Еще более дикий Запад (СИ) - Лесина Екатерина (книги без регистрации бесплатно полностью TXT, FB2) 📗
Хрен бы эти мастера сами все тут обустроили.
На душе стало мерзко. Казалось бы, какое мне дело? До короны, до мастеров, до игрищ этих в политику? А все одно мерзко.
Мы остановились перед дверью, которая средь прочих выделялась размерами да еще обилием позолоты. Причем золотые виноградные ветви, прикрытые золотыми листьями, мне почему-то казалось лишними, будто появились они на двери не сразу, но только сейчас.
И клеили их наспех. Вона, слева чуть выше, чем справа.
— Запомни, — голос Молли дрогнул. — От того, насколько понимающей ты будешь, зависит твоя судьба. И не только твоя.
Она вдруг взяла меня за руку и стиснула пальцы так, будто сломать эту руку хотела.
Может, и хотела. Да силенки не те.
— Твой дурноватый братец, конечно, сунется тебя спасать. И тут все может пойти по-разному… он может погибнуть в процессе. Спасательные операции, чтоб ты знала, порой весьма опасны. А может занять место, достойное его талантов!
И ущипнула.
Вот же… собачья дочь!
— Я тебе шею сверну, — пообещала я ласково. И подумала, что чем-то становлюсь похожей на сиу. Вот и враги появляются.
Личные.
— Хотя… — Молли потрепала меня по щеке. — Учитель милосерден. Он никогда не причинит боли тем, кого любит. Надо лишь понять для себя, достойна ли ты его любви.
И вперед подтолкнула.
А дверь взяла да раскрылась. Честно, ожидала, что там трубы заиграют, барабаны или еще чего. У нас в городе вот всегда оркестр для торжественных случаев выводят. На трубе играет сын мэра, а барабанщиком — шериф. Остальные уж как придется, но играют громко. Матушка правда говорит, что не всегда по нотам, но ведь главное, что получается торжественно.
А тут…
Снова дорожка.
На сей раз, правда, золотая. И мебель тоже золотой тканью обтянута. И шторы с золотыми розами да коронами. А матушка утверждала, что излишняя тяга к золоту и показушности — свидетельство дурного вкуса. Если так, — матушке своей я верила — то человек, что гордо восседал в огромном золотом кресле явно со вкусом имел проблемы.
Так вот он какой…
Змееныш.
И вправду Змееныш. Старик, он был… не знаю, таким, что дух захватывало. А этот… этот похож, да. И красивый. Только прямо коробит меня от этой красоты.
Черты лица правильные.
Волосы зачесаны гладко.
Костюм… черный, а не золотой. Но в ухе поблескивает серьга, а на тонких пальцах — перстни. Помнится, Кархедон тоже их любил. Может, это у него драконья кровь так проявилась? Но я-то в себе любви к золоту не ощущаю.
Я прислушалась.
Точно не ощущаю. И трепета душевного. А вот Молли… стоило ей увидеть этого вот засранца, как поплыла, иначе и не скажешь. Вот пристрелите меня, если я когда-нибудь хоть на кого-нибудь буду глядеть таким вот овечьим беззащитным взглядом, полным немого обожания.
Рот её приоткрылся.
Щеки заалели.
И ресницы дрожат.
— Я… привела её, — сказала она низким хриплым голосом. И у меня от сказанного прям уши загорелись.
— Я вижу, Молли. Я тобой доволен.
А вот он говорит спокойно, только от самого звука его голоса она едва не подпрыгивает. И вся загорелась просто, того и гляди вспыхнет от переполняющего счастья.
Да уж.
Если тут кому шею свернуть и надо, так это Змеенышу.
Он же поднялся, выбравшись из кресла, обтянутого вызолоченной — не знала, что такая бывает — кожей. И подошел к нам.
А он невысокий.
И носит туфли на каблуке. Когда подходил, я заметила. И едва не фыркнула. Старик тоже ростом не отличался, что не мешало ему глядеть на других сверху вниз. А этот вот… пыжится.
Змееныш.
Он погладил Молли по щеке, и та закрыла глаза, блаженно выдохнув. А Змееныш обратил свой взгляд на меня. Глаза у него красивые. Золотые.
Драконы любят золото.
Надо будет спросить при случае, сами по себе они любят, или это что-то да значит. Вдруг да окажется, что золото им сил прибавляет. Или еще чего?
— Вот мы и встретились, — сказал он так, что у меня по спине мурашки побежали. А заодно появилось желание убраться куда подальше.
