Лесной глуши неведомые тропы (СИ) - "Ядовитая Змея" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Я долго не могла вдеть нить в иглу, пока Ирах снова не рявкнул на меня:
— Да ты хуже Милдреда, дочка! Прекрати трястись и не тяни — что делать будешь, если он скоро очнется? Прикажешь его за руки держать, чтобы не дергался? А крики его больно тебе помогут?
Глубоко вздохнув, я успокоила руки и вдела нить. И правда, ничего страшного. Всего лишь зашить рваные раны вдоль и поперек. Я это умею. Всегда умела. Руки-ноги целы, а спина…
Голова вдруг сама собой просветлела, страх ушел, а пальцы привычно запорхали над рассеченной кожей, скрепляя края аккуратными стежками.
— Велите заварить вот эту траву, — утерев пот со лба, я указала на толстый пучок. — И отдельно вот эту. Как очнется, надо будет напоить его сразу.
Чьи-то руки — кажется, Миры — подхватили пучки и исчезли. Моя собственная спина уже совсем занемела, а работы еще был непочатый край. Энги застонал громче и попробовал шевельнуться, но Ирах удержал его за локоть. К моему ужасу, ресницы страдальца задрожали, и веки приоткрылись. Лицо тут же исказилось от боли, сквозь крепко стиснутые зубы вырвалось протяжное шипение.
— Тихо, парень, тихо, — Ирах положил ладонь ему на лоб, не отпуская локоть. — Потерпи чуток. Уже все позади, теперь самая малость осталась.
— Илва…
— Я здесь, — как можно спокойней произнесла я, — не шевелись, прошу тебя. Я должна закончить.
С другой стороны кровати присел Хакон и прижал свободное запястье Энги к постели широкой ладонью.
— Ну ты и дурень, Тур. Какой бес тебя дернул за шлюху заступаться?
Энги болезненно дернулся под моей иглой и жалобно застонал.
— Он… ее…
— Ничего бы он ей не сделал. Милдред поглумиться хотел, а ты сам, дурень, в петлю полез.
В кои-то веки я была с Хаконом всей душой согласна. Но мне было не до разговоров. Если позволю себе расплакаться, руки опять начнут трястись.
— Вы… никто…
— А ты хотел, чтобы нас всех кнутом отхлестали, так, что ли?
В голосе Хакона звучала показная злоба, но глаза выдавали другое: давний недруг внезапно стал другом. Я взглянула на него с благодарностью.
— Мне моя шкура пока что самому дорога, — отвлекая Энги от волн нахлынувшей боли, бормотал Хакон, в то время как его глаза напряженно следили за моими руками, — а уж от Мирки-то не убыло бы, заработала бы еще.
Тело Энги начала сотрясать мелкая дрожь.
— Держите крепче, — велела я, наклоняясь ниже над очередной рваной раной.
— А вот невесту ты себе выбрал — не дурак, — продолжал Хакон, бросив на меня беглый взгляд. — Правда, рука у нее тяжелая. Ласки не дождешься, а страданий — сколько угодно. Я-то уже на своей шкуре попробовал, теперь твоя очередь.
Энги дернулся и зарычал, но я строго шикнула на него:
— Лежи! Кулаками потом размахивать будешь.
И хоть сердилась я на Хакона, но его глупые речи, вызывая в Энги злость, отвлекали того от жестокой боли.
— Да и ты сама хороша, — теперь Хакон в открытую смотрел на меня. — Что ж ты не сказала-то? Я б к чужой невесте руки не стал совать.
— Мы только вчера решили, — ответила я, будто и впрямь между мной и Энги случился долгожданный разговор.
Но мне очень хотелось, чтобы он знал о моем решении. А вдруг мои слова хоть немного облегчат ему боль?
— А руки тебе давно бы оторвать надо. Да уж очень ладно ими куешь.
Ирах заботливо утер пот со лба Энги, а затем вытер и собственное лицо.
— Ох, молодежь… натерпишься с вами.
Я уже заканчивала терзать и без того истерзанную плоть Энги, когда в комнату вернулась Мира с двумя дымящимися кружками.
— Из какой поить? Вот эта — из коричневой травы. А эта — из серо-зеленой.
— Сначала коричневую, — велела я и потянулась, разминая затекшую спину. — Так пить он не сможет, давай через соломинку.
— Я… не дитя… малое… — попробовал возмутиться Энги, но Мира уже сунула ему соломинку в губы.
