Отравленные морем (СИ) - Волгина Алена (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
Во сне Инес была грифоном.
— Мне кажется, это я его разбудила, — сказала она, обернувшись.
Приглядевшись, Бьянка поняла, что подруга не шутит. Ничего себе новость! В это трудно было поверить. Зрелище внезапно «ожившего» грифона на площади было впечатляющим, так что более вероятно, что Инес просто посетило ложное виденье, галлюцинация со страху. Впрочем, она всегда была немного странной. Редко делилась своими мыслями, предпочитала держать всё в себе. Что касается внешней окаменелости, тот грифон мог у неё многому поучиться!
Правда, сейчас Инес выглядела совсем по-другому — растревоженной и живой.
— Я не знаю, что с этим делать! — воскликнула она с отчаянием в голосе. — Это просто просыпается во мне… иногда. Я слышу чужие, не свои мысли. Чувствую крылья и могу увидеть город с высоты. Узнаю о вещах, о которых раньше и подумать бы не могла!
Стоя у окна, она беспомощно прислонилась плечом к стене, будто в поисках хоть какой-то опоры. Бьянка не знала, что ей сказать. После недавнего предательства ей было трудно вызвать в себе сочувствие к Инес. Однако она хорошо знала, каково это: справляться с проблемами в одиночку. Самой не раз приходилось. Стараешься как проклятая, делаешь всё, что можешь, а другие только снисходительно посмеиваются, и само их отношение только подчёркивает твою инаковость, непохожесть…
А Инес продолжала рассказывать, быстро, проглатывая слова, то ли боясь впоследствии пожалеть о своей откровенности, то ли спеша выплеснуть всё из себя:
— Я нашла у отца книги о магии, которые он привёз с Мираколо. Забрала себе. Он пока что их не хватился, и не думаю, что он заметит пропажу. Кажется, он отказался от мысли использовать людей с даром кьямата. Слишком непредсказуемо. Слишком опасно. Я пока не говорила ему, что я тоже, возможно… Вдруг это ошибка? С той ночи, когда пробудился грифон, у меня только дважды вышло его почувствовать, и то во сне.
— Ладно, давай разберемся, — не выдержала Бьянка. — Допустим, что нечто в ту ночь — приступ волнения, страх или сердечная боль — вдруг разбудили дремавшую в тебе магию. Если верить легендам, с нашими прабабками это случалось гораздо чаще.
«И такие случаи больше уместны в легендах, а не в реальной жизни», — мысленно добавила она.
— Но ведь это не делает тебя кем-то другим! Не думаю, что ты позволишь какому-то каменному чудовищу поработить свой разум. Магия изменит тебя лишь настолько, насколько ты сама захочешь.
Инес задумалась.
— Что ты собираешься делать? Ты решила помочь Франческе в надежде, что она объяснит тебе, как лучше справляться с даром? — прямо спросила Бьянка.
Может, это было эгоистично, но её мало волновали проблемы Инес, зато очень интересовало всё, что могло помочь Франческе и Джулии.
Девушка смутилась, замотав головой, так что длинные серьги затанцевали вокруг шеи:
— Нет-нет, что ты! Было бы нехорошо с моей стороны ожидать помощи от человека, попавшего в тюрьму по моей вине! Я просто хочу, чтобы всё было честно.
Правда, одна подспудная мысль у Инес всё же имелась. Она не стала рассказывать о ней Бьянке, так как не находила слов, чтобы объяснить, каково это: чувствовать себя Инес и в то же время — другим существом. Если Франческа так же тесно связана с живущими-под-волнами… и если она, Инес, сделает для неё что-то хорошее, может, тогда море сжалится и вернёт ей Энрике целым и невредимым?
***
Свинцовые крыши тюрьмы Карчери, пылающие на солнце, источали жар. Воздух в камере превратился в удушливый смрад, от которого першило в горле. Даже просто открыть глаза было подвигом. По моим ощущениям, голова превратилась в тяжелый горшок с кашей, в которой тонули любые мысли. Измученная духотой, я не шевельнулась, когда заскрипела дверь и послышались знакомые шаги тюремщика. Хотя в первые дни каждый скрежет ключа вызывал у меня мгновенный всплеск паники.
