Паук в янтаре (СИ) - Яблонцева Валерия (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Главный дознаватель подался ближе.
— Почему?
Я скользнула пальцем по грифельному следу, исчезавшему за изображением запястья. Подцепив лист с рисунком, я открепила его от стены. Прерванная линия продолжилась, завершаясь ещё одной газетной статьей о приеме, где жирным контуром была обведена фраза «на празднестве присутствовали молодые супруги Аурелио и Дарианна Меньяри и сам лорд Ренци», а рядом добавлена надпись «где В?»
Паук следил за моими движениями со странным интересом.
— Связи, — пояснила я, касаясь исписанных листов, соединенных тонкими линиями. — Стефано Пацци искал способ объединить между собой все убийства. Выстраивал схему, прослеживал взаимосвязи, — я сняла со стены ещё один лист, открывая выкладки Пацци. Паук встал рядом, помогая мне убрать верхний слой мешающих рисунков. — Но из-за ментального воздействия связи внутри разума нарушились, исказились, спутались.
Я потянулась к листу, на котором была изображена рана леди Летиции. Рядом висела вырванная из книги страница с изображениями клинков различной ковки. Узкий стилет из Ромилии был подчеркнут тройной линией. Пальцы Паука повторили путь очередной нити, скрывавшейся под исписанным листом. Большая часть фраз на нем была тщательно вымарана, и текста было не разобрать. Главный дознаватель разочарованно отбросил лист на пол.
«Изумрудный», — открылась нашим взглядам лаконичная надпись, сделанная прямо на стене.
Изумрудный — как платок на шее мужчины из видения леди Мариссы.
Как платок Витторио Меньяри.
— Младший дознаватель Стефано Пацци был аккуратным и вдумчивым человеком, — тихо произнесла я. — Он последовательно перенес на стены своей гостиной все, что занимало его мысли. Эта комната, — я обвела рукой гостиную, — отражение его разума, слой за слоем. И я точно могу сказать: хоть он всегда был не таким, как все, он не был безумцем. Таким его сделала ментальная магия.
Лист за листом мы очищали стену от лишних рисунков и заметок. Красные и черные нити, бравшие начало от двери, от окна, от стенки высокого шкафа, постепенно сходились, стягивались воедино. Накладывались друг на друга показания чинторьерро, доставившего неназванного важного гостя к паромной переправе, и арендованная на несколько дней вперед одноместная лодка. «Тело слишком далеко», — гласил лаконичный комментарий Стефано под изображением мертвой леди Бригитты, и мы с Пауком переглянулись, вспомнив наши собственные выводы. От места обнаружения тела леди Селии тянулась тонкая ниточка к заметке о проводимом поблизости приеме, где почетными гостями были лорды Меньяри, а схема площади и рисунок расположения окон дворца довершали картину.
Избавленная от навязчивых образов, порожденных ментальным воздействием, история пяти страшных убийств раскрывалась перед нашими глазами, логически стройная и выверенная до последней детали. Стефано попытался протянуть в центр и шестую ниточку — неизвестную леди, застреленную охранником шесть лет назад — но, едва начавшись, цепочка оборвалась множественными вопросами, скрытыми под изображением обнаженной груди, тонкой шеи и плеч, едва прикрытых полупрозрачным шарфом. Эту часть стены Паук разглядывал особенно тщательно, но так ничего и не сказал.
Центральным листом оказалась картина. Руки, множество детально изображенных мужских рук, вытянутых вперед, так, словно пальцы стремились покинуть пределы бумаги. В каждое запястье была воткнута тонкая игла, к которой Стефано привязал концы протянутых по всей комнате нитей. Рисунок оказался подписан.
«Чужими руками».
Рядом с ним висело изображение молодой девушки, тщательно прорисованное до мельчайших деталей — вплоть до кристаллов в фамильной диадеме Астерио, лежавшей на высокой прическе, и длинных капелек сережек в изящных ушках — но без лица. Стефано не закончил картину, и там, где полагалось бы быть глазам, губам, носу, сиял чистый лист, отчего изображение казалось пугающим. Но даже так я узнала, кого пытался изобразить младший дознаватель.
Это была я.
Такой я предстала на своем последнем балу перед тем, как оказалась в тюрьме на долгие восемь лет.
