнее становилось на улице, тем громче звучали тосты.
Я заметила, как моя мама подошла к отцу жениха и что-то долго говорила ему, будто в чём-то убеждала, потом, когда он, наконец, кивнул, вернулась на место. Затем Седой поднялся, подошёл к сыну и сказал:
– Охотиться будете завтра, девочка не в состоянии.
Я поняла, что он имел в виду меня.
– Ясно, – ответил Дилан, и я почувствовала его раздражение, как будто из-за меня его лишили чего-то важного.
За деревней послышался протяжный вой. Народ начал плясать вокруг костра, некоторые гости куда-то ушли.
Моя рука вспотела, я напряглась.
– Нам пора. – произнёс голос у меня над ухом.
Я встала, меня пошатнуло. Никто нас не провожал, маму я уже не могла найти взглядом. Мы погрузились в темноту.
– Куда мы идём? – спросила я
– Увидишь.
Я перестала чувствовать руку, ноги плелись еле-еле. Шли мы долго. Мне было не по себе оттого, что меня ведут в какую-то глушь. А вдруг на нас нападут дикие звери? Вой, что я слышала, точно был не собачьим…
Наконец, показалась какая-то изба со светящимися окнами, мы вошли в неё. Древняя бабушка встретила нас в светлице.
– Я ждала вас к утру. Проходите, чай у меня уже заварен, всё готово.
– Спасибо, баба Поля, отведи её в баню и помой.
Старушка взяла нож и разрезала верёвку, связывавшую наши запястья. Руки слиплись.
– Крепко взялись, это хороший знак. – улыбнулась она беззубым ртом.
В бане мне пришлось раздеться донага; бабушка Полина тёрла меня какой-то пахучей мочалкой из трав и что-то невнятно приговаривала, затем она перевязала мне руку, помазала чем-то рану и ссадины и, наконец, отпустила.
Меня отвели в спальню, заставили выпить какой-то травяной чай и оставили одну. Усталость навалилась на меня, захотелось спать: видимо, в чай что-то подсыпали. Стало так хорошо и спокойно, страхи ушли, ссадины перестали болеть. Кровать была настолько мягкая, что я буквально провалилась в неё. Бельё приятно пахло. Я начала засыпать.
Звук открывающейся двери заставил меня вздрогнуть, я притворилась, что уже сплю. Шаги направились в мою сторону. Человек сел на кровать. Последнее, что я помню – это приятные прикосновения на волосах.
Я проснулась от солнечных лучей. В комнате никого больше не было. Первым делом я ощупала одежду на себе: всё на месте, а значит, никто не делал со мной… этого.
За окном ярким пятном разлился луг. Судя по свету, времени было уже около полудня. Сидеть целый день в комнате было бы совсем глупо и трусливо, поэтому пришлось выйти. В светлице суетилась бабушка Полина.
– Доброе утро. – сказала я, потому что невежливо было бы просто взять и сесть за стол.
– Как тебе спалось? – безо всякого интереса спросила бабушка.
– Спасибо, хорошо.
– Твой завтрак. Дилан ушел в лес рано утром, скоро вернётся.
– Спасибо…
Я съела всё, что мне дали, решила сама вымыть посуду в бане, но застала там Дилана. Охнула, попыталась убежать, но он остановил меня.
– Подойди. Что у меня со спиной?
Он повернулся ко мне, абсолютно голый, на его лопатке я увидела небольшой, около пяти сантиметров, но довольно глубокий порез.
– Сходи к бабушке, возьми бинтов, иглу, спирт, свечку и нитки. – скомандовал он.
Я сделала, как он сказал.
– Шей.
– Мне ни разу не приходилось… – испугалась я.
– Твоя мать сказала, что ты хочешь стать врачом. Шей.
И снова я подчинилась. Это оказалось не так уж и сложно. Закончив с зашиванием раны и мытьём посуды, я вышла во двор и обнаружила мертвого кабана с перерезанной глоткой.
Бабушка Полина с тесаком вышла освежевать тушу, сказала, что вепря приготовят на вечерний праздник. Я не могла на это смотреть и вернулась в баню мыть посуду.
Мне не хватало мамы и Светы, я даже не могла поделиться произошедшим с папой, сидя на его могиле. «Вот бы он удивился! Или он знал обо всём этом? Скорей всего, папа тоже был одним из полуволков. Неужели их свадьба была такой же?» – думала я.
– Это ты убил кабана? – спросила я Дилана, когда закончила свои дела.
– Да. – бросил он мне и куда-то ушёл.
Похоже, ему самому было противно оттого, что в жёны ему досталась я, недавняя школьница и маленькая перепуганная девочка; он даже разговаривать со мной брезговал, а смотрел надменно и высокомерно, затем тут же отводил взгляд. Мне вспомнились вчерашние впечатления о нём; видимо, он на самом деле брал пример с папочки, наверняка любимый сын. Я снова подумала про себя: «Ничего, он ещё отведает моей изобретательности, я дам ему достойный отпор, вот только немного освоюсь… Можно подумать, это я заставила его жениться. Такого, как он, мне и даром не надо». Во мне закипала злость при одной мысли об этом человеке.
Пока на кухне никого не было, я пристроилась за столом и задумалась. От погружения в себя меня вскоре отвлекла бабушка, она велела взять на кухне отвар в красном глиняном черепке и позаботиться о том, чтобы Дилан его выпил. Я сделала, как мне велели, потом любопытство взяло верх, и я спросила бабушку:
– А что это за отвар?
– Живица, чтобы болячки заживали. Идём, покажу, как она выглядит, тебе потом пригодится.
Мы шли по краю леса, сквозь кусты желтел залитый солнцем луг. Бабушка наклонилась, сорвала небольшую веточку растения с мягкими иголками вместо листьев. Это была не та живица, которую в большом мире собирают со стволов кедров и сосен, здесь так называлась травка, и её больше нигде было не встретить.
