Принцесса для императора (СИ) - Замосковная Анна (книги онлайн полностью txt) 📗
ГЛАВА 27. Одарённые — Хоршед, Хоршед, — шепчет Сефид. Её зов помогает очнуться. Я дышу. Я вижу лапы, уменьшающиеся и становящиеся моими руками. Тонкая бело-золотая нить тянется к Сефид, позволяя ей жить вне своего места. На губах вкус крови и какой-то жгучей дряни. — Мун? — вскидываю голову, ожидая увидеть Викара, но на искорёженной мостовой только бледная Мун с окровавленной рукой и сидящая рядом с ней блеклая Сефид. Бросаюсь к Мун, сжимаю её тонкие запястья. Этот ублюдок Викар сосал из неё кровь, чтобы усилиться. Под пальцами ощущаю слабое биение пульса. Боя с Викаром я почти не помню. Только сейчас осознаю, что сам будто превратился в духа. Я ведь стал не просто животным, я был размером с дом. Но сейчас не до странностей. Поднимаюсь, беру на руки Мун. «Она сказала ему моё имя», — колет страшная мысль, но я выбрасываю её из головы и направляюсь домой. Уменьшившись до котёнка, Сефид вскакивает мне на плечо. Она очень слаба. Но она без колебаний пошла за мной на бой с Викаром, хотя знала, если я не верну её во дворец — ей не жить. От сердца старого города почти ничего не осталось, я переступаю обломки и волной застывшие участки мостовой. «Мун сказала ему моё имя, — терзает меня страх. Но я гоню его. — Даже если так, в первую очередь надо о ней позаботиться, а потом разбираться». Бреду по руинам старого Викара, а их заливает свет восходящего солнца, слепит меня, смеётся над моими тревогами.
***
«Хоршед, Хоршед, я должна ему помочь!» Резко просыпаюсь, судорожно дышу, не понимая, где я и что случилось. Руку тянет повязка. Свечи озаряют золотые узоры стен. Я во дворце. Одна в постели. Сигвальда нет. И только повязка на руке доказывает, что дух Викара и золотой лев — не сон. Снова оглядываюсь. Из одеяла поднимается белая кошачья морда. — Где Хоршед? — сбивчиво шепчу я. — Он в порядке? — Мурр, да. — Кошка щурит голубые глаза. Вдруг нависает над моим лицом, оскаливает зубы. — Зачем ты назвала Викару его имя? — Это случайность, — торопливо шепчу я. — Я позвала Хоршеда в кошмаре, и вдруг… вдруг… Сдавливаю виски ладонями. Глаза жжёт от слёз. Кошка отскакивает и выгибает спину. А у меня сердце разрывается от ужаса: Хоршед мог умереть, мог погибнуть из-за меня! — Что всё это значит? — бормочу я. — Что произошло? Облизнувшись, кошка садится. Пристально смотрит на меня. Я утираю слёзы. — Мы духи мест, — тихо мурлыкает она. — Я, Викар и многие другие вроде нас. Кто-то сильный, кто-то не очень. Мы способны управлять местом, в котором возникли. Твой род и род Императора владеет даром видеть нас, приносить нам питательные жертвы, усиливать своей кровью. Твоя семья была связана с Викаром. Кто-то из ваших предков кормил его кровью, так между вами возникла связь. Она охватывает лапы хвостом, смотрит на складки покрывала и снова поднимает взгляд на моё лицо, щурится: — С помощью духов Император захватывал города. Но Викара покорить не смог, поэтому запретил селиться в старом городе, чтобы живущие там люди не питали его силой. Естественно Викар за это возненавидел Императора ещё больше. — Он называл его сыном… огня и песка. Кошка закрывает и открывает глаза: — Викар связан с морем, твои предки по отцу жили на берегах моря, его стихия — вода. Стихия Императора — огонь, солнце. Понятно нежелание Викара отдавать тебя в нашу семью: кровь общих потомков могла стать для него непригодной или недостаточно питательной. — А теперь Викар… — Кажется, он уничтожен. Впрочем, о духах трудно сказать такое наверняка. — Хоршед… — Лучше называть его Императором, безопаснее. — Что это за власть имени? Почему она так опасна? — Потому что вложив силу в чужое имя, можно коснуться магии его обладателя. Ты же видела, как Императора поразила магия Викара. И как Викар поджарился на солнечном огне, — кошка улыбается и издаёт довольное мурлыканье. Я переползаю по подушкам выше, тяну покрывало на грудь, слишком заметную под тонкой сорочкой. — А почему Император не убил Викара раньше? Кошка дёргает хвостом: — Это трудно. Мы и подумать не могли, что Император способен перейти в состояние духа. К тому же Император вовсе не кровожадное чудовище, он не убивает без необходимости. Прикрываю глаза. Мне жгуче, до крика стыдно, что из-за меня Хоршед оказался в опасности. — Где он? — глухо повторяю я. — В своих покоях. — Кошка вытягивается на кровати. Под пристальным взглядом небесно-голубых глаз я накидываю халат. Белый дух меня не останавливает.
