Рыжая племянница лекаря. Книга 3 (СИ) - Заболотская Мария (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

К моему удивлению, слова эти были приняты к сведению: я получила такую затрещину, что кубарем покатилась по полу. В ушах звенело, и я тщетно пыталась расслышать глухие удары — то ли оглохла напрочь, то ли свершилось чудо и над Хорвеком вправду смилостивились. Я приподнялась, размазывая по лицу слезы — от того удара из глаз брызнул целый фонтан. Но боль тут же забылась, когда я увидела, что демон, отброшенный в дальний угол гостиной, тоже поднимался на ноги, сплевывая кровь и шатаясь.

— Всего лишь плата за ошибку, — резко сказал он, жестом показывая, что не нуждается сейчас в сочувственных речах.

— Всего лишь злобное колдовство, которому лишь бы кого-то изувечить, — проворчала я. Не знаю, слышал ли он, как я дерзко обращалась к той силе, которой он служил, но в его благодарности я тоже не слишком-то нуждалась.

— Оно… ушло? — услышали мы дрожащий сиплый голос.

Скрюченный страхом и болью художник все еще лежал на полу, вжав голову в плечи. В свое спасение он, разумеется, верить не решался — да и кто бы посмел надеяться на лучшее, заполучив на свою голову целых два смертельных проклятия?

Я наконец-то смогла рассмотреть его: черноглазый мужчина средних лет, изможденный, худой и бледный, словно кто-то по капле высасывал из него кровь — так бывает, когда человек всю жизнь борется с болезнью, которая рано или поздно его убьет. Вот только болезнь эта была наслана не богами, знавшими толк в справедливости — по крайней мере, я старалась в это верить, — а злой чародейской волей.

— Хорвек?.. — я вопросительно смотрела на демона.

— Я отозвал свои чары, — сказал он, рассматривая кровь на своих руках. — Прежнее проклятие все еще в силе, снять его может только тот, кто сотворил это колдовство.

— Рыжая ведьма! — я бросилась на колени рядом с проклятым, как это делал только что Хорвек, и попыталась взять его за руки, но он, обезумев от страха, скулил и прятал лицо в ладонях. — Не бойтесь нас. Рыжая ведьма — наш враг, и в Астолано мы пришли, чтобы найти вас. Это ведь вы нарисовали?.. Вы?.. Как вас зовут, почтенный?

Я, продолжая лепетать что-то успокаивающее, подсовывала к нему лоскут холста, но прошло немало времени, прежде чем художник решился взглянуть на него.

— Я Антормо, Антормо из Дельи, — неуверенно пробормотал он, словно припоминая жизнь, принадлежавшую кому-то другому. — Да, меня так звали все тогда. Я помню… Это портрет… портрет красивой дамы, который я нарисовал много лет назад. Десять… да, десять лет уж прошло с той поры. Но почему вы показываете мне его? Откуда он у вас? Моя картина… погибла?..

— Десять лет? — я растерялась. — Но госпожа Вейдена такая юная…Как же вы смогли нарисовать ее много лет назад? Тогда она была совсем ребенком!

— Вейдена? — теперь пришла очередь художника недоумевать. — Я не знаю такого имени… И работу над портретом я завершил, когда бедняжка уже была мертва, мир ее праху.

— И чем же славилась покойная дама в Астолано? — тихо промолвил Хорвек, склонившись к проклятому. — Что в ней было такого особенного?

— Особенного? — беспомощно переспросил господин Антормо, наконец-то осмелившийся принять сидячее положение.

— Разумеется, в ней было что-то особенное, и я говорю не о красоте, — демон начал выказывать признаки нетерпения, и окровавленное лицо его с горящими глазами выглядело весьма устрашающе. — Это из-за нее тебя прокляли. Сам посуди, часто ли за спиной обычного человека стоит колдун, способный наслать смертельные чары?

Я вздрогнула: последние слова, казалось, более подходили ко мне самой, нежели к неизвестной даме — она хотя бы была красива! Наверняка нашлись бы те, кто заплатил бы золотом за один ее благосклонный взгляд, а колдовство… что ж, оно тоже порой продавалось за деньги. И только подумав об этом, я поняла, что не верю, будто колдуны способны любить и призывать магию ради любви — только из-за жадности, ненависти, чтобы отомстить и наказать!..

Как ни странно, вопрос Хорвека оказался не столь уж простым: художник, который, казалось бы, еще недавно думал только о спасении собственной жизни, смутился и принялся лепетать какую-то невнятицу. Дама эта, по его словам, жила одиноко, но богато, а заказчика портрета он и вовсе не знал, а что знал — успел позабыть.

