Леди чародейка (СИ) - Герцен Кармаль (читаем книги бесплатно .txt) 📗

Миссис Одли, поняв, что я не стану донимать ее вопросами, заметно успокоилась и теперь с хитрым блеском в глазах поглядывала на меня – словно видела насквозь мои мысли. Я очень надеялась, что это ей не под силу.

Разговор плавно перетек в другое русло. Я осторожно расспросила про Дайану. Выяснила немногое: она уже много лет на домашнем обучении, у нее редкая болезнь – гувернантка произнесла ее название так быстро, что оно даже не отложилось в памяти, – не позволяющая ей выходить из дома. Я попыталась выяснить подробнее, но миссис Одли лишь туманно сказала про ослабленный иммунитет, склонность к инфекциям и аллергию на открытые солнечные лучи.

«Может, Дайана – вампир?» – вдруг пронеслось в голове. Я мысленно отругала себя за бесчувственность по отношению к больной девочке и решила, что, пожалуй, стоит на время отложить чтение модных книг и переключиться на что-то менее… въедливое в сознание.

Тем же днем мне удалось немного поболтать с Дайаной. Она часто заглядывала в окно, не раз расспрашивала меня об университете, о городе. Я с изумлением поняла, что она никогда не видела Реденвуд, хотя их дом был частью его самого. Каково ей, живой и энергичной девчушке, чувствовать себя вечной пленницей особняка и знать, что никогда не сможет перешагнуть его порог?

Но вместе с тем она спокойно открывала окно и с удовольствием подставляла лицо ветру и лучам уже уходящего солнца. Что же тогда мешало ей хоть немного подышать свежим воздухом во внутреннем дворе особняка?

Вечером я покинула дом, чтобы прогуляться по чистым улочкам Реденвуда. Забрела в ближайшее кафе, чтобы отведать кофе с теплой булочкой и поискать информацию в интернете о болезни с такими же, как у Дайаны, симптомами. И совершенно не удивилась, когда не нашла ничего подобного.

Все, что происходило в этом доме, все, что я узнавала, можно охарактеризовать только одним словом: странно. И, судя по всему, странности только начинались.

Глава четвертая. Призраки и зеркала

В целом, жизнь в особняке мистера Морэ протекала тихо и спокойно. Миновал уже месяц с момента, как я переступила его порог. С обязанностями справлялась, со слугами и Дайаной легко нашла общий язык.

Но с самим хозяином дело обстояло не так однозначно…

Как девушка, считающая себя привлекательной, я огорчалась, когда не замечала в глазах мистера Морэ и проблеска интереса – только густую, вязкую тоску. Его мрачная отрешенность как магнитом манила меня. Заглядывая в глаза цвета горького шоколада, я надеялась разгадать, что представляет собой Алистер Морэ, какие тайны прячет, какие чувства закрывает в своем сердце как в ларце, не желая выставлять напоказ. Пыталась разговорить его, вызвать на лице такую редкую для него улыбку, но всякий раз уходила ни с чем – разочарованная и заинтригованная одновременно.

Алистер Морэ не торопился открываться мне и, бывало, я злилась на его отчужденность, но тут же таяла и ловила себя на том, что улыбаюсь, когда видела, с какой нежностью он смотрит на дочь. Он действительно часто бывал в ее комнате – но только тогда, когда там не было меня или миссис Одли. Однако я уже почти перестала чему-либо здесь удивляться. Нужно только свыкнуться с мыслью, что у каждого в этом доме свои странности – даже у величественной кошки Ари, не по-кошачьи внимательный взгляд которой я не раз ловила на себе, – а в остальном жители особняка – очень даже милые люди. Причудливые, но милые.

Я часто выбиралась в Реденвуд, каждый раз думая о том, как хорошо было бы взять с собой Дайану. Бедняжка, она жаждала общения со сверстниками, но не заманивать же их в особняк шоколадным печеньем?

Я бы и сама была не прочь завести подруг – виртуальная переписка с Пайп и университетскими знакомыми все-таки полноценное общение заменить не могла, – но достаточно быстро заметила, что в Реденвуде все привыкли держаться несколько обособленно. Молодые мамочки, обычно с легкостью заводящие новые знакомства, здесь ходили стайками и на одинокую меня не обращали никакого внимания. Здешние парни были гораздо приличнее или, быть может, скромнее столичных – на улице не знакомились, подвозить не предлагали. Не то чтобы я этого ждала, просто… хотелось расширить круг общения – и желательно сверстниками, а то мне все чаще стало казаться, что мой мир сузился до размеров одного дома, пусть и монументального и живописного.

