Я сделаю это сама (СИ) - Кальк Салма (электронные книги бесплатно txt, fb2) 📗
- Что дальше, матушка-барыня? – глянул Дормидонт.
- Дальше дрова. Зима, понимаете ли, близко, а у меня дровяной сарай пустой. Что вам нужно дать для того, чтобы запасти, распилить и наколоть?
Переглянулись, почесали затылки – синхронно, я чуть не рассмеялась в голос, но вовремя подавила смешок.
- Это, лошадь бы с телегой.
- Ульяна, у кого есть лошадь с телегой?
- У отца Вольдемара, - тут же откликнулась та. – У нас была, раньше, теперь кому за ней смотреть?
- Значит, идёте сейчас к отцу Вольдемару на профилактическую беседу и за лошадью.
- Что ли на ночь глядя в лес? Матушка-барыня, пощади.
- Почему на ночь? Завтра с утра.
- Так непогода завтра.
- Тогда послезавтра, - пожала я плечами.
Вроде в сараюшке ещё были какие-то не сгоревшие в нашей прожорливой печи остатки деревяшек, если прямо срочно понадобится – их и сожжем.
Мужики не стали дальше спорить, поклонились оба, шапки надели да пошли.
- А сама-то когда к отцу нашему духовному пойдёшь? – усмехнулась Ульяна.
- Да уж завтра, наверное, - вздохнула я.
Сегодня уже не было никаких сил никуда идти и ни с кем разговаривать. Поесть бы да и спать.
Но мы ещё занесли в зал всё, что сушили на улице – разложили, расправили, пусть хоть так. А вообще можно сделать сушку на втором этаже – помыть там, натянуть верёвки какие-нибудь, да и пусть. Пока не зима – будет сохнуть, а потом – мёрзнуть. В детстве и зимой вывешивали постиранное бельё на улицу, заносили потом всё задубевшее, и оно досыхало уже дома. Разберёмся, короче.
Расходились домой по сумеркам, договорились встретиться наутро. Ещё нужно придумать, как запирать дом. Может, у них тут и не принято, но если тащат всё, что плохо лежит, то замки необходимы. Об этом можно и у Пелагеи спросить. Эх, как дома-то было легко – зашёл в сеть, выбрал, что надо, заказал – и либо привезут, либо сам съездишь и заберёшь. А тут и заказать некому, и забрать не у кого. А если и заказать – то привезут где-нибудь через полгода какие-нибудь удалые местные купцы.
Вспомнила, называется, про местных и удалых. У Пелагеи дома на лавках сидели оба удалых – и Гаврила, и Пахом. Вымытые до скрипа, одетые в чистое, бороды расчёсаны, рисовая водка, огурчики, всё, как полагается.
- Ты чего наших людей переманиваешь? – попёр на меня быком Пахом вместо «здравствуйте».
- Не поняла, - я притормозила немного, но только немного.
- Кто дозволил забрать парней от матери? – сощурился младший Ворон.
- Почему забрать?
- А чего они на твоём дворе который день, - и смотрит так нехорошо, с прищуром.
Впрочем, смотреть нехорошо я тоже умею, жизнь научила.
- Пелагея так решила. А ты чего, пожалел? Да и парни, как мне думается, не твои крепостные.
И это он ещё не знает, что на Меланью я тоже нацелилась.
- Мы их сюда привезли, нам ими и командовать, ясно? И вообще, раз у тебя там дом, туда и ступай. Нечего у нас тут есть-пить и лавки пролёживать.
- Придёт время – ни дня не задержусь, - кивнула я. – Не ты меня в дом позвал, не тебе и прогонять.
- Так мы и с матерью поговорим тоже, - усмехнулся Гаврила.
Он сидел молча, смотрел и слушал, а тут решил прийти на помощь брату. Но я не стала ничего ему отвечать, пожала плечами да пошла себе. Слышала, как Пелагея кормила сыновей ужином и не отзывалась на их требования и подначки. Молчала – да и всё, а им и нормально, что сами с собой разговаривают. Накормила да спать отправила, они и пошли.
- Женевьева, Марьюшка, идите есть.
Нас не нужно было звать дважды.
- А Трезонка наша где? - спросила я, не обнаружив знакомой всклокоченной головы.
- Не знаю, - покачала головой Пелагея. – После обеда подалась куда-то, не вернулась ещё.
- Может, ищет себе жильё? – усмехнулась я.
То есть, мне бы этого хотелось. Но я понимала, что это было бы слишком хорошо.