Вместо этого я кивнула.
— Молли, иди, дорогая. Ты устала. Тебе нужно отдохнуть. Хорошо отдохнуть. Я хочу, чтобы сегодня вечером ты была красивой. Ты всегда была красивой и будешь такой, но сегодня я жду от тебя чего-нибудь особенного…
Ох, как щеки румянцем вспыхнули. Надеюсь, что только у неё.
А он опять на меня вперился. И я на него смотрю. Золото в глазах переливается, мерцает, уговаривая поверить ему. И обещая все-то чудеса мира в мое единоличное пользование.
Только хрена с два.
— Милисента, — и голос низкий такой, доверительный. — Не надо меня бояться.
Не было печали.
Я не то, чтобы боюсь. Я разумно опасаюсь. Змеи — твари опасные, это любой ребенок знает. Нынешняя же опаснее прочих в разы. Вот и… опасаюсь.
Да.
Он протянул мне руку.
— Ну же, дорогая…
И я медленно осторожно коснулась холеных пальцев. Кожа гладкая, как у хорошей шлюхи. И ногти подпилены, покрыты лаком. Почему-то это особенно злило.
— Вот так… тебе надо привыкнуть, так ведь? Ты волнуешься.
— Волнуюсь, — согласилась я, и собственный голос прозвучал донельзя жалко.
— Все волнуются, встретив истинную свою любовь.
Это он о себе? Змееныш прикрыл глаза, ненадолго, а потом распахнул, выпучил и в меня вперился.
— Ты меня любишь, Милисента?
Охренел он, что ли?
Вот так сразу?
Я прикусила язык и тоже вперилась взглядом. Еще бы страсти в него… я представила, как сворачиваю этому угребку шею.
— Конечно, милая… но тебе нужно еще принять эту любовь… ты хорошая девочка… сильная… и я верю, что мы найдем способ использовать эту силу во благо. Мы с тобой построим новый удивительный мир.
Конечно.
Куда ж без строительства нового мира. Без строительства нового удивительного мира жизни-то нет. С младенчества только о том и мечтала.
— Вот так, моя дорогая… — он еще и по руке меня погладил. — Не надо бояться своих чувств.
Я и не боюсь.
Я сдерживаю.
За дверью охрана. Идти тоже не понятно куда. Да и подозреваю, что не так прост этот ублюдок. Поэтому пока глаза таращу, будто мне в туалет приперло до невозможности, и пыхчу.
Ну, типа от большой страсти.
В туалет, к слову, и вправду захотелось. Прямо так резко, оттого и пыхтение получилось преубедительным.
— Хорошая девочка, — меня потрепали за щеку. — А теперь… позволь свою руку?
Позволила.
Руку — позволила. Ту, что с браслетиком. Змееныш его и снял.
— Ты ведь будешь вести себя так, чтобы меня порадовать?
Сомневаюсь, но на всякий случай кивну.
Робко так.
— Вот и я так думаю. Ты не доставишь проблем, Милисента?
Доставлю. Но попозже.
— Ты меня любишь.
— А то, — я икнула, потому как язык в горле застрял.
— Замечательно… просто замечательно, — голос его стал обыкновенным, да и взгляд поскучнел. А ведь Змеенышу все это надоело хуже горькой редьки.
Думаю, сперва было интересно, чтобы вот так взглянуть и влюбить себя по самое немогу. Еще и учился, небось, чтобы посильнее. Потому-то и голос такой, и глаза таращит, и вообще. Но как научился, так и уверился, будто никто-то не устоит перед ним.
Мамаша Мо, помнится, говаривала, что самоуверенность — грех великий.
Но полезный.
Мне.
Стою. Гляжу. Просто-таки взглядом облизываю, правда, в голове одна мысль — что туалет-таки нужен и желательно бы добраться до него побыстрей. А то ж неудобно может выйти. Или… вдруг я от большой любви опозорюсь.
— Итак… к сожалению, мы с тобой несколько разминулись. Я давно хотел встретиться. В записях моего отца ты значишься, как очень перспективный объект.
А я еще в записи попала?
Хотя чего тут удивляться-то? Старый Змей тоже был засранцем.
— Он испытывал к тебе просто-таки удивительную привязанность. Но теперь я понимаю. Ты особенная, Милисента, не похожая на других, — и опять говорит, что кот мурлычет. Слова журчат, будто вода по камням, обволакивают. — Думаю, только ты одна и способна понять меня по-настоящему.