***
Вот и третий день беспробудного сна Мун прошёл, а я так и не знаю, проснётся она или подонок Викар утянул её за собой. Наливаю из кувшина в кубок ещё вина. Пряный запах ударяет в ноздри. И того, почему Мун сказала ему моё имя, я тоже могу не узнать. Обхватываю золотую ножку кубка. Драгоценные камни упираются в ладонь. Я поднимаю кубок и пью в надежде изгнать мрачные тошнотворные мысли. Допиваю до дна. Заглядываю в золотую полость. Поднимаю взгляд, и сердце пропускает удар. Мун стоит напротив. Шепчет бледными губами: — Прости. Это вышло случайно. Я ни за что не сказала бы твоё имя, я просто позвала тебя во сне. Кому другому я бы не поверил, но ей верю безоговорочно. Потому что хочу, чтобы это было правдой. Потому что иначе будет слишком больно. Она бледна, и я прошу: — Садись. Из всех кресел Мун выбирает софу, на которой сижу я. Какая опасная близость. С тоской думаю о том, что Сигвальд не казался слишком уж обеспокоенным состоянием Мун, и я не понимаю такой холодной любви, ведь во мне всё кипит и пылает. — Почему ты пьёшь? — тихо спрашивает Мун. Пряное вино обволакивает рот терпким вкусом, мутит ум, но не освобождает от мыслей о том, что Мун — вот она, рядом, стоит лишь протянуть руку. — Я несчастен, — шепчу я. — Разве ты можешь быть несчастен? Ты имеешь всё, что пожелаешь, и владеешь огромной страной … Но не тобой! — Иногда этого недостаточно, — невыносимо тянет к ней. Так не может и не должно тянуть к женщине. Все мысли заняты ей, она вся передо мной. Смотрю и вижу не только красивую девушку. Совсем не вижу в ней жену сына. Я вижу Мун во все моменты наших встреч реальных и вымышленных мною в часы одуряющей тоски по ней. Вижу лишь желанную женщину, и это невыносимо, страшно. — Мун… — рука сама тянется к ней. Позволяю пальцам коснуться её губ, очертить. Зрачки жёлтых глаз расширяются, её дыхание сбивается. Нутром чую — стоит поцеловать эти губы, обнять тонкий стан — и никаких возражений не будет. С невыносимой ясностью чувствую, что она тоже хочет меня. Не верю, но знаю. — Мун, — зажмуриваюсь, чтобы не видеть её, чтобы бороться… с чем и зачем? — Хоршед… Её голос — сладкий мёд и хмельное вино, она… Моя воля разбивается вдребезги. Открываю глаза и хватаю Мун, притискиваю к себе и целую, целую…
***
Не могу сопротивляться охватившему меня волнению и жару. Не хочу. Плавлюсь в сильных и нежных руках, скользящих по моим бёдрам. Тёплые зелёные глаза неотрывно следят за мной, поглощают. Не хочу думать. Не хочу бояться, что он оттолкнёт. Обнимаю плечи Хоршеда и запрокидываюсь, обхватывая его коленями. Запах пряных трав, вина, корицы, тяжесть его тела разливают во мне пламя немыслимого желания. Фрида права — с любимым не страшно. Поцелуй за поцелуем. Теперь я жадна до них, дышу ими. Опираясь на локоть, свободной рукой Хоршед скользит по моей груди, судорожно тянет ткань, точно не может терпеть или боится, что нам помешают. Прижимается лбом к моему лбу. Дыхание обжигает моё лицо: — Я хочу тебя больше жизни. Поцелуй мешает ответить. Но я тоже хочу и немеющими пальцами распутываю золотой шнур пояса, чтобы обнажиться перед Хоршедом. Плевать на всё. Распахиваю