Шут и слово короля (СИ) - Сапункова Наталья (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Эдин распутал все узлы на веревке и бросил её на прежнее место.
— Нам пора, Ниала. Давайте вернемся. Идите сначала вы, а я немного позже?
Она быстро кивнула, и стала спускаться по лестнице, Эдин выждал минут пять и последовал за ней. У самого входа в зал его изловил Димерезиус — больно взял рукой за плечо.
— Что ты творишь?!
— Я просто прогулялся, Димерезиус. Отпусти, — он вывернулся из под руки фокусника.
— Просто прогулялся?! Мальчишка. А я-то уже поверил, что твоя голова способна мыслить. Чего ждать от щенка, который захотел поиграть во взрослого! Начал думать не головой, а чем-то еще?
— Димерезиус. Нет…
— Нет? Ты уединился с дочерью графа, с просватанной девушкой, без сопровождения. На этой башне вас могла видеть половина замка. Граф или её жених могут потребовать наказания для тебя, а это проблемы! Ты уже в том возрасте, дорогой, когда должен думать о приличиях постоянно, особенно в таких местах, как это!
— Но ведь она сама…
— Она?! Она должна соображать вместо тебя, что ли?!
— Димерезиус, прости меня. Я действительно не подумал.
— Мы уходим. И не возражай.
Эдин и не возражал. Но как же жаль, вот так взять и уйти!
Димерезиус сжалился, и пришли они вовсе не к выходу, а к узкой двери, забранной портьерой, там суетились, ходили и бегали люди в цирковых костюмах — гимнасты и танцовщицы, и даже фокусник был, он тянул из кармана длинную-длинную алую ленту.
— Господин, вам подать стул? — походя спросил кто-то у Димерезиуса, тот махнул рукой, дескать, не нужно, и подтолкнул Эдина к самой двери.
— Смотри.
С этой стороны не сидела публика и круг был отлично виден. Почему-то первой на глаза Эдину попалась Ниала, она уселась в одно из кресел, а оранжевый цветок приколола к корсажу платья. Потом Эдин посмотрел-таки на середину круга, и перестал дышать — там стоял невысокий стол, на котором на большом серебряном блюде лежала человеческая голова. Без тела. Между тем голова моргала, двигала губами — что-то говорила, должно быть. Строила гримасы. Отвечала на вопросы, которые громко задавал кто-то из публики. Широко улыбалась синеватыми губами.
— Димерезиус?!
— Нравится? Это фокус достоин того, чтобы идти последним в представлении, но он так сложен в установке, что последним может быть только в Лире. В других местах — первым. Любая небрежность может все испортить.
— Димерезиус. Она живая?
— Ну конечно.
Не переставая загадочно улыбаться, Димерезиус дал Эдину ещё посмотреть, потом задернул портьеру.
— Пойдем.
По дороге до замковых ворот он спросил негромко:
— Каким образом это сделано, как считаешь?
— Я считаю?.. Там совсем нет магии, колдовства? Это точно?
— Ты разочаровал меня этим вопросом. Конечно, точно.
— И ты мне скажешь?..
— Если заслужишь ответ. Посмотрю, как будешь строить догадки. Можешь начинать.
Эдин уныло молчал, ничего стоящего в голову не приходило. Тогда Димерезиус спросил:
— Может, скажешь, с какой стати тебе пришло в голову пушить перья перед дочкой графа? Вы знакомы?
— Она приезжала в Развалины. Она учится вместе с Аллиель Кан. Да ничего я не пушил!
— Ну да, ну да. Может, ты и не завладел ее сердцем, но точно поразил воображение. Понравилось?
— Димерезиус, я… понимаешь. Я думал, если понравлюсь ей, она захочет крепче подружиться с Аллиель.
— Что?! Ты потрясал воображение одной красотки — ради другой?! Мальчик мой. У меня нет слов, — смеясь глазами, фокусник покачал головой. — Упражняйся, далеко пойдешь.
— Димерезиус, нет. Ну, ты же всё понял.
— Прими совет. Если еще раз выкинешь подобное, никогда не признавайся. Женщины такого не прощают.
— Димерезиус!
— Ладно. Что сделано, то сделано. Насчет фокуса — держи подсказку. В этом замке есть другой зал, более нарядный, но там «голову» показывать нельзя, из-за галереи под потолком. Думай.
— А еще?
— Подсказки? Ладно, вот, — порывшись в кармане, Димерезиус протянул Эдину маленькое зеркальце в оправе.
