А.Д.А.М. (СИ) - Хоффман Рита (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
— Рён в делах не участвовал, никто из задержанных не мог…
— Почему вы не думаете, — вмешалась Нанико, — что дело в вас?
Тай уставился на нее и несколько минут сверлил взглядом, а Зисс в это время разглядывал самого офицера.
В их первые встречи он выглядел более уверенным, чем сейчас. Может, всему виной опущенные плечи и мешки под глазами, а может недельная щетина, но Змей явно сдает позиции. Скорее всего, переживает за племянника.
— Думаешь, кто-то из тех, кого взял я? Почему я не подумал об этом?! — он ударил кулаком по столу.
— Но почему Рён? — спросил Зисс.
— У меня больше никого нет. — сухо ответил Тай. — Я всю жизнь забочусь о нем.
— А его родители? — спросила Нанико.
— Это не ваше дело. — отрезал он.
— Тай, что с ним? — больше молчать он не может.
— И это тоже не…
— Брось! — Зисс встал. — Мы друзья, мой отец помог ему, я имею право знать.
— С тобой я должен был поговорить не в участке, но, раз так сложилось, — Тай вздохнул, — придется начать здесь.
— О чем поговорить?
— Ваша история с «Лисом» похвальная, как и стремление помочь Лизе. Я сам ее знаю и продолжаю скидывать кредиты на ее счет, но это слишком.
Он бросил смартфон на стол. На экране была та самая фотография, которую они сделали в квартире Лизы.
— Рён сказал, что ты не против его работы в клубе. — сказала Нанико.
— Работа — это хорошо, а это… — Тай красноречиво указал на снимок. — Он человек взрослый, но жизнь у него…
Из остекленевших глаз полицейского покатились слезы и Зисс окаменел. Что делать? Как его успокоить?
Тай отвернулся, потратил несколько секунд, чтобы успокоиться, и снова повернулся к ним. По лицу видно, как ему сложно говорить о Рёне.
— У него налаживается жизнь. — прохрипел Тай. — Хлоя — прекрасная девушка, у нее хорошая семья, они приняли его, как родного. Я вот-вот вытащу его из Тринадцатого, отслужит несколько лет, поднимется по карьерной… Да твою мать!
Он ударил кулаком по столу и закрыл глаза рукой.
Видеть его в таком состоянии просто невыносимо, еще хуже осознавать, что ты приложил руку к этому приступу бессильного гнева.
— Я понял. — тихо сказал Зисс.
— Не подумай, я не какой-то там тупоголовый старовер, — Тай тяжело дышит, — и у меня нет претензий к тебе. Но не с ним.
— Я понял. — повторил он. — Просто скажи, что с ним.
— Ничего хорошего. — Тай упорно не хочет смотреть ему в глаза. — Но врачи справились. Твой отец очень помог, мы вернем долг, как только сможем.
Да плевать ему на долг, на все плевать, почему никто не может сказать ничего конкретного?!
— Он все еще в реанимации?
— Да, но скоро его переведут в палату. — Тай даже улыбнулся. — Нам повезло жить в это время. Лет тридцать назад никто и подумать не мог, что после такой аварии можно выжить.
— Если мы понадобимся — позвонишь, ладно? — он еще раз посмотрел на фотографию.
— Если продолжу косячить, меня отстранят от дела. — Тай тряхнул волосами и ловко собрал их в пучок. — Очевидных вещей не вижу.
— У вас стресс, можно понять. — сказала Нанико.
— Спасибо. — он невесело усмехнулся. — Я должен был сказать это. Ты ведь понимаешь?
— Конечно. — кажется, он уже мертв внутри.
— Ничего личного.
— Я понимаю.
— Сообщить, когда его можно будет навестить?
— Да, спасибо.
Вышел из комнаты не прощаясь. Ощущение, будто помоями облили с головы до ног. «Но не с ним». За кого он его держит? Даже если так, даже если допустить мысль о том, что между ними что-то могло быть, какого хера он сует в это свой нос?!
«Между нами что-то было. Это что-то уже случилось».
— Подожди. — Нанико взяла его за локоть. — Может, пройдемся?
Кивнул и потянул ее в сторону своего любимого места. Нашел его случайно, когда только перебрался в Двенадцатый. Искал место очередного собеседования, заблудился и вышел к реке. Понятия не имел, что она вообще существует, но обрадовался страшно.