И каждый раз, думая об этом, я вспоминала бедняжку Дайану.

В копилку странностей особняка не так давно я добавила еще одну: все вещи в этом доме изнашивались удивительно быстро – особенно те, что принадлежали мистеру Морэ. Разумеется, мне он их не показывал, но одно то, что за минувший месяц миссис Одли, по всей видимости, выполнявшая вдобавок обязанности экономки, приобрела для хозяина две пары совершенно одинаковых черных брюк, о чем-то говорила. Правда, о чем это говорило, я до конца понять не могла, но мысленно взяла на заметку – чтобы при случае рассказать обо всем Пайп. Она из тех, кто любит всякого рода странности.

Платье, в котором я приехала сюда, выглядело так, будто пролежало десятки лет на чердаке какой-нибудь полубезумной старухи, где его нещадно потрепала моль, пыль и время. Нитки истончились, кружевная отделка расползлась.

Когда я рассказала об этом занятном факте миссис Одли (да, я до сих пор не знала ее имени – просто потому, что она мне его не называла), она лишь меланхолично пожала плечами и вынула из объемного кошелька несколько банкнот – добавку к жалованью. Я растерянно похлопала ресницами, но деньги забрала – я ведь и в самом деле понесла потери. Тем же вечером прикупила пару вещиц, абсолютно уверенная, что уже через месяц они придут в негодность.

Электричество в доме так и не появилось – да и наладить его было просто некому – миссис Одли ни разу не заикнулась о том, чтобы вызвать электрика и починить проводку. Да и я уже привыкла к мягкому, а вечерами – и тревожному, свету свечей. Они создавали неповторимую, особую атмосферу, из-за которой я казалась самой себе принцессой – или, вернее, золушкой – живущей в графском особняке, где проводились балы и плелись интриги.

Мои попытки разузнать, чем занимается мистер Морэ, закончились провалом. За все это время он лишь несколько раз ненадолго покидал особняк. Как он зарабатывал на жалование слугам и содержание дочери – по-прежнему оставалось тайной.

В один из ничего не предвещающих дней я убиралась в правом крыле второго этажа. Покончив с коридором, закатила тележку с моющими средствами в библиотеку. Тщательно протерла полки, помня о нетерпимости мистера Морэ к грязи, в который раз вспомнила пророческие слова миссис Одли о феноменальной способности особняка притягивать пыль. Повернулась к зеркалу – огромному, в тяжелой серебряной раме, прикрепленному к стене напротив двери.

Я не увидела своего отражения, но я увидела ее. Сандру. Моя мертвая сестра грустно смотрела на меня из зеркальной глади.

Я задохнулась, выпустила тряпку из рук. Приблизилась – осторожно и даже испуганно. Хотела убедиться, что все это – лишь игра света и утомленного скучной работой воображения. А подойдя ближе, увидела, как из прекрасных серо-зеленых глаз сестры – точных копий моих собственных, стекают прозрачные слезы.

– Они заперли меня. Мне здесь так одиноко, – она прошептала это на грани слышимости, но я различала каждое слово так четко, будто они звучали в моей голове.

– Сандра… – выговорила я онемевшими губами, с трудом осознавая, что говорю с зеркалом, где отражалась моя погибшая сестра. – Кто… кто тебя запер?

– Они, – выдохнула Сандра.

Я отступила на шаг, на мгновение прикрыла глаза, ожидая, что призрак исчезнет. Но открыв их, по-прежнему видела сестру в окружении серебряной рамы – в легком платье, а не в больничном наряде, в котором я привыкла видеть ее в последние дни перед…

Ее смерть не просто стала ударом для всех нас, она расколола семью на две неровные половины. Маму и отца, прежде находящихся на грани развода, уход Сандры сблизил – они воссоединились, чтобы помочь друг другу пережить общее горе. А я вдруг оказалась никому не нужной, лишней на этом маленьком островке печали, в которую превратился наш дом. Я тосковала и с трудом пережила смерть сестры, но все-таки научилась жить дальше. Иногда мне казалось, что этого мама мне не простила.