Ночью, уже после полуночи, Эдин проснулся от голосов в комнате.
Якоб. И Димерезиус.
— Я лучше сейчас увезу его отсюда, — это сказал Якоб.
— Не лучше. О нем знают. Досадно, но ничего страшного.
— Да ничего не знают! Уехать, и все.
Эдин поднялся на локте.
— Что? Что случилось?
У Якоба был злой взгляд. Очень злой.
— Друг мой, не от каждой напасти можно укрыться, как не от каждого дождя следует прятаться, — примирительно сказал Димерезиус. — Всё образуется. Лучше, конечно, если бы мы могли вести себя как честные люди, которым нечего скрывать.
— Что такое?! — Эдин сел на кровати.
— Потом узнаешь. Выпей это, — Димерезиус протягивал стакан, заполненный чем-то примерно на треть. — Пей же, — положив руку ему на затылок, фокусник почти силком влил питье, Эдин проглотил все парой судорожных глотков.
Немного горько.
— Положись на меня, — сказал Димерезиус. — Ничего страшного, не беспокойся. Спи дальше.
— Димерезиус?..
— Говорю же, спи дальше. Тебе будет немного жарко, это нормально. Спи, — рука Димерезиуса прошлась по его лбу.
Эдин мельком глянул на Якоба, тот пожал плечами и кивнул ему.
— Если ты мне его отравишь, фокусник, тебе не жить.
«Отравишь»… Кого?..
Эдин слышал, но говорить не хотелось, очень не хотелось…
— Я на твой счет не обманываюсь, мой друг, — Димерезиус говорил сухо и устало.
Спать…
Эдин слышал еще, как его лица касалась мягкая кисть, по скулам, под глазами. Знакомые ощущения: Якоб перед выступлениями подрисовывал ему лицо сухим гримом, придавая вид более глазастый, более худой — более юный.
— Ты за зиму повзрослел. В таком номере чем кажешься младше, тем публике больше понравится.
Эдин не очень замечал, что изменился внешне, кроме роста, пожалуй. Другие замечали.
Качается зеркало. Много зеркал. Они кружатся.
Подсказка. Это подсказка… ему…
Солнечные зайчики прыгают по комнате, по лицу.
Зеркала качаются.
Маленький сухонький карлик в пестрой куртке и высоком колпаке подбрасывал вверх кучу чего-то яркого. Эдин шагнул ему навстречу, протянул руки, рассмеялся. В стене появилась дыра, и карлик исчез в ней, потом появился опять. Лицо у карлика изменилось, стало страшным…
Какие-то дети, их много. И взрослые. Но лиц не видно. Не видно совсем. Они ушли, оставили его одного. Зачем?!
Солнечные зайчики. Зеркала… Нет, зеркало одно. Большое, квадратное, в резной раме. Оно вставлено внутрь другой рамы и закреплено посередине, так, что его можно качать — вверх, вниз, отражается то пол, то потолок, то пол, то потолок. Костяная фигурка королевы Элвисы смотрит на него с укором. Но почему? В чем он виноват?..
Пол, потолок, пол, потолок…
Потолок.
Эдин открыл глаза, закрыл, потом снова с неохотой открыл.
Да, потолок. Набранный из неровных деревянных плашек. В комнате на постоялом дворе. А зеркало… да зеркала здесь отродясь не бывало. И что за ерунда ему снилась, скажите на милость? И голова чугунная, словно не спал.
Пол, потолок, зеркало…
А, ну да, собственно. Все понятно. И как же он, дубина стоеросовая, сразу не догадался. Зеркало — подсказка. И конечно, нельзя, чтобы наверху была галерея. И неужели никто-никто?..
Эдин потянулся, хотел встать — голова немного кружилась. А солнце высоко, уже не утро, уже день. Хлопнула дверь — вбежала Милда.
— О, очнулся, наконец-то! Ты как?
— Я хорошо. А почему меня раньше не разбудили?
— Ну да. Ты тут в жару горел и бредил. Воды хочешь?
— В жару, бредил? Я?! — Эдин не поверил.
— Нет, я! — передразнила Милда. — Начальник стражников велел тебе доктора позвать.
— Дай воды, а? — попросил Эдин, оглядываясь в поисках кувшина. — Ты правду говоришь?
Пить, действительно, захотелось очень.
— Еще бы! — Милда подала ему стакан. — Ты вставать-то будешь, или еще больной?
