Моя пятнадцатая сказка (СИ) - Свительская Елена Юрьевна (читать книги онлайн TXT) 📗
И хотя Аюму прекрасно помнила, кто пробрался в их дом под видом красивой женщины, однако же понимала, что мудрости у лисицы хватает. Или практичности — как хотите назовите, а пользы не убавится. Еще и заметила она: мать ее ничему новому не училась, теряла со временем красоту все больше и больше, а кицунэ частенько новое изобретала, частенько новому училась, совершенствовалась в известных ей искусствах. И задумалась девушка, что полезней: просто быть верной, заботливой и нежной женой или, помимо перечисленного, стремиться постоянно становится краше: по молодости — в нарядах, а далее — в стихах, песнях, музыке, каллиграфии… Да и в го она роскошно играть научилась, временами одерживала верх над «второй матерью». Амэноко посоветовала ученице заниматься с удвоенным рвением: глядишь, и до того похорошеет, что сердце какого-нибудь придирчивого ученого заберет. Насовсем заберет, так как конкуренток будет негусто: придирчивым мужчинам сложно угодить, но уж если сердце отдадут, то до конца жизни можно и не возвращать.
А потом события полетели-закрутились… Вывела как-то младшая жена старшую и дочку по лавкам пройтись. Мол, выбирайте, что хотите, а я попрошу нашего дражайшего супруга все оплатить — будет ему повод стать еще талантливее и усерднее. И с той поры, как слуги говорили, случилось Нежданное Хозяйское Перемирие, когда обе жены ходили по лавкам, сколько хотели, да еще и мужа поделили: пока одной неможется, она его отправляет к другой под видом заботы о другой его верной спутнице. А потом как-то вечером сковало сердце Аюму ледяным ужасом — отец тогда во дворце был — и отчего-то ринулась в покои лисицы. А там на полу сцепились Амэноко да человек с ножом…
Подхватила Аюму с полу вазу да швырнула об голову наемного убийцы. И откуда столько силы вдруг нашлось в хрупких руках? Тот упал без чувств. Дрожащие женщины скрутили его накидкой. Утром, на заре, Хикару испуганный прибежал, нож схватил, рванулся к плененному. Тот с испугу признался, кто подослал. Оказалось, что не выдержало лютой ненависти сердце госпожи из Северных покоев: вздумала избавиться от соперницы. С тех пор хозяин насовсем позабыл о старшей жене.
На следующей неделе взяла Амэноко с собой Аюму в лавку — мать не пускала, кричала, но дочь от нее отшатнулась, как от змеи. И ушла. По пути тихо спросила Амэноко:
— Зачем же ты кинулась спасать кицунэ, глупая девчонка?
Значит, заметила, но смолчала…
— Просто… вы были со мной добры, — девушка смущенно потупилась.
— Я всю жизнь мечтала о такой дочке, как ты, — со вздохом призналась Амэноко, — О такой смелой и смышленой.
Но боги вскоре послали ей сына… Красивого, смышленого малыша…
А потом какие-то воины задолжали торговцам слишком много. Пошли громить лавки… заодно и пару усадеб сожгли… И усадьба Хикару подвернулась им на пути в тот злосчастный день. Амэноко велела старшей жене хватать дочку и ее сына и сбегать черным ходом. А сама вышла навстречу смутьянам, дерзкая и ослепительно прекрасная…
Когда самураи, следившие за порядком в тех окрестностях, подоспели и вырвали ее, истерзанную, побитую, и вернули мужу, тот, хотя и отвернулся сначала, но долго обиду за измену не хранил. Все-таки, любимая жена спасла старшую, не смотря на жестокость той, и честь ее дочери заодно… С той поры сдружились хозяйская дочь и госпожа из Южных покоев. Накрепко. Так отобрала лисица у старшей жены еще и сердце дочери…
Не унялась госпожа из Северных покоев: выжигала ее изнутри, обжигала ледяная ненависть. Пустила слух о дурном проступке мужа перед государем. Мужа сослали. Юная жена и дочь уехали следом. А старшую, всю в лживых слезах, за мужнюю обиду и предательство, ее родители к себе забрали.
Далеко сослали ученого, да только младшая жена с сынишкой, да дочь готовы были последовать за ним. А в то же захолустье был сослан молодой и талантливый ученый. Он как-то раз до того увлекся чтением древней китайской повести, что не сразу явился во дворец, хотя император требовал явиться немедленно…
Несчастье счастьем обернулось: читать молодому мужчине в ссылке было нечего: обиженный император позаботился, чтобы даже мышь с клочком бумаги до ссыльного не проползла, а потому, узнав про соседей-аристократов, ученый вскоре пришел к ним в гости, с приветом. До того был предан одной лишь литературе с редкими изменами на поэзию, а тут у соседа была красавица и умница дочь, с которой и поговорить приятно, и которая дивно играла на своей бива…
И из ссылки, года через три, возвращались уже две счастливых семьи, и у каждой семьи было по сыну…
Десять лет прошло. И однажды занемогла Амэноко, призвала Аюму.