Из-под рисунка выглядывал край другого листа. Мы одновременно потянулись вперед. Наши пальцы соприкоснулись, и я поспешно отдернула руку, словно обжегшись, на мгновение забыв, что и Паук, и я были в перчатках. Главный дознаватель аккуратно отколол желтый лист и отложил в сторону.
Белая гербовая бумага с размашистыми наклонными строками, столь непохожая на прочие документы, педантично переписанные рукой Стефано, бросилась в глаза. Судя по вензелям, это было письмо, отправленное из канцелярии прежнего главного дознавателя Веньятты.
Паук посторонился, давая мне возможность прочитать написанное.
«Уважаемый С. Пацци!
Ваши обвинения в применении ментальной магии, выдвинутые против лорда В.М., бездоказательны. К сожалению, время, потраченное на их рассмотрение, уже не вернуть. Прошу впредь не направлять мне официальных писем по этой теме, в противном случае буду вынужден поднять вопрос о вашей отставке».
В.М. Витторио Меньяри.
— Стефано Пацци нашел менталиста-убийцу, — произнес Паук. — И это стало последним, что он сделал, пока его разум еще не был… поврежден.
Вдруг главный дознаватель нахмурился. Отступив к окну, он принялся перебирать снятые нами бумаги, внимательно разглядывая их содержимое. Выражение его лица становилось все мрачнее и мрачнее с каждым просмотренным листом.
Я подошла ближе, и Паук, не глядя, протянул мне помятый лист из стопки.
«Я твой
Наяву, во снах
Тонких пальцев небрежный взмах –
И сердце закончит бой
Коснись — и движенью в такт
Я вновь оживу
Тик-так
Ведь жизнь
Лишь ты мне дару-
Ешь, Скажи умереть — умру
Скажи…»
Неровная вязь слов покрывала бумагу с двух сторон. Стефано писал стихи, и странные, почти бессвязные строки текли потоком замысловатых образов.
Сердце забилось гулко и тревожно. Я с трудом понимала причину внезапного волнения — многие юноши в молодости выплескивали на бумагу свои страстные порывы, облекая их в стихотворные строки, а младшему дознавателю Пацци на момент, когда он исчез, едва ли исполнилось двадцать. Но отчего-то обещания, которые Стефано давал таинственной возлюбленной, его слова и рваный ритм строк вместо умиления вызывали нервную дрожь.
Паук дал мне ещё один исписанный лист.
«Я твой
И сердце мое бьется
Твоим движеньям в унисон
Игрушка, мальчик, одержимый
Но сердце живо для тебя
Меня пленила одним взглядом
Прикосновеньем забрала
Мое мятущееся сердце
И поцелуем выпила
Замершую от страсти душу
Я весь опутан паутиной
Я бабочка, ты мой паук…»
— Занимательная поэзия, — едко произнес главный дознаватель, чье настроение внезапно испортилось. — Может показаться, что бедняга совершенно обезумел от неразделенной любви. Хотя, впрочем, его художества утверждают обратное, — он помахал листом с изображением женской груди. — Похоже, познать сладость запретного плода ему все же удалось.
Не без некоторого смущения я вгляделась в детальное изображение аккуратной женской груди с маленьким бледным соском. Дав мне рассмотреть рисунок во всех подробностях, Паук вытащил из общей стопки новое творение Стефано. На этот раз это оказалась незаконченная картина полностью обнаженной девушки, прорисованная от ступней до пупка, а дальше небрежно набросанная черновыми линиями. На тонкой лодыжке красовался изящный браслет. Кокетливо согнутая в колене ножка прикрывала промежность.
Паук, все больше хмурясь, перебирал листы с изображенными частями женского тела. Плавный изгиб бедра сменялся изящными лодыжками, длинными пальцами, острым плечиком. Портретов не встретилось ни разу. Отчего-то даже тогда, когда младший дознаватель рисовал полностью обнаженное тело или волосы и шею с тяжелым медальоном в ложбинке между грудями, Стефано предпочитал не изображать лица.
— Интересно, это рисунки с натуры? — хмыкнул главный дознаватель. — Натурщица, похоже, охотно позировала увлеченному художнику.