— Ох, да на кой черт врать, если не имеешь к этому никакой способности? — вскричала я, быстро потеряв терпение. — Неужто в твоей голове за десять лет не вызрела мысль, что колдунов лучше не злить? А он, — тут я указала на Хорвека, — он колдун, и еще какой! Говори, что не так было с той женщиной! Она знала магию? Якшалась с чародеями?

— Нет-нет, — художник возмущенно всплеснул руками. — Как можно! Ведь она была… — тут он снова смолк, да так резко, что раскашлялся.

— И кем же она была? — вкрадчиво прошептал Хорвек, одним ловким движением сжав горло господина Антормо из Дельи. — Ну же, у нас мало времени, а у тебя его еще меньше, друг мой.

— Отпустите, — прохрипел тот, задергав ногами. — Отпустите, я скажу!.. Но это всего лишь старая сплетня. Не знаю, зачем она вам нужна, ведь в ней, возможно нет ни капли правды!..

— То, в чем нет ни капли правды, не вызывает страх спустя десять лет, — ответил Хорвек рассудительно и ослабил хватку. — А ты боишься повторить вслух эту сплетню. Хотя не можешь не понимать, что ничего страшнее меня, — тут он белозубо улыбнулся, и очаровательная эта улыбка была едва ли не страшнее, чем лютый оскал, — в твоей жизни произойти уже не сможет.

— Ладно. И вправду, столько лет прошло, чего мне бояться, — забормотал художник, отдышавшись, но видно было, что сам себе он не слишком-то верит. — Все в столице знали, что дама эта — любовница молодого наследника. Он даже собирался жениться на ней, хоть это лишало его права на трон!..

— Наследник? — я вытаращилась, не в силах уразуметь, что за сторона истории приоткрылась перед нашими глазами на этот раз. — Ты говоришь об Эдарро, королевском племяннике?

— Да нет же, — художник, осмелев, теперь смотрел на меня недовольно, точно человек, путающийся в астоланских наследниках, не заслуживал и тени уважения. — Я говорю о покойном принце Лодо! Ему в ту пору едва сравнялось восемнадцать лет, а до двадцати несчастный не дожил.

В первый раз я услышала тогда о принце Лодо. Удивительным образом до сих пор о нем не обмолвился ни словом никто из гостей нашего дома, хоть большая часть из них являлась отъявленными сплетниками и болтунами. Отчего же они смолчали? Отчего смерть юного принца никогда не обсуждалась в Астолано, словно никогда не жил такой человек на свете? Я смотрела на Хорвека, взгляд которого стал мрачен и тяжел и уже угадывала ответ: за этой историей стояло что-то страшное и темное, заставляющее людей забывать и хранить молчание, чтобы слово, невзначай произнесенное вслух, не оживило призраки прошлого. Наверняка это было сродни той самой магии проклятия, которая превращала человека в невидимку.

И я услышала, как мой язык сам по себе произносит:

— Здесь замешано колдовство.

— Ну еще бы! — огрызнулся художник, потирая шею.

— Ох, да я не о вашем проклятии говорю, — я вернула ему презрительный взгляд. — Много чести! Я говорю о том, что со смертью вашего принца дело нечисто. А раз и его дама впутана в колдовские дела, то тут уж к гадалке не ходи — здесь творил свои мерзости чародей. Точнее говоря, чародейка. Та самая, рыжая!

Хорвек одобрительно хмыкнул — в кои-то веки у меня вышло сказать что-то разумное! Но радости от того я не испытывала.

— Нет-нет-нет, — заблажил проклятый и глаза его стали глупыми, точно его огрели по голове. — Только не колдовство! Я не желаю говорить о чародеях!..

— На него действуют какие-то чары, заставляющие молчать? — спросила я у Хорвека, почуяв что-то неладное.

— Вполне возможно, — ответил он, пытливо рассматривая враз отупевшее лицо художника. — Но страх смерти сильнее, чем действие этого заклятия. Не так ли?

Тот зажмурился и неохотно кивнул, видимо, сообразив, к чему ведет Хорвек. Первые слова дались ему с трудом, словно язык отказывался произносить их, но мало-помалу речь становилась все быстрее, и я видела, что скорбные морщины, преждевременно избороздившие лицо господина Антормо, разглаживаются, точно некая боль, постоянно терзавшая его изнутри, ослабевает. Заклятие молчания разрушалось.