- Хоть бы уже нашла, - прошептала Марья. – Надоела она, сил нет уже на неё смотреть.
Я бы тоже не отказалась отселить её куда-нибудь. Вдруг прокатит?
Мы поели, пили чай – с Пелагеей, Меланьей и мальчишками. Пересказывали сегодняшнее – стычку с самогонщиками и потом беседу с отцом Вольдемаром.
- Значит, Дормидонт всё-таки, - хмыкнула Пелагея. – Ну да, домик у него мал, а детей четверо, старшему только десять лет сравнялось. И Лукерья его баба скандальная да сварливая, он по любому поводу из дома утекает.
Если дом невелик, а детей четверо, и все ещё маленькие, кто хочешь станет сварливым да скандальным, совсем неудивительно.
- А с Севостьяном они давно друзья, и ещё Севостьян с Прасковьей у Дормидонта с Лукерьей крёстные старших детей. Ну, повинились, и ладно, эти не пакостные, исподтишка гадить не станут. А ещё и отец Вольдемар их прижучит, мало не покажется. И ты тоже сходи к нему, побеседуй. Он поможет. Подскажет, кого о чём спросить-попросить, он лучше всех знает, у кого что есть, у кого самим недостаёт, а у кого в избытке.
Я думала, что к священнику пойду поутру, а пока всё было так хорошо – тихо, спокойно, можно допивать чай и ковырять ложечкой в мисочке брусники в меду. И тут мы услышали какие-то крики с улицы. Сначала невнятные, а потом очень даже разборчивые – кто-то во всю глотку орал «Пожар!».
Нас мгновенно вынесло наружу, и даже за калитку, я глянула в сторону шума – и увидела, как отчётливый язык пламени плеснулся наверх из моего двора.
12. В пламени
12. В пламени
Я сама не поняла, как подхватила юбки и побежала в горку. Потому что вот только ещё не хватало. Если сейчас мне тут всё нахер сожгут, то где я жить буду? А на солдат с горы и их генерала никакой надежды нет.
Прибежали не только мы, уже собралась небольшая толпа. Горело со стороны горы, там, где задний выход, кухня, лаборатория самогонщиков и вонючая кладовка. Пройти туда от Пелагеи можно было только через двор, а народ тянулся и снизу, откуда и мы, и сверху, где горело. Кто-то уже бодро покрикивал – нести воду, черпать, выливать.
Я ломанулась во двор, за мной Марья и Меланья.
- Куда ж ты, болезная, пусть мужики воду несут, - кричала мне вслед Пелагея.
Да какой там несут, они пока растележатся, всё уже и сгорит. Было страшно, но оказаться бездомной перед зимой, обречённой на вечную лежанку за печью, показалось ещё страшнее.
Горел сарайчик, в котором сохранились запасы сухих деревяшек. Горела пожелтевшая после заморозков трава вокруг него, огонь подбирался к бане и к пустому дровяному сараю. Горел забор с той стороны. Да и до дверей в дом оставалось совсем недалеко.
Мои руки взлетели всё равно что сами собой, меж них возникла водяная плюха, и я обрушила её на горящую траву. Дальше смогла подойти ближе к бане и дровяному сараю, и следующие плюхи полетели уже в них. Искры долетали до мокрых стен и с шипением гасли. А я всё ещё звала воду, и швыряла водяные шары туда и сюда, и главное – на крыльцо дома, на крышу над крыльцом, и в ворота, и в остатки кладовки тоже. До тех пор, пока ноги мои не затряслись и не подкосились, и я не рухнула в ту самую пожухлую, горелую и мокрую траву. Сидела и смотрела, и не могла пошевелиться.
Остатки кладовки догорали, крыша рухнула внутрь, кто-то с другой стороны выливал воду на забор. Что-то командовал отец Вольдемар – громко и отчётливо, но я всё слышала как сквозь пелену. А потом – потоки воды, из двух шлангов, точно в огонь, прямо так красиво, что глаз не отвести. Я даже и не задумалась, откуда тут вода в шланге, и шланг откуда, просто смотрела, как задавливают огонь, как он постепенно гаснет, как до меня доходит запах мокрой горелой древесины.
- Барыня-то где?
- Жива ли?
- Пелагея вроде тут была, так и барыня, поди, где-то рядом!
- А может она внутри оставалась?
- Не приведи господь!
- Да весь день она там крутилась, мыли что-то с ближней бабой своей!
- Идите кто-нибудь в дом, вдруг она там!