— Я с годами не старею — и скоро это будет подозрения вызывать, — сказала она, — И к тому же, опять позвали меня боги странствий. Скоро я уйду. Помоги мне, прошу.
Заплакала та, но воспротивиться просьбе подруги не осмелилась. Пообещала помочь.
— Спасибо, Аюму, — улыбнулась кицунэ, — Если мне и жаль чего-то, то только разлуки с тобой. Я всегда мечтала иметь такую дочку, как ты. Ты мне еще при первой встрече двадцать лет назад приглянулась.
И тут Аюму вспомнила, что и прежде видела ее, в дождливый день, когда мать послала в храм. Тогда Аюму попала под дождь и плакала на мосту. Там же остановилась плачущая красавица.
«Отчего вы плачете?» — спросила девочка.
«Много лет назад, в этот же день, утопилась моя подруга» — грустно ответила Амэноко.
«Из-за разбитого сердца?»
«А отчего еще?»
И они долго молчали, а дождь смывал их слезы.
«Ненавижу мужчин» — сказала вдруг незнакомка.
Девочка вспомнила о маме и, насупившись, ответила:
«И я тоже!».
Тогда Амэноко вдруг расхохоталась и спросила:
«А ты-то за что, дитя?»
И «смерть» ее пришлась на очередной дождливый день, когда супруг был в отъезде… Аюму никому не сказала, что гроб сожгли пустой. Просто такова была воля умиравшей. Хикару как узнал, упал ниц и зарыдал. После ушел в науки с головой. И тогда-то стал поистине выдающимся ученым…
Каждый раз, когда идет дождь, я вспоминаю эту историю — и сердце мое тогда наполняют самые противоречивые чувства. Среди них и глубокое восхищение, и непередаваемый страх, и самая теплая нежность, и ядовитая горечью грусть. Она оставила яркий след в моей памяти, самый яркий из всех. Хотелось бы мне сказать, что она — самый важный человек для меня, но я не могу, так как человеком она не была. Звали ее Амэноко, Дитя дождя. И в первый раз мне довелось увидеть ее в дождливый день.
Амэноко… твой мальчик уже подрос… он очень смышленый и красивый… в уме он может сравниться лишь с моим, а в красоте — ни с кем не сравнится. И до сих пор я вздрагиваю каждый раз, когда начинается дождь. Я отодвигаю дверь, оклеенную рисовой бумагой, и выхожу на крыльцо. Я смотрю на дождь, долго-долго, если рядом нету моего заботливого и преданного супруга. Я все еще надеюсь, что однажды в потоке струй я хотя бы на миг увижу твой силуэт… или твою улыбку… Амэноко, Дитя дождя, я люблю тебя всем сердцем! Я по-прежнему очень хочу хотя бы раз еще увидеть тебя… мою прекрасную, ослепительную, дерзкую, добрую, заботливую… и самую лучшую мою подругу!..
Примечания:
(1) Ниппон — самоназвание Японии
(2) Госпожа Северных покоев — главная жена
Глава 3 — Что касается меня 2
Январь закончился, начался февраль. Мама так и не вернулась.
Папа покупал мне много маленьких пирожных в форме цветов сливы-умэ. Кобай были сделаны из густой массы бобовой пасты и пшеничной муки, сваренной на пару. Маленькие, изящные, слегка красные. Вкусные, хотя я была безутешна.
Праздновали Сэцубун, «водораздел сезонов». Когда-то давно, несколько столетий назад, японцы жили по Лунному календарю — и как раз этот день считался началом нового года.
Люди в моем городе 3 февраля дружно пошли изгонять демонов. В магазинах накануне все бобы раскупили. Папа тоже пытался бобов купить, но нигде не нашел.
Сэцубун… Когда-то, еще даже в древнем Китае, люди верили, что в это время обостряется борьба светлых и темных сил. И даже сейчас в Сэцубун проводят обряды изгнания демонов. Главный, мамэ-маки, обряд разбрасывания бобов. Вроде бы в 9 веке семеро монахов изгнали злого духа из города, бросали в его логово, темную-темную пещеру, бобы, чтобы не смел выходить. Хотя, правда, некоторые утверждали, что демону, может, наоборот бобы были за лакомство, раз он их взял и больше не приходил? Или бобы были отравленные? Или их отравил молитвами некий добродетельный монах, который при жизни еще вознесся на небо и стал бодхисатвой?.. Хотя, конечно, злой дух не вернулся, так что не прояснил. А бобы разбрасывали в Сэцубун и на улице, и внутри домов, в темных углах.