Через объединенный город протекает несколько рек, одна очень широкая и две немного уже. В Шестом находится потрясающая набережная, широкая, асфальтированная, а на противоположном берегу возвышается он — город будущего, центр, куда стекаются все жители, чтобы потратить честно заработанные кредиты.
Шли долго, то и дело ныряли в переулки, пару раз пришлось перелезть через ограждения, но к реке все же вышли. Небольшой склон, заросший травой, спускается прямо к воде. Никому в Двенадцатом и в голову не придет облагородить это место, тем более там, ниже, стоит завод, который постоянно устраивает экологические катастрофы, сливая в реку отходы. На противоположном берегу стоят муравейники, высокие и низкие, длинные и одноподъездные, пристанища сотен людей. Вид, конечно, совсем не такой впечатляющий, как в Шестом, но тоже чего-то да стоит.
Сели прямо на землю, отбросив в сторону банки от газировки. Он провел рукой по мягкой траве и улыбнулся — в черте города зелень можно найти только в строго отведенных зонах, вся остальная территория закатана асфальтом. В кварталах выше Десятого на фонари вешают большие прозрачные банки с землей и растениями, растущими внутри, чтобы оживить улицы. Иногда он забывает, что будущее уже здесь, то самое, о котором писал Азимов, только уродливее.
— Ты переживаешь о нем? — спросила Нанико спустя добрых полчаса созерцания водной глади.
— Людям свойственно переживать о друзьях. — ответил он. — Он мог умереть. Понимаешь, что такое смерть?
— Смутно. — она кинула в воду камень. — Для меня смерть — это не быть, перестать существовать. Не мыслить. — добавила она чуть позже.
— А для остальных?
— О чем ты?
— Что ты почувствуешь, если потеряешь кого-то близкого? — он прищурился, чтобы солнце не слепило.
— Печаль. Мне бы его не хватало. Это недостаточно человечно?
— Не думаю, что кто-то способен словами передать горе, которое испытывают люди после смерти любимых. — он горько усмехнулся. — В детстве я много читал и когда я говорю «много», я имею в виду «нереально много», и никто не смог. А великих было много, менее великих — еще больше, и никто даже близко не подошел к описанию настоящей душевной боли, как мне кажется.
— И лягу тихо, смежу ресницы. И лягу тихо, и будут сниться деревья и птицы5*.
— Красиво. Чье это?
— Цветаева, русская поэтесса. — пояснила Нанико.
— Слышал, что русские очень мрачные.
— Лично ни с одним не знакома, но их творчество пропитано… В общем, если кто-то и способен говорить о смерти, то это они.
— Прочитаешь что-то еще? — попросил он.
— Мне снилось: мы умерли оба, лежим с упокоенным взглядом, два белые, белые гроба, — пауза, — поставлены рядом. Когда мы сказали — довольно? Давно ли, и что это значит? Но странно, что сердцу не больно, — пауза, — что сердце не плачет.6*
— Это просто ужасно. — несмотря на жаркий летний день по спине побежали мурашки. — В хорошем смысле. Черт, правда, я ни разу не слышал ничего подобного.
— Ты об этом говоришь? Об этих чувствах?
— Я сам не знаю, о чем говорю. — он потер ноги, чтобы прогнать холод, охвативший его. — Все ведь в порядке, да? Рён обязательно поправится, мы выбрались из этой передряги почти невредимыми.
— Ты не из-за этого переживаешь. — Нанико обняла его за плечи. — Я вижу больше, чем тебе кажется.
Он хотел спросить, что она видит, но промолчал, задавил этот вопрос внутри, потому что ответ знать не хотел. Вернее, вот он, ответ — лежит на поверхности, вертится на языке, но, если произнести его вслух, окажется, что это правда, придется с ней смириться и как-то жить. А «как-то жить» он устал.
— Ты больше не общаешься с Хлоей? — спросил он.
— Нет. Не знаю, почему.
— Она расстроилась, что ты биомех, вот почему. Решила, что Рён соврал ей.
— Он и правда соврал. — сказала Нанико. — Мы никогда не были парой. Интересно, что она скажет ему, когда его выпишут?
— Скорее всего, попросит уйти из «Лиса», чтобы сохранить отношения. Кстати, о «Лисе». — он достал телефон. — Самое время двигаться в сторону дома, если я хочу успеть на смену.