После отвара, притупляющего боль, следовало подождать некоторое время, а уж затем поить дурман-травой. Между тем, я вымыла руки и еще раз осторожно протерла зашитую спину Энги смесью теплой воды с вином. Боль еще не отпустила его, и он закашлялся, дергаясь, как уж на сковородке.
— Вот теперь все. Только мазью намазать осталось, — успокоила я больше себя, чем его. — И правда ведь, ничего страшного.
Я, конечно, лгала. Рассечения местами были слишком глубокими — кнут не плеть, и впрямь до костей легко достать может. Заживать раны бедняги Энги будут долго и мучительно. И как срастутся поврежденные мышцы — только духам известно. Однако он был жив, и железные тиски постепенно отпускали мое сердце. Проклятые слезы вновь выступили на глаза, я раздраженно утерла их и взялась за горшочек с целебной мазью.
Холодное снадобье принесло страдальцу некоторое облегчение. Он перестал дергаться и даже слегка расслабился под моими пальцами. Когда я закончила, оба зелья уже подействовали, и Энги заснул — беспокойно, но крепко. Мира подложила под его щеку подушку и повернула голову, чтобы ему удобней было дышать, а я взяла в руки ладонь Ираха.
— Что теперь?
— Теперь пусть лежит. Полагаю, двигаться ему сейчас вредно?
— Вредно, — кивнула я со вздохом. — Покой нужен. Можно на вашей телеге отвезти его домой?
— Не надо, дочка, — возразил Ирах, устало поднимаясь, — пусть пока здесь побудет. Одной тебе с лежачим парнем не справиться, а уж как ходить потихоньку начнет — там и отвезем.
— Я справлюсь, — упрямо качнула я головой, — теперь я ему невеста, мне за ним и смотреть.
— Он не будет мне благодарен, если позволю тебе горшки из-под него выносить. Ни к чему это, дочка. Здесь ты тоже сможешь о нем позаботиться, да не одна будешь. А пока обойди-ка деревню да помоги остальным. Не одного ведь Тура сегодня по плечам отходили. Хакон, проводишь ее?
Кузнец встал и, сладко потянувшись, захрустел костями.
— Провожу. Пусть попробует кто-то ее тронуть — сам башку оторву.
— Смотри-ка себе по ошибке не оторви, — поморщился Ирах. — Ступай, дочка, да дело свое делай.
***
Привычная работа, которой я дольше седмицы была лишена, и впрямь отвлекала от тяжких мыслей. Первым делом я навестила семью батраков: им досталось больше всех, не считая Энги. Но и тут, смазывая спины им обоим, я подивилась милосердию палача, о котором в народе ходили зловещие слухи: если Бьорну плеть местами ощутимо рассекла кожу, то его жена Нита отделалась лишь поверхностными ссадинами. Кровь, проступавшая из лопнувших мелких сосудов, в глазах несведущих казалась жутким зрелищем, а на деле следы с нежной кожи женщины полностью сойдут через две-три луны. Пока бедняжка охала, прижимая к груди плачущего младенца, Хакон продолжал удивлять меня: вывел детвору во двор, чтобы поиграть в снежки. Пока я занималась ранами Бьорна, Нита убаюкала дитя и принялась хлопотать на крохотной кухоньке, чтобы угостить нас травяным чаем и лесными орехами в диком меду.
— Оставь, Нита, — сказала я. — Я уже почти закончила, а засиживаться нам недосуг: остальных надо обойти.
— Но мне больше нечем отблагодарить тебя, — растерянно развела руками Нита, — после уплаты подушного ни медяка за душой не осталось…
Я укрыла спину ее мужа чистой простыней и порылась в полупустом кошеле, в котором все же отыскалась парочка медяков.
— Вот, возьми. Купишь детям еды. А коли совсем нужда припечет, приходи ко мне — авось голодными не умрете.
— Благослови тебя Создатель, Илва, — тихо выдохнула Нита, но медяки все же взяла. — Наша дверь тоже всегда открыта для тебя. Авось и представится случай отплатить тебе добром.
Хакон окончательно покорил детские сердца: перед уходом отстегнул с пояса три железных бляшки в виде волка, зайца и петуха и раздал каждому по игрушке. Нита, разрыдавшись от нахлынувших чувств, повисла у него на шее и осыпала благословениями. Я даже ревниво вздохнула: ему-то трудиться почти не пришлось, а полюбили его здесь не меньше меня…
— Ты и вправду выйдешь за него замуж? — осведомился Хакон, когда мы покинули двор бедняков.
