Дочь дыма и костей - Тейлор Лэйни (версия книг TXT) 📗
— Значит, в двух словах, — обратилась она к Акиве, пытаясь собрать воедино все, о чем он ей поведал, — серафимы хотят править миром, а химеры не желают терпеть над собой господства, поэтому они — зло.
У Акивы заиграли желваки — упрощение ему явно не понравилось.
— Они были никем — варвары, живущие в грязных деревнях. Мы им дали свет, научили писать, строить…
— И, разумеется, ничего не взяли взамен.
— Ничего непомерного.
— Угу. — Кэроу пожалела, что плохо усвоила в школе уроки мировой истории — сейчас ей было бы намного проще сделать выводы. — Стало быть, тысячу лет назад химеры ни с того ни с сего взбунтовались, перебили хозяев и снова стали управлять своими землями?
— Земля никогда не принадлежала им, — запротестовал он. — У них были небольшие фермерские хозяйства, каменные лачуги. В основном в деревнях. Города выстроила Империя, и не только города. Виадуки, порты, дороги…
— Но для них те места — начало начал. Там они рождались и умирали, влюблялись, растили детей, хоронили родителей. Представь, что на этой земле не построили города. Оставалась бы она их землей? Ведь если придерживаться правила, что твоим является только то, что ты можешь защитить, то любой имеет право попробовать отобрать у других все, что вздумается. Вряд ли это называется цивилизацией.
— Ты не понимаешь.
— Да, я не понимаю.
Акива сделал глубокий вдох.
— Мы создали мир, из лучших побуждений. Мы жили с ними бок о бок…
— Как равные? — спросила Кэроу. — Ты называешь их чудовищами, поэтому я спрашиваю.
Он ответил не сразу.
— Скольких из них ты видела, Кэроу? Четверых, кажется, и ни один из них не был воином? Если у тебя на глазах твоих братьев и сестер поднимал на рога минотавр, терзали полульвы-полусобаки, рвали на куски драконы… — Он остановился, во взгляде читалась мучительная боль. — Если тебя пытали и заставляли наблюдать за насилием… над любимыми… тогда ты имеешь право рассуждать, что такое чудовище.
Над любимыми? Он явно имел в виду не братьев и сестер. Кэроу почувствовала укол… Разумеется, это не ревность! Какая разница, кого он любит или любил? Она сглотнула. Ей нечего было возразить. И все же — пусть она и находилась в полном неведении — верить ему она тоже не обязана.
— Послушать бы, что скажет на это Бримстоун, — тихо произнесла она. И тут в голову пришла великолепная мысль: — Ведь ты можешь отвести меня к нему!
Он в изумлении заморгал, а потом покачал головой:
— Нет. Людям там не место.
— А ангелам здесь место?
— Не сравнивай. Здесь безопасно.
— Неужели? Расскажи моим шрамам, как тут безопасно.
Она отодвинула воротник блузки и показала сморщенный рубец поперек ключицы. Отталкивающий вид шрама — дела его собственных рук — заставил Акиву содрогнуться.
— Кроме того, — продолжала Кэроу, — есть кое-что поважнее безопасности. Например… любимые.
Она почувствовала, что это слово — его же собственное — глубоко его взволновало.
— Любимые, — повторил он.
— Я говорила Бримстоуну, что не покину его, и я сдержу слово. Чего бы мне это ни стоило, даже без твоей помощи.
— Как ты собираешься сделать это?
— Есть способы, — уклончиво ответила она. — Но было бы проще, если бы ты взял меня с собой.
Действительно, проще. Акива был куда более предпочтительным попутчиком, чем Разгут.
Однако он сказал:
— Я не могу. Портал охраняется. Тебя тут же убьют.
— Похоже, вы, серафимы, только этим и занимаетесь.
— Монстры сделали нас такими.
— Монстры… — Кэроу вспомнила смеющиеся Иссины глаза, хлопотунью Ясри… Она и сама порой называла их монстрами, но только в шутку, так же, как называла бешеной Зузану. Из уст Акивы, однако, это слово прозвучало отвратительно. — Чудовища, дьяволы, монстры. Если бы ты был знаком с моими химерами, ты бы так о них не говорил.