халат, подтягиваю тонкий подол сорочки. — Возьми меня, — не узнаю свой сиплый, томный голос. Хоршед садится на колени и яростно срывает с себя рубаху и дорогой пояс. Я любуюсь мощными мышцами и ужасаюсь боли, с которой он получил столько шрамов. Его высвобождённая плоть больше не пугает. Сглотнув, окинув меня болезненно-нежным взглядом, Хоршед склоняется. Стальные мышцы прижимают мои груди. Я растворяюсь в поцелуе и ощущениях. Желание слишком велико, от прикосновения между ног я судорожно всхлипываю и подаюсь навстречу. Он очень горячий, первое мгновение его движения безумно приятно, и вдруг, точно лопается струна, меня пронзает боль. Хоршед застывает. В его ярких глазах — вопрос. Тяжело дышу. Боль медленно отступает, но немного страшно. Потянувшись, Хоршед целует меня в лоб. Утыкается своим лбом возле моего виска. Тяжёлое дыхание над ухом, я дышу в унисон. Тепло возвращается в меня, жар, желание. Словно чувствуя это, Хоршед продвигается дальше так мягко и плавно, что огонь разливается по всему телу. Запускаю пальцы в чёрные кудри, дышу им. Чувствую каждый изгиб сильного тела, каждый вздох. Пальцы Хоршеда оказываются в моих волосах. — Хоршед… Слитые в одно целое, дыша в такт, мы лежим, пока боль не отступает окончательно. Упёршись локтями над моими плечами, сложив ладони на моей макушке, целуя в губы, Хоршед начинает двигаться. То плавно, то чуть резче, мелкими уверенными толчками, и я утопаю в сумеречном жару. От низа живота раскатываются волны жара и сладких судорог, каждый толчок — вспышка удовольствия. Хоршед больше не целует, позволяя хватать ртом воздух, стонать, задыхаться. Я больше не могу гореть от удовольствия, но хочу продолжать. Толчки всё увереннее, резче, и вдруг меня окатывает удовольствием, волна жара прокатывается долго и протяжно, выгибая меня. Вскрикиваю от страха перед этим ослепительным ощущением, невыносимо сильным от того, что Хоршед продолжает двигаться. Судорога катится по телу, сжимая, и когда она отступает, становится спокойно и хорошо. Слишком хорошо. Цепляясь за Хоршеда, чувствую, как он наполняет меня текучим теплом, и замирает, хрипло дыша. Обмякает, но не настолько, чтобы больно придавить. Охватившая меня истома очень приятна, но куда приятнее ощущать на себе и в себе Хоршеда, слышать стук его сердца, его дыхание. Обнимаю широкие, стальные плечи — только бы не уходил. — Если останусь на тебе, — шепчет Хоршед, — захочу продолжения, а тебе надо отдохнуть… привыкнуть. Киваю, хотя соображаю плохо. Выскользнув из тисков моих коленей, Хоршед вытягивается на краю софы. Сдвигаюсь к стенке, и он придвигается плотнее. Его пальцы скользят по моей груди. Даже лёгкое прикосновение невыносимо приятно. Заставляю себя сосредоточиться и посмотреть в зелёные глаза. Я должна попросить не прогонять меня, не винить за страсть, оставить рядом с собой, но язык тяжёлый, как и мысли. А мне ведь столько надо сказать. И страшно тоже. Хоршед обнимает крепко-крепко, шепчет: — Не хочу тебя отпускать, не хочу никому отдавать. Ты моя. — Не отпускай, не отдавай. — Вдыхаю горячий запах его кожи и произношу, вся трепеща от этого блаженства. — Я твоя.