Единственной радостью, скрашивающей мои долгие часы в этом пекле, был Пульчино. Он прилетал каждый день. Приносил мокрые камушки и раковины, пахнущие лагуной, желая меня подбодрить. Один раз принёс свежую рыбу, но я спала, и «подарок» нашёл тюремщик. Рыба его озадачила. С тех пор он заглядывал в камеру с опаской и никогда не забывал сложить пальцами охраняющий знак.
Несколько раз Пульчино «брал меня на прогулку», как мы это называли. Я «одалживала» тело чайки, чтобы ненадолго пролететь над каналом, почувствовать вольный ветер под крыльями, окунуться в прохладную воду… После душной, вонючей камеры это было как в сказке! В первый раз я боялась отлучиться надолго — вдруг тюремщик заглянет? — но потом заметила, что он всегда приходил в одно и то же время, под вечер, когда жара немного спадала, и тень от решётки переползала в дальний угол. Он всегда делал всё молча. Ставил на пол плошку с отвратительно пахнущим варевом, кружку с водой и уходил.
«Больше он не придёт сегодя! — подначивал меня Пульчино. — Полетаем?»
Вчера я отказалась, и Пульчино обиделся. Я не могла объяснить, каким безумным искушением стала для меня магия в эти страшные, горячечные дни. Сколько раз мне хотелось остаться чайкой, не возвращаться, бросить мое грязное тело тюремщикам — пусть делают с ним, что хотят! — и улететь.
Безусловно, этим поступком я погубила бы свою душу. И совершила преступление против кьямата. А что самое страшное — я убила бы своего друга. Мы с Пульчино не сможем существовать в одном теле. Разум чайки не так обширен, как наш, и недолго продержится против мощи человеческого сознания.
Но свобода меня так манила! Никаких больше страхов, никакой боли, никаких унижений! Да, это будет стоить жизни Пульчино, и я вечно буду корить себя за это, но разве этим поступком я не спасу Алессандро с Джулией? Нам просто повезло, что дознаватели пока не взялись за меня всерьёз! Стоит им отвести меня в тот жуткий подвал — и я моментально выдам все тайны!
Перед страхом смертельной угрозы было так легко придумать себе оправдания… Я боялась не совладать с собой и поэтому стала отказываться от «прогулок». А Пульчино не понимал. Обижался. Я отделывалась полуправдой, мол, нам опасно соединяться разумом так надолго, напоминала ему про валлуко. Пульчино пренебрежительно фыркал и улетал. Но потом опять возвращался.
Без него я, наверное, дошла бы до сумасшествия. От раскалённого воздуха мутилось в глазах, мучила постоянная жажда, однако в тюрьме были свои правила, и больше одной кружки воды в день здесь не полагалось. Пульчино хотя бы отвлекал меня городскими новостями и сплетнями, которые он исправно добывал на пристанях, на Пьяцце или на Ривоальто. Например, сегодня он осчастливил меня байкой об ожившем грифоне с Пьяцетты, причем многие, оказывается, были уверены, что это моих рук дело!
«Может, статуя просто рухнула от ветра, а воображение пьяных гуляк на площади доделало остальное?» — едко предположила я.
Пульчино засмеялся по-чаячьи. Я тем временем соибрала в горсть все ракушки, которые он мне приносил. У них был приятный солоноватый запах. Пахло морем и солнцем. Острый край врезался мне в ладонь, наведя на мысль, что им можно выцарапывать чёрточки на стене, отмечая дни. Хоть какое-то занятие. Сколько я здесь уже просидела? Неделю? Сколько ещё придётся терпеть, прежде чем меня уведут на допрос или я расплавлюсь здесь от жары?
Тесная каменная каморка словно находилась вне времени. Я была снова выброшена из жизни, как тогда, в детстве, в монастыре. Только теперь вместо тёмной прохлады крипты меня окружала вязкая духота. Хоть бы дождь пошёл, что ли! Я отчётливо представила себе напитанные влагой грузные облака, громоздящиеся над крышами и куполами Венетты, порывистый ветер, обильные струи, хлещущие по стенам, звонко барабанящие по черепице, вспенивающие воду в каналах…
Мне казалось, я чувствую, как где-то далеко над морем зарождается шторм.
Глава 19
Рухнув в воду с палубного настила, Алессандро в первый миг оглох и ослеп. Одежда и полудоспех отяжелели, сковывая движения, от солёной воды защипало царапины, которые он успел получить в бою. Звуки слышались странно искажёнными, и, как он ни старался грести руками, его медленно затягивало вниз, в темноту.