Он опустил глаза и ничего не ответил, нить разговора затерялась в неловкой тишине. Кэроу обхватила ладонями большую керамическую чашку — чтобы согреть руки после прогулки по крыше собора, а заодно чтобы ненароком не направить причиняющую боль магию на Акиву. Он сидел напротив точно в такой же позе — обхватив свою чашку, и она не могла не заметить его татуировки — множество черных полос на пальцах.
Каждая полоска была слегка выпуклой, как рубец, и Кэроу подумала, что в отличие от ее татуировок эти пометки сделаны путем примитивной процедуры — с помощью надрезов и сажи. Чем дольше она смотрела на них, тем сильнее проявлялось странное ощущение чего-то знакомого или почти знакомого. Она словно лавировала на самом краю осмысления, металась между знанием и незнанием. Это нечто было неуловимым, как крылья пчелы в полете.
Акива заметил ее взгляд и почувствовал себя неловко. Он дернулся и закрыл одну ладонь другой.
— У них тоже есть магические свойства? — спросила Кэроу.
— Нет, — ответил он, как ей показалось, немного резко.
— Что тогда они означают?
Он промолчал. Кэроу протянула руку и провела по татуировкам кончиком пальца. Они были нанесены пятерками: каждые четыре линии по диагонали перечеркивала пятая.
— Это счет, — ответила она сама себе, скользя от одной пятерки к другой на указательном пальце, — пять, десять, пятнадцать, двадцать.
При каждом прикосновении словно вспыхивала искра, неудержимо хотелось переплести свои пальцы с его, и даже — боже, что с ней такое? — поднести его руку к губам и поцеловать метки…
А затем внезапно, неизвестно откуда, пришло прозрение. Кэроу поняла, что за счет велся при помощи отметин, и отдернула руку. Она неотрывно смотрела на него, а он сидел молча, готовый согласиться с любым ее приговором.
— Это убийства, — тихо сказала она. — Убитые химеры.
Он не отрицал. Не собирался защищаться — так же, как и в тот раз, когда она напала на него. Его руки лежали неподвижно, и она поняла, что он борется с желанием спрятать их.
Ее трясло от вида этих отметин — двадцать штук только на одном указательном пальце.
— Так много, — сказала она. — Скольких же ты убил!
— Я воин.
Кэроу представила своих химер мертвыми и в испуге прикрыла рот рукой. В его рассказе война представлялась чем-то далеким. Но реальный Акива сидел прямо напротив нее, и тот факт, что он — убийца, теперь тоже стал реальным. Как и разбросанные по столу Бримстоуна зубы, эти отметины означали кровь, смерть — только не волков и тигров, а смерть химер.
Она смотрела на него не отводя глаз и… кое-что увидела. Мгновение раскололось, словно яичная скорлупа, и обнажило другое мгновение, почти неразличимое — почти, — а затем прошло. Акива остался таким, каким был, и ничего не изменилось, но этот проблеск…
Кэроу услышала собственный глухой голос, который, должно быть, исходил из яичной скорлупы.
— Теперь их у тебя больше.
— Что? — Акива смотрел на нее растерянным взглядом, а затем — словно вспышка молнии — пришло понимание.
Широко раскрыв сверкающие огнем глаза, он резко наклонился вперед и опрокинул чай.
— Что? — повторил он, на этот раз громче.
Кэроу отпрянула. Акива схватил ее за руку.
— О чем ты? Чего у меня теперь больше?
Она тряхнула головой. Отметины — вот что она имела в виду. В то расколовшееся на две части мгновение ей кое-что открылось. Перед ней сидел реальный Акива, а затем внезапно она увидела невероятное: Акива улыбался. Не мрачной ухмылкой, а лучистой от изумления улыбкой, до того прекрасной, что защемило сердце. Из уголков глаз бежали веселые морщинки. Он абсолютно изменился. Если и без улыбки он был прекрасен, то с ней — просто восхитителен.
Но Кэроу могла поклясться, что он не улыбался.
И что у того Акивы, который существовал лишь мгновение, было меньше отметин, а на некоторых пальцах — совсем не было.
Ее ладонь все еще оставалась в его руке, лежащей в луже разлитого чая. Подошедшая официантка стояла в нерешительности. Кэроу высвободила руку, откинулась назад, и официантка принялась вытирать стол, бросая на них взгляды. Закончив, она робко произнесла